Йен Пирс - Перст указующий
– Господь ждет, что мы сами будем стараться себя защитить. Послушай, девушка. Я прошу от тебя малости, в которой нет ничего страшного. Не сомневаюсь, что только по неведению ты оказалась соучастницей самого злодейского заговора, о каком только можно помыслить. Если ты окажешь мне содействие, ты получишь не только свободу, но вдобавок еще и награду.
– В каком заговоре?
– Вот этого я тебе объяснять не намерен.
Она ничего не ответила.
– Ты сказала, – подстегнул ее я, – что твой благодетель, мистер Кола, как-то беседовал с твоей матерью. О чем они говорили? О чем он спрашивал? Ты сказала, что узнаешь это.
– Она слишком больна, чтобы ее расспрашивать. Она сказала только, что мистер Кола всегда обходился с ней с большой учтивостью и слушал с превеликим вниманием, когда ей хотелось поговорить. Сам он говорил мало.
Я с досадой покачал головой.
– Послушай, глупая ты девчонка. – Я едва не закричал на нее. – Этот человек прибыл сюда, чтобы совершить вопиющее злодеяние. И первое, что он сделал по приезде, это явился к вам. Если вы не помогаете ему, в чем тогда цель его посещений?
– Я не знаю. Мне известно только, что моя матушка больна, а он ей помог. Никто больше не предложил своей помощи, и не будь он столь великодушен, она бы умерла. Большего я не знаю и не желаю знать.
Тут она поглядела мне прямо в глаза и продолжила.
– Вы говорите, он преступник. Не сомневаюсь, у вас есть веские на то причины. Но я никогда не видела и не слышала, чтобы он вел себя иначе, как с кротчайшей любезностью, большей, чем я, возможно, заслуживаю. Преступник он или папист, я сужу по тому, что вижу.
Сим заявляю, что я желал спасти ее, если бы мог, если бы она только позволила мне это сделать. Всем сердцем я желал, чтобы она сломалась и рассказала все, что ей известно. В случае удачи нужда в показаниях Престкотта отпадет, и тогда я смогу отказаться от сделки с ним. Снова и снова я наседал на нее, гораздо дольше, чем делал бы это, будь на ее месте кто-либо другой. Но она не поддалась.
– Тебя не было в Новом колледже в тот вечер, но и дома ты не была, ты не ухаживала за матерью. Ты выполняла поручения Кола. Расскажи мне, где ты была и с кем говорила. Расскажи какие поручения ты выполняла для него в Эбингдоне, Байчестере и Берфорде. Это опровергнет улики против тебя, и одновременно ты заручишься моей помощью.
Она вскинула голову все с тем же дерзостным непокорством.
– Я не знаю ничего, что могло бы быть вам полезно. Я не знаю зачем здесь мистер Кола, я не знаю, почему он помогает моей матушке, если он делает это не из христианского милосердия.
– Ты передавала его записки.
– Я этого не делала.
– Тогда где ты была? Я установил, что ты не ухаживала за матерью, как того требует твой дочерний долг.
– Я вам не скажу. Но Господь свидетель, я не сделала ничего дурного.
– Господь не станет свидетельствовать на твоем суде, – сказал я и отослал ее назад в камеру.
Я был в мрачном настроении. В то мгновение я понял, что пойду на сделку с Престкоттом. Да простит мне Господь, я предоставил ей возможность спасти себя, но она сама погубила свою жизнь.
На следующий день я получил письмо с нарочным от мистера Турлоу. Я привожу его здесь как показания очевидца, присутствовавшего при событиях, коим сам я не был свидетелем.
Имею честь и удовольствие известить Вас о недавних происшествиях, о которых вы вправе узнать без промедления, ибо вам надлежит действовать быстро, иначе возможность будет упущена. Интересующий Вас итальянский джентльмен побывал в нашем селении, и хотя он снова уже уехал отсюда в обществе мистера Лоуэра, (полагаю, они возвращаются в Оксфорд), но успел напугать мистера Престкотта: рассказы о безжалостности Кола столь поразили молодого человека, что он весьма озабочен, с какими намерениями прибыл сюда этот джентльмен.
Из любопытства, равно как и в надежде раскрыть его замыслы, я беседовал с ним долгое время и нашел его юношей представительным и приятным, хотя это впечатление не помешало мне принять обычные меры предосторожности, дабы оградить себя от нападения. Однако такового не случилось, и я взял на себя смелость сообщить ему об аресте Сары Бланди, дабы он мог вернуться в Оксфорд без стpaxa, если им владеют подобные опасения.
