Иван Любенко - Кровь на палубе
Флага у идущей навстречу галеры было не разобрать.
II«А-л-л-а-а-а-л-л-а-а…» – доносилось с минаретов. – «А-л-л-а-а, а-л-л-а-а…» – тянул муэдзин. Работа на каменоломнях продолжалась даже при свете факелов. Когда кончалась последняя, пятая молитва этого мусульманского пономаря, только тогда колонна каторжников в грязных лохмотьях, издавая зловещий звон, начинала двигаться. Так звучали цепи. Толстые, почти двухаршинной длины, они заканчивались металлическим браслетом, охватывающим каждого невольника за лодыжку. Некоторые плелись в деревянных ошейниках с железным ободом. Всех этих несчастных объединяло одно – они были христиане.
Число пленников за последние годы в Алжире значительно сократилось. Да и на самой набережной было уже не так шумно, как раньше. Но ее белые камни хорошо помнили недавние времена, когда в порт под охраной галер длинной вереницей входили караваны захваченных европейских судов с приспущенными флагами. Победители возвещали об удаче пушечным выстрелом. На берегу собиралась разноцветная, погрязшая в пороках толпа: зазывалы харчевен, торговцы всевозможным товаром, проститутки и нищие. Все ждали той счастливой минуты, когда по сходням спустится ватага пиратов с добычей из золота и серебра. Но теперь многих из тех счастливчиков уже нет. Они давно на морском дне либо болтаются на виселице.
Две великие европейские державы – Англия и Франция – вознамерились положить конец морскому разбою. И теперь вдоль берегов этой страны курсировали военные высокобортные 40-пушечные фрегаты. Эти плавающие крепости жестоко расправлялись с низенькими галерными суденышками «охотников за удачей». Куда там их фальконетам против мортир, каронад или нескольких десятков 24-, 48– или даже 96-фунтовых пушек! Одиноким пиратским галерам то и осталось – рыскать по-шакальи в поисках беззащитных купеческих шебек, тартан и мулет.
Слава Аллаху, что Алжир входил в Османскую империю на правах автономной провинции и можно было всегда прикрыться турецким флагом! К тому же это нисколько не мешало магрибским разбойникам самим потрошить и турецкие суда! Правда, имелось одно исключение – магометане никогда не продавали в рабство единоверцев, но и лишние свидетели им тоже были ни к чему.
Капитон шел в одном ряду со славянами. Он был одним из немногих, закованных в ошейник. Тяжелый «металлический галстук» снимали только на время работы. Этому жестокому наказанию его подвергли за неслыханную дерзость – Русанов перехватил руку с саблей надсмотрщика, занесенную над головой обессилевшего соотечественника – Силантия Некрасова. Этот пленный казак когда-то легко гнул подковы, а теперь совсем исхудал и ослаб. День ото дня силы его таяли. И это было особенно заметно по его глазам. Некогда большие, карие, с легким веселым прищуром, они провалились и погасли, словно в лампадке закончилось масло. Силантий взирал на Капитона с уважением и благодарностью, но на следующий день он поскользнулся на каменоломнях и, упав в пропасть, сломал обе ноги. Не желая с ним возиться, охранники перерезали ему горло.
Как-то на днях десятник Али раздобрился и поведал Капитону, что скоро его должны отдать на галеры. А оттуда один путь – на Небеса. И если каторжники еще имели призрачную надежду на спасение, то галерные гребцы – никогда. Многие из них погибали под шрапнелью вертлюжных пушек легких купеческих судов или умирали под хлесткими ударами плетки надсмотрщика. Больше года там никто не выдерживал, а каторжан иногда выкупали местные жители для работы на огородах или помощи в лавках.
Длинная колонна послушно остановилась, и рабы один за другим стали исчезать в подземных казематах. Уставшие, оборванные колодники с трудом забирались в свои постели – грязные соломенные подстилки на каменном полу. Еду – чечевичную похлебку или разведенную в протухшей воде муку – им давали только один раз в день.
Два года минуло с тех пор, как сын казачьего старшины последний раз видел стены Ставропольской крепости. Память часто выуживала из недр сознания картины далекого и счастливого прошлого: бесконечная степь, быстрая река, хата, добрые глаза матери и крепкие руки отца… Родина – это слово отдавалось внутри тем благостным и волнующим звуком, каким трогает сердце легкий удар колокола в станичной церквушке или первое прикосновение губ юной девушки. Удастся ли когда-нибудь вернуться назад? Кто знает? Да и как бы сложилась его судьба, если бы тогда в море будущие мамлюки не встретили безжалостных магрибских пиратов? В ушах до сих пор стоял зычный крик Рустам-бея: «Та щоб вам, окаянным, на том свите пусто було! У, нэхристи погани, клычьте свойого Аллаха в останний раз!» Топот, пушечная и оружейная стрельба, резкий удар по корпусу судна и отчаянные вопли, звон сабель, пистолетный выстрел и тишина – пугающая и непонятная. Чего ждать от нее? Вскоре распахнулся задраенный люк и показалась чья-то голова в чалме. Невольникам приказали подняться наверх.
