Человек в чужой форме - Валерий Георгиевич Шарапов
Добрейший директор Петр Николаевич без вопросов выделяет деньги на подписку. И теперь, помимо книг, в библиотеке имеются прекрасные подшивки, и не только «Пионерская правда»: и «Пионер», и «Костер», и «Смена» — они ж не устаревают, и в старых номерах массу интересного найти можно. И находят, и читают, и даже обдумывают.
К Олиному удивлению, на ура были приняты идеи ведения читательских дневников и художественной читки. Она с отдельным удовольствием выкопала и особо отложила грамоты: «Награждается Светлана Приходько, занявшая первое место на конкурсе чтецов-декламаторов» — это вам не чепуха какая-то! Колебались всем миром долго, подходит ли для детского конкурса глава из «Теркина» про смерть и воина? Но обычно покладистая Светка стояла твердо — или это, или вообще не буду выступать. Остальные не желали «позориться», так что она вышла победителем во всех смыслах. Жюри слезы глотало!
Братишка ее вообще герой: вернул в опытный голубиный питомник в Останкино какого-то голубя-героя из турманов, прибившегося к его, Санькиной, голубке. Мог бы и себе подтибрить (как поступали практически все голубятники), а он вернул, да еще и голубку собственную отдал. За что был премирован парой других особенных голубей, запасом пшеницы и дробленой кукурузы. О Санькином подвиге даже в газете написали, вот вырезка из «Вечерней Москвы».
А вот и следующий листочек — фельетон о талантах некоторых к математике под названием: «И осел мозгами шевелит», творение Настьки Ивановой, очень даже достойный. Еще не Зощенко, но и не занудно, и с юмором. Оля не без удовольствия замечала, что у многих ребят отличное изложение, просто необходимо чуть попозже подумать о литературном кружке, выпуске собственного журнала. Сработало в «Республике ШКИД», неужто в ординарной школе не сработает?
«Настькин опус в раздел про учебу пойдет, отлично!»
Так, в разделе про нашу дружину пусть как раз будут вот эти грамоты чтецов, призы по стрельбе, спортивному ориентированию. Сюда же она приспособила фотографии — вырезки из газет, в которых при желании можно было бы разглядеть знакомые мордашки. Не узнать, какие красавцы и красавицы!
«Может, обвести кружочками и пояснительные стрелки вставить — это вот Санька Приходько, это тоже Приходько, но Светка, это Маслов Витька».
Подумав, Оля отказалась от этой идеи — кому надо, узнают.
«Вот подвиги, так и быть, распишу. Сами-то застеснялись. И правильно, пионер должен быть самокритичным, пусть другие хвалят тебя, не ты».
Теперь «Готов к труду и обороне» — а вот тут сами справились. Прямо красные дьяволята, быстрее, выше и сильнее всех. Спортивные достижения — достижения объективные, не место скромности — заслужили.
Жаль Колька-упрямец не желает кружок самбо вести, а к Илюхе Захарову с этим делом не подкатишь, не до того ему: трудится на Пресне, учеником наладчика.
«В раздел «Наш труд» сейчас, пожалуй, сама напишу».
И тут было чем гордиться: в новом здании под библиотеку выделили особое помещение: хватило и на абонемент, и на приличный читальный зал в несколько столов. Хоромы царские. Дружно, сообща перетащили стеллажи и расставили книги, постигая заодно тайны организации библиотечного хозяйства, продумали, как и что лучше расположить.
Хорошо поработали, разве что портреты никак руки не дойдут развесить.
Скрипнула дверь, послышались шаги, и хорошо знакомый голос позвал:
— Оль, ты тут?
Первая мысль была: «Быть того не может!», вторая: «Ого, а вот и рабочие ручки! На ловца и зверь бежит».
Глава 11
Это в самом деле был Анчутка. И Пельмень. Они — и вроде бы нет. Когда неразлучные друзья предстали перед старой знакомой, Оля усомнилась и для верности уточнила, они ли это.
— Мы, мы, что, не похожи? — солидно заверил стройный, плечистый, затянутый в новенькую гимнастерку Пельмень, снимая ушанку. Раздался, ручищи загребущие, похоже, научились не только тырить все, что плохо лежит, но и трудиться на совесть.
— Не-а, — искренне призналась Оля, — я, конечно, подозревала, что, если вас отмыть и постричь, станете ничего себе, но не думала, что до такой степени!
Бравый Анчутка — сияющий до блеска, с надраенными же зубами, белобрысые волосы не без щегольства зачесаны назад, — лихо козырнул:
— Здравия желаю! Как жизнь?
— Ну-ка, покажись, покажись, — Оля покрутила пальцами.
Яшка, молодцевато подбоченясь, шикарно сбросил шинель, обтянул гимнастерку, согнав все складки назад, и изобразил нечто вроде цыганочки с выходом, красуясь новехонькой гимнастеркой, сияющим подворотничком, сказочными галифе и свеженькими, без тени заплат-потертостей, валеночками. И, натурально, само собой, обновленной модели.
— Чего это валенки у тебя такие черные? Опять куда вляпались?
— Непромокаемые валенки, понимать надо, — важно пояснил Пельмень, — строительная хитрость. Опустили в растопленный гудрон, теперь они не промокают, и даже калоши не нужны.
— Откуда ж такие умные и распрекрасные? Какими судьбами сюда?
Андрюха охотно растолковал:
— Так это не мы, это вы сюда, мы из увээр номер семь…
Оля попросила погодить и ее не путать:
— Увээр — это само по себе отлично, вы-то к нему каким боком?
— О, это долгая история, — протянул Анчутка, но Пельмень, не склонный молоть лишнее, был краток:
— Яшка не тот карман взял.
Суть рассказанной истории сводилась к тому, что, задав стрекача из Москвы, они некоторое время поскитались по стране, думая добраться до неких хлебных и теплых краев. Однако то ли по незнанию географии, то ли просто так сложилось, что, вдоволь получив по хребтам и чуть не загремев в тюрягу в Саратове, метнулись в Киев, а там через Сороки в Кишинев. После всех скитаний город показался раем — и тепло, и фрукты прямо на деревьях повсюду, а главное — люди добрые-предобрые.
— Идешь по рынку, а тебе со всех сторон ложки тянут, попробовать дают и творог, и сметану, — вспоминал, чуть не облизываясь, Анчутка, — ух и физию я себе наел — страсть.
Правдоруб Андрюха поправил:
— Это он тебе рассказывает. Попрошайничал он. Шайки свои голубые выкатит и тоненько заведет что-нибудь жалобное, типа «Враги сожгли родную хату».
— А что, и пусть, — отмахнулся Яшка, — не то что не голодали, отжирались. А вот жадность фраера сгубила…
— Причем как раз на рынке, влез в карман к полковнику, который цветочки покупал.
Оля возмутилась:
— Как не стыдно! Человек
