Евгений Анисимов - Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого
Последняя борьба у смертного ложа
Английский посланник Э.Финч так описывает это событие: «В то самое время как я занят был шифрованием этого донесения, огонь всей артиллерии возвестил о счастливом разрешении принцессы Анны Леопольдовны сыном. Это заставило меня немедленно бросить письмо, надеть новое платье… и поспешить ко двору с поздравлением. Сейчас возвратился оттуда. Принцесса вчера еще гуляла в саду Летнего дворца, где проживал двор, спала хорошо, сегодня же поутру, между пятью и шестью часами, проснулась от болей, а в семь часов послала известить Ее величество. Государыня прибыла немедленно и оставалась у принцессы до шести часов вечера, то есть ушла только через два часа по благополучном разрешении принцессы, которая, так же как и новорожденный, в настоящее время находится, насколько возможно, в вожделенном здравии». Все были убеждены, что именно он будет наследником престола, но полагали, что ему придется долго ждать. Здоровье Анны было отменным и, как незадолго до смертельной болезни императрицы писал прусский посланник Аксель Мардефельд, «все льстят себя надеждой, что она достигнет глубокой старости».
Действительно, рождение сына у молодой четы обрадовало императрицу Анну. Она могла теперь спокойно править несчетное число лет, покой династии был обеспечен. Но и дело пускать на самотек нельзя – мать и отец ребенка были недотепами, и Анна, став воспреемницей новорожденного, отобрала Ивана у родителей и поместила его в комнатах рядом со своими. Теперь и Анна Леопольдовна, и Антон Ульрих мало кого интересовали – свое дело они сделали. Однако понянчить внука, точнее, внучатого племянника, заняться его воспитанием императрице Анне не довелось…
5 октября 1740 года с Анной прямо за обеденным столом случился приступ болезни, кровавая рвота, и, как писал посланник, «состояние ее здоровья стало ухудшаться все более и более». Известно было, что Анна давно страдала каменно-почечной болезнью, и осенью 1740 года, возможно от увлечения верховой ездой, произошло обострение, камни в почках сдвинулись (при вскрытии врачи обнаружили, что они напоминают коралл), началось омертвение почек. Анна, жестоко страдая от болей, слегла в постель, и к этому добавилась, как писал Мардефельд, истерика. Это состояние страха возникло, возможно, в связи со странным происшествием, случившимся ночью во дворце незадолго перед смертью Анны. Дежурный гвардейский офицер, несший караул во дворце ночью, вдруг заметил в темноте тронного зала фигуру в белом, чрезвычайно схожую с императрицей. Она бродила по залу и не откликалась на обращения к ней. Бдительному стражу это показалось подозрительным – он знал, что императрица пошла спать. То же подтвердил поднятый им Бирон. Фигура между тем не исчезала, несмотря на поднятый шум. Наконец разбудили Анну, которая вышла посмотреть на своего двойника. «Это моя смерть», – сказала императрица и ушла к себе.
В первый же день ее болезни Бирон созвал совещание виднейших сановников. Фаворит, как пишет Э.Миних, «громко рыдал и метался по комнате без памяти», не только о своей судьбе (что, конечно, было искренне), но и о судьбе России, которой грозило несчастье из-за малолетства Ивана Антоновича и слабохарактерности Анны Леопольдовны. В конце своей продуманной речи он сказал, что управление государства необходимо вверить опытному человеку, который «имеет довольно твердости духа, чтобы непостоянный народ содержать в тишине и обуздании». Присутствовавшие на совещании сановники – «ревностные патриоты», как их назвал потом Бирон, – с энтузиазмом заявили, что на роль правителя не видят никого, кроме самого Бирона. Он начал отказываться, но потом дал согласие быть регентом, но только с условием, чтобы это решение было принято всеми высшими чинами империи. На другой день коллективная петиция с просьбой о назначении регентом Бирона была готова, причем первым ходатаем перед императрицей за Бирона был фельдмаршал Миних.