Уповаю, вы это одобрите. Пока Престкотт и Кола беседовали, я взял на себя смелость увидеться с доктором Лоуэром, и внушил ему, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Кола ускользнул незамеченным. Доктор был чрезвычайно встревожен и, должен сказать, весьма разгневан при мысли, что его обманули, но в конце концов согласился уступить моим пожеланиям, и не давать своему итальянскому спутнику повода для подозрений. Однако он слишком откровенен в своих душевных порывах, и у меня нет полной уверенности в том, что подобный подвиг ему под силу.
Много ночных часов я провел в муках нерешительности, прежде чем пришел к неизбежному выводу. Престкотт запросил высокую цену, и душа его будет гореть за это в аду. Но торговаться я не мог. Мне нужны были его показания и необходимо было знать, кто стоит за заговором против Кларендона. Уповаю, что из моего рассказа ясно видно, сколько усилий я приложил. Трижды я пытался найти выход из затруднительного положения. Более недели удерживал я свою руку и не предпринимал ничего в пустой надежде, что мне представится иной выбор, и многое поставил на карту из-за этого промедления. С тяжелым сердцем я заключил, что долее медлить не могу.
Сара Бланди умерла два дня спустя. К этому мне нечего добавить, слова мои ничему не послужат.
Джон Турлоу посетил меня вечером того же дня.
– Не знаю, следует ли мне принести вам поздравления или нет, доктор. Вы совершили ужасающе праведный поступок. И более важный, нежели сами о том подозреваете.
– Думается, значение моих поступков мне известно, – сказал я. – И их цена тоже.
– Думаю, нет.
И тогда с безжалостным хладнокровием, столь хорошо мне известным, Турлоу поведал мне величайшую государственную тайну, и впервые я ясно понял, почему после возвращения его величества и он сам, и люди, подобные Сэмюэлю Морленду, не понесли никаких наказаний и кар. Также я узнал истинную суть измены сэра Джеймса Престкотта, предательства столь опасного, что его пришлось выдать за измену меньшую, дабы оно никогда не раскрылось.
– У меня на службе был один солдат, – начал свой рассказ Турлоу, – которому можно было доверить самые щекотливые поручения. Если мне требовалось доставить чрезвычайно опасное письмо или охранять узника, на этого человека всегда можно было положиться. Он был истинный фанатик в своей ненависти к монархии и республику почитал необходимым началом Царства Божия на земле. Он желал, чтобы Парламент избирался голосованием, включая голоса женщин и безземельных, он желал раздачи земель и полной терпимости ко всем вероисповеданиям. В дополнение к этому он был человеком большого ума, находчивым и способным, хотя и чересчур вдумчивым, чтобы быть совершенным исполнителем. Но я считал, что он беззаветно предан Английской Республике, ибо все прочие возможные формы правления считал много худшими.
К несчастью, тут я ошибся. Он был уроженцем Линкольншира и за много лет до того, как попал ко мне на службу, проникся признательностью к тамошнему землевладельцу, который защищал местных жителей от разорения осушителями. В решающую минуту эта верность воскресла, дабы преследовать его и пересилить все соображения здравого смысла. Должен сказать, мы ничего об этом не знали до тех пор, пока не нашли на его трупе письмо, которое Сэмюэль просил вас расшифровать.
– А какое это имеет отношение к делу, сударь? Прошу вас, не говорите загадками, мне достаточно моих.
– Этот землевладелец был, разумеется, сэр Джеймс Престкотт, а солдат – Нед Бланди, муж Анны и отец девушки, умершей два дня назад.
Я воззрился на него в величайшем удивлении.
– В прошлое мое посещение я рассказал вам о том, как Джон Мордаунт выдал мне восстание тысяча шестьсот пятьдесят девятого года. Он поведал мне также об еще одном, не столь значительном бунте, даже лучше сказать, местных волнениях, какие задумал устроить в Линкольншире сэр Джеймс Престкотт. Ничего серьезного, но генерал Лудлоу собирался послать полк, чтобы разогнать бунтовщиков, прежде чем они успеют учинить беспорядки. Нед Бланди об этом знал и, когда ему приказали доставить депеши в полк, из глупой линкольнширской верности передал предупреждение Престкотту, и тем самым спас ему жизнь, с которой тот иначе, без сомнения бы, расстался.
Знакомство, будучи однажды возобновлено, привело к раскрытию все новых и новых тайн, ибо оба они были фанатиками и нашли между собой много общего, объединившись в ненависти ко всем, кто желал мира. Бланди взялся выяснить все тайны переговоров о восстановлении монархии, что мог сделать с легкостью неоправданной, ибо никто не бывает столь осмотрительным и осторожным в словах, как следовало бы. Через него эти тайны узнал и Престкотт. Он знал, кто из роялистов был умышленно предан в руки правительства, какие заговоры были выданы заранее, дабы они не могли причинить вреда.