Залитая кровью палуба, трупы защитников и нападавших устилали все пространство. Пахло порохом и свежей кровью. Судя по всему, Рустам-бей отчаянно защищался и положил чуть ли не с десяток пиратов. Этого ему не простили – мамлюк был изрублен в куски, а его голова, с застывшим на лице свирепым оскалом, валялась где-то у борта. Правая отрубленная кисть храбреца сжимала тесак, а из обрубка левой ладони выглядывал православный образок. Сзади послышалось несколько всплесков. Капитон обернулся и увидел, как с галеры за борт бросали убитых и еще живых, но раненных шрапнелью гребцов. Никто из них не просил пощады. Для многих смерть была самым скорым избавлением от тяжких страданий. Некоторые еще держались какое-то время на плаву, оставляя кровавые разводы в синей морской воде, а потом, обессилев, шли на дно, выкрикнув что-то напоследок. Оставшиеся в живых понуро молчали, опустив вниз головы.
Пленников снова загнали в трюм. Палубу очистили. Красное полотнище с полумесяцем и восьмиконечной звездой спустили, и «Черный лебедь» в сопровождении галеры взял курс на Африку.
К утру сменившая хозяев тартана бросила якорь в алжирском порту. Судно сияло чистотой и блеском, да только простреленные шрапнелью паруса оставались немыми свидетелями кровавой бойни. Невольников, захваченных с разных кораблей, тут же построили и под охраной повели через весь город. Тюрьма находилась на окраине. А там, в подземных казематах, к делу приступил толмач. Он выспрашивал имя, страну и род занятий. Сына одного грузинского князя отвели в сторону и поместили отдельно от всех. Пираты решили отослать письмо его состоятельным родителям и потребовать выкуп. Если же деньги не придут, то юношу будет ожидать участь каторжника. Везло лишь тем, кто что-то смыслил в морском деле: марсовым матросам, кормчим или пушкарям. К ним сразу менялось отношение, ведь у мавров всегда не хватало грамотных и искусных мореплавателей. Христиан, решивших перейти служить на чужие корабли, было не так уж и мало. Правда, имелось одно непреложное условие – принятие ислама. Соглашались многие. А там, глядишь, через пару лет у новоиспеченного Али или Махмуда не за горами и капитанский мостик на какой-нибудь пиратской шхуне или шебеке. Нуждались магрибские разбойники и в опытных врачах, но брали только тех, кто исповедовал магометанство.
Русанов переменить веру отказался и вместе с другими был отправлен на невольничий рынок в Бадестан, где его купил мельник по имени Юсуф. Почти год Капитон таскал мешки с зерном и мукой, гнул спину на приусадебных огородах и винограднике. Хозяин раба не обижал и относился к нему почти как к члену своей семьи. Парень окреп и даже стал подумывать о побеге. Ведь сказывали знающие люди, что венецианские негоцианты, скупающие за бесценок награбленное пиратами добро, иногда прячут в трюмах христианских невольников. И все бы хорошо, да, видно, не судьба… И однажды случилось то, что случилось: приглянулся статный юноша одной из трех жен хозяина, и стала любвеобильная Сафият заглядывать по ночам в сарай под камышовой крышей. Через месяц об этом донесли Юсуфу.
Неверную жену казнили по шариатским законам. Несчастную грешницу, будто столб, связали и вкопали в каменистую землю по самые плечи, оставив на поверхности только голову. И каждый правоверный вместе с проклятиями кидал в изменницу камень, взятый из тех, что горкой лежали рядом. Их приготовили заранее и с расчетом: не совсем большие (чтобы не убить отступницу сразу, а дать помучиться), но и не слишком маленькие (чтобы страдания не длились слишком долго). Такая же участь ожидала и молодого любовника, но Юсуф почему-то пожалел его и продал на городские каменоломни. С того времени прошло уже больше года.
Еще не рассвело, а муэдзин, забравшись на мусульманскую каланчу, все призывал правоверных молиться и чтить Аллаха. Красное чужое солнце уже подкрадывалось к людям, чтобы залить гранатовым светом набережную и озарить белые стены домов. И только в подземном жилище рабов было темно и сыро.