Фельдмаршал Бурхард Христофор Миних. Анна Иоанновна называла его «высокорожденный и нам любезноверный». Сам он себя характеризовал скромно – «Столпом Российской империи»
Но неожиданно Бирон встретил препятствие со стороны… самой Анны. Выяснилось, что она не собирается отправляться в лучший мир, а также подписывать какое-либо завещание. Она, женщина суеверная, боялась, что, «как только она подпишет завещание, то вскоре и умрет». Неожиданную твердость проявила и Анна Леопольдовна, которая заявила Бирону, что просить императрицу о составлении завещания не будет, ибо не сомневается, что тетушка и без особых хлопот обеспечит будущее Ивана Антоновича и его семьи. В итоге для Бирона дело стало приобретать неблагополучный оборот: если императрица умрет, не подписав завещание в нужной ему редакции, то регентами наследника престола Ивана, скорее всего, станут его родители, а не он. Тогда Бирон, стоя на коленях, стал упрашивать императрицу подписать завещание, или, как злорадно отметил Э.Миних, «герцог видел себя принужденным стряпать сам по своему делу». Стряпать приходилось поспешно, кое-как, ведь жизнь уходила от Анны буквально на глазах. Бирон не отходил от постели императрицы, пока она не подписала указ о назначении Ивана наследником престола и объявлении Бирона регентом до семнадцатилетия юного императора Ивана VI. Герцог мог вытереть пот со лба – его стряпня удалась… но ненадолго.
Смерть пришла за императрицей Анной 17 октября 1740 года. Прожив сорок семь лет и процарствовав десять, Анна скончалась. Умирая, она до самого конца смотрела на стоящего в ее ногах и плачущего Бирона, а потом сказала… Пусть сказанное ею передаст Э. Финч – английский посланник, писавший на следующий день в Лондон: «Her Majestry looking up said to him: «Nie bois!» – the ordinary expression of this country, and the import of is «Never fear!»» («Ее величество, глядя на него, сказала: «Небось!» – обычное выражение в этой стране, означающее «Никогда не бойся!»»).
Анна Иоанновна
Да он, собственно, и не боялся: согласно завещанию Анны, императором был объявлен родившийся в августе 1740 года Иван VI Антонович, а регентом при нем – сам Бирон сроком до совершеннолетия императора, а если тот скончается раньше совершеннолетия, то Бирон будет регентом до совершеннолетия следующего отпрыска Анны Леопольдовны и так далее.
Анна Леопольдовна с младенцем Иоанном Антоновичем на руках
Кто бы мог подумать, что так удачно запланированное (по крайней мере, на семнадцать лет) регентство Бирона будет продолжаться всего три недели. Поначалу все шло хорошо. Даже какие-то опасения относительно волнений гвардии во время присяги не оправдались: «Все свершилось в большем спокойствии, чем простой смотр гвардии в Гайд-парке» (из донесения Э.Финча). Бирон мог опереться на своих людей везде: в армии был Миних, в государственном аппарате – А.П.Бестужев-Рюмин и князь АП.Черкасский, в политической полиции – А.И.Ушаков. На службе регента было немало шпионов и добровольных доносчиков. Но это не спасло его. В ночь на 9 ноября 1740 года Бирон был захвачен в своей спальне гвардейцами, посланными с этой целью фельдмаршалом Минихом. Физически сильный регент долго дрался с ночными гостями, его утихомиривали ударами прикладов, потом связали и потащили по залам дворца на двор, где уже была приготовлена карета Миниха…
Ночная беготня, крики и шум этой классической сцены дворцового переворота подняли на ноги весь дворец, и только покойной императрице не было до всего этого никакого дела – Анна Иоанновна тихо лежала в своем золоченом гробу в парадном зале дворца и не видела, как мимо пронесли мычащего и лягающегося Бирона. Она уже ничем не могла помочь своему возлюбленному обер-камергеру Ее похороны состоялись 23 декабря 1740 года уже при новой власти. Кто бы мог подумать, что 1740 год, начавшийся с забав у Ледяного дворца, будет таким бурным…
Заключение
Россия, вздыбленная Петром Великим, после его смерти жила дальше. Одним она казалась гордым кораблем – творением рук и ума великого преобразователя, который, накренившись под свежим ветром, режет волну и мчится к светлым и далеким целям. Для других она казалась перевернутым домом, по которому бродили жильцы, обескураженные затеянной царем перестройкой, с удивлением обнаруживая новые залы и навсегда закрытые старые проходы и снятые лестницы. Многие из современников понимали, что в их жизни и судьбе со смертью Петра закончилась необыкновенная эпоха, что они были участниками грандиозного эксперимента, поставленного Петром на них же самих, что они были и участниками, и материалом, кирпичиками на той грандиозной стройке, которую он затеял в России. Их привычная жизнь была резко изменена, переломана, «исправлена» могучей силой петровского движения.
С Петром произошло то, что часто бывает с гениальными правителями, – он не оставил после себя продолжателя, истинного – по духу и пониманию целей – преемника Престол оказался занят людьми, резко уступавшими Петру во всем, людьми, не способными, как бы сказали романтики, «подхватить выпавшее из рук героя знамя». Да и сам царь не оставил ни предначертаний, ни политических завещаний. Перед его ближайшими преемниками со всей остротой встал вопрос: «Куда ж нам плыть?».
