Макс Коллинз - Сделка
– Еще и тебя! – сказал я.
– Спасибо за добрые слова, папаша. Поддержи-ка меня!
Я помог ему сесть, и он начал отстреливаться из своего «М-1». Наши усилия казались просто смешными по сравнению с тем шквалом огня, который они на нас обрушили. Барни попытался перебросить в соседний окоп винтовку Фремонта и БАВ – большую автоматическую винтовку – Толстого, но они закричали, что испытывают страшную боль и слишком слабы, чтобы стрелять.
– Вы, ребята, сможете уделать их лучше, чем мы, – крикнул Толстый. – Удержите их...
Его голос затих.
– Убит? – спросил я своего друга.
– Похоже, он просто отключился, – ответил Барни.
– У него есть компания, – сказал я, кивнув на едва живого Монока и упавшего д'Анджело.
– Господи! Но ведь он не умер?
Я пощупал пульс д'Анджело у него на шее.
– Нет, он просто без сознания. Пули продолжали свистеть и жужжать у нас над головами.
Я позвал Фремонта, но он не откликнулся.
– Кажется, нам крышка, приятель, – сказал я Барни. – Все остальные уснули.
Я вспомнил слова капрала Мак-Рея, которые он сказал мне еще там, в учебном лагере, о том, что во время боя не поспишь. Он был не прав. Так не прав!
– Они не спят, – проговорил Барни, имея в виду этих сукиных сыновей, которые поливали нас пулеметным огнем.
Не спал и Уйти. Я слышал, как он, еще не совсем мертвый, стонет рядом, причитая:
– Мама, мамочка, папа, отец, пожалуйста, помогите мне.
И он снова закричал.
Я в жизни не слышал ничего более грустного, но не заплакал. Я был в этом заброшенном мире, в этом нелепом, оставленном всеми месте, где люди под огнем стараются не сойти с ума во время всеобщего безумия.
С безнадежным отчаянием я продолжал стрелять из моего «М-1» в беспрерывный дождь японских пуль.
Я думал о том, когда придет моя очередь уснуть.
А если я усну, суждено ли мне проснуться?
5
Барни прислонился к стволу упавшего дерева, стреляя из БАВ. Большая автоматическая винтовка делала его похожим на безумного седого карлика. У него сейчас был такой взгляд, который, наверное, встречали его противники на ринге. Я был знаком с ним давным-давно, но ни разу не видел у него таких глаз.
Ствол моего «М-1» раскалился: я расстреливал обойму за обоймой. Я тоже облокотился о дерево и даже не мог видеть тех, в кого стрелял. Лишь изредка мелькавшие в джунглях тени да пули, косившие растительность вокруг нас, доказывали, что там был кто-то живой.
Позади себя я услышал страшный крик. Резко обернувшись, я, как штыком, уперся дулом моего «М-1» в грудь Монока. Он пришел: этот большой индеец пришел сюда, крича от боли. Монок перепугал меня до смерти, но бедняга был не виноват.
Монок пришел и тут же потерял сознание, а потом внезапно очнулся и начал стонать, плакать и даже иногда кричать: он был похож на большое раненое животное. Бедняга был слишком ослаблен и испытывал слишком сильную боль, чтобы помогать стрелять или даже заряжать оружие. Его ноги были в ужасном состоянии. Мы ничего не могли сделать для него, даже используя наши комплекты первой помощи.
– Песенка БАВ спета, – сказал Барни, опуская большую винтовку.
– У Уоткинса в поясе пятьдесят запасных патронов, – вспомнил я. – Хочешь, я проползу туда и принесу их тебе?
Барни покачал головой.
– Я сам пойду. Ты ослаб от малярии, тебе не встать на ноги, если ты оставишь это бревно.
Я не стал с ним спорить. Он был прав: на моем лбу можно было приготовить яичницу.
Барни продолжал:
– Как бы то ни было, я хочу остаться в том окопе на некоторое время и пострелять оттуда. Пусть эти сволочи думают, что имеют дело с целой толпой здоровых морских пехотинцев.
– Почему бы и нет? Тогда уж возьми и запасной патронташ от винтовки Фремонта. Я прикрою тебя.
Я стрелял из-за бревна попеременно то из винтовки, то из своего «М-1», чтобы поддержать заградительный огонь, пока Барни на животе выполз из своего укрытия и полз в соседний окоп.
Потом его БАВ открыл огонь, и, черт возьми, я поверил, что рядом со мной был целый взвод здоровых морских пехотинцев, которые дадут япошкам жару.
Я продолжал заряжать ружья и винтовки с помощью д'Анджело, который едва двигался, но был в сознании и мог помогать мне перезаряжать оружие. Паже меняя все время шесть винтовок, я заметил, что они до того нагревались, что того и гляди деформируются от перегрева. Ладонь моей левой руки была обожжена дочерна.
Вдруг, совершенно неожиданно, Бог знает, когда именно, два солдата – два молодых, до смерти перепуганных солдатика – появились возле нас ниоткуда. Они подползли к нашему окопу и упали вниз. Они оба были ранены в ноги, а один к тому же в бок. Они всхлипывали от боли. У них не было их винтовок.
– Кто вы, к черту, такие? – спросил я приветливо, снова меняя винтовку.
– Мы... мы отстали от нашего пехотного полка, – сказал тот, который был легче ранен. – Мы заблудились.
– Вступайте в наш клуб, – пригласил я. Выстрелив два раза, я обернулся. Д'Анджело снова был без сознания. – Вы, ребятки, будете мне заряжать.
– Да, сэр.
Они задыхались, но больше не плакали. И стали заряжать мне винтовки.
– Не называйте меня «сэр». Меня зовут Геллер.
Они назвали себя, но я не запомнил их имена. Вскоре винтовка Барни замолчала. Он приполз к нам, и его глаза округлились, когда он увидел двух новых обитателей окопа.
– Сюда прибыли сухопутные войска, чтобы начать операцию но уничтожению противника, о которой ты слышал, – сказал я. – А эти ребята явились чуть раньше.
Барни осмотрел раны мальчишек и перевязал рану одному из них.
– В чем дело? – спросил я, так как в эту минуту япошки перестали стрелять.
Барни оторвался от своих медицинских обязанностей и проговорил:
– Уоткинс сказал, чтобы мы с тобой уматывали к черту отсюда – пока мы еще на ногах, сказал он. Он говорит, мы окружены, и нет никакой надежды остаться в живых, но может, у нас получится.
– Что ты ответил на это?
– Я сказал ему, что он полон дерьма, как рождественская индейка. Мы не уйдем и не оставим их. Помощь придет.
– Ты правда в это веришь?
– Конечно, Роббинс ушел всего на полчаса раньше нас. Командир уже знает, что мы попали в беду. Они придут за нами.
– Ты, кажется, без боеприпасов для БАВ?
– Угу. Но у меня есть запасной комплект для винтовки. Это нам приходится.
– А гранаты?
– За ними надо вернуться. Я не могу унести все сразу.
– Боеприпасы у нас кончатся гораздо раньше, чем ты думаешь, Барни.
– А может, они ушли, эти вшивые японские сволочи? Огня нет уже несколько минут.
Я закурил. Мой рот и горло пересохли, глаза горели от малярии, голова гудела. Хуже, чем закурить, я ничего не мог сделать. Но я хоть что-то делал. И тут я вспомнил.
– А что у нас с водой?
Он как раз закончил бинтовать. Барни снова занял свою позицию рядом со мной у упавшего дерева, грустно посмотрел на меня и сказал:
– Фигово. Нам не повезло: фляги Уоткинса и Фремонта были пробиты пулеметным огнем.
– И у Монока тоже, – добавил я. – Я уже проверил.
Фляги были у наших двух гостей, у Барни, у меня, и у д'Анджело. Но раненым вода понадобится раньше. Я испытывал страшную жажду, точнее, это моя малярия испытывала жажду, но этим бедным раненым поганцам питье было нужнее.
Сумерки.
Выстрелов из пулемета и винтовок не было уже так долго, что джунгли вновь ожили: заквохтали птицы, зашуршали сухопутные крабы. Возможно, япошки ушли. А может, мы уложили их теми патронами, которые мы на них расстреляли.
Раненые спали, или находились в коме, кто знает. А я начал думать, что, может, нам стоит остаться и спрятаться здесь, а американские войска – сухопутные силы, морская пехота или, может, эта гребаная береговая охрана наткнутся на нас, когда линия фронта продвинется вперед.
Пулеметная очередь ворвалась в ночь, обстругивая упавшее дерево, вырезая на нем инициалы япошек. Несколько пуль, отскочив от бревна, рикошетом задели мою каску. И каску Барни тоже, оставив вмятины на наших оловянных шляпах. Мы нырнули вниз.
– Этот ублюдок совсем рядом, – крикнул я. Пули летели над нами, подпрыгивая и щелкая, трассирующие снаряды отлетали от бревна в наше укрытие, шипя, как капли расплавленного металла, попавшие в воду. Этот шум привел в чувство Монока, который закричал от боли, потом застонал.
– Черт, он слишком близко, чтобы не попасть в него, – сказал Барни, перекрикивая шум стрельбы и стоны Монока. – Я уверен.
– Брось в этого ублюдка гранату.
– Я не могу встать, чтобы сделать это. Она разорвет меня на части.
Даже ради такого случая я не мог встать: лихорадка слишком ослабила меня. Барни должен был сделать это. Я принялся «накачивать» его:
– Да ты же чемпион мира, ты, маленький schmuck. Просто брось их отсюда, посильнее размахнись! Сделай это, мужик!
С бульдожьим выражением лица он выхватил сразу три гранаты из-за пояса, вырвал зубами чеки и бросил их. Все три в разном направлении.
