Ирина Глебова - Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко
Не спуская глаз со спины парня, но и не подходя близко, мальчик прошёл училище слепых, свернул в сторону улицы Тринклера. И здесь произошло неожиданное. По Тринклера ходили трамваи, один как раз дребезжал мимо, и «сявка» вдруг ловко, на ходу, прыгнул на подножку и покатил, держась за поручень. Володя мог бы побежать, догнать трамвай и тоже запрыгнуть на бампер второго вагона, но не стал этого делать. С трудом удержал себя. Ведь тот непременно бы заметил, мог бы узнать – видел же во дворе на скамейке. А если б узнал – догадался бы о слежке. Нет, такого допустить нельзя!
Нужно было поскорее возвращаться к себе домой, хорошо, что здесь не далеко. Ребята ждали, Мишка готовился сменить его в подземелье. Теперь в этом нет необходимости, свои дежурства они перенесут во двор дома у виллы Юзефовича. Вход и выход из подземного тайника с тротилом только оттуда, там и будут они ожидать тех, кто явится за ящиками.
Глава 5
У Елены как раз в середине дня было два часа свободных – «окно» между занятиями. Все ребята ушли на сольфеджио, следом у них будет хор. Только потом у неё продолжатся уроки с учениками, ещё с четырьмя.
Она преподавала игру на фортепиано. Поразительно, как много детей учится сейчас музыке, а, значит, многие родители этого хотят. Лет пять назад люди о таких вещах и не думали – жизнь была трудной, голодной. Но, надо признаться, не унылой, а полной надежд. Теперь эти надежды сбывались – работали заводы, шли занятия в институтах, открывались стадионы, театры. Вот и захотелось не только интеллигенции, но и тем, кто стоял у станков, чтобы их дети приобщались к культуре. К музыке… Её музыкальная школа, одна из самых первых в городе, была переполнена, открывались новые. Елена вела учеников всех возрастов – от первого до седьмого классов. Было много способных ребят. Ученики её любили, и она знала, что многие родители просят определить ребёнка именно к ней, Елене Романовне Кандауровой.
Когда-то, ещё совсем девочкой, в шестнадцать лет, она начала преподавать в Московском пансионе, который и сама заканчивала. Графиня Гагина, покровительница пансиона, говорила тогда Леночке откровенно: «Твои маленькие ученицы тебя обожают. Не каждому учителю удаётся внушить детям и такую искреннюю любовь, и такое беспрекословное послушание одновременно. Я слышала о твоём покойном батюшке, как о педагоге, много хорошего. Тебе по наследству достался его талант». Это она вспоминала Василия Николаевича Лобанова – человека большого ума и педагогического таланта, но простого, крестьянского происхождения. Как раз до шестнадцати лет Елена даже не подозревала, что он не родной, а приёмный отец, спасший её, новорождённую, от смерти… Давно всё это было, иногда Елене казалось, что и не с ней.
Она собралась сходить на время «окна» домой – здесь было не далеко, – но у самого входа столкнулась с Танечкой Рёсслер, своей лучшей подругой.
– Леночка, – воскликнула та, – ты свободна? Вот как я угадала! Пойдём со мной в ателье, я шью там костюм, как раз первая примерка. Ты посмотришь, хорошо ли, лучше тебя никто не скажет! Пойдём, а потом посидим в твоём любимом кафе, это ведь рядом.
Года полтора назад появились в городе первые ателье индивидуального пошива одежды, а в магазинах горторга – отличные, качественные ткани. Рядом с привычными ситцем, сатином, шерстянкой теперь был большой выбор: креп, фуляртин, коверкот, бостон, шевиот и разных расцветок тонкие – вольта, маркизет, батист, зефир, шёлк, крепдешин… Женщины на улицах города, особенно молодые, преобразились, как по-волшебству: платья, костюмы поражали не дороговизной, а элегантностью и разнообразием, вновь возникли надолго забытые сумочки, шляпки…
Таня Рёсслер уже шила себе в ателье – это было демисезонное пальто. Но Елена пользовалась услугами портнихи. Во-первых, дешевле, во-вторых – ничуть не хуже. Мария Самсоновна ещё до революции, молоденькой девушкой начинала швеёй в известной частной пошивочной мастерской. Опыт у неё был такой, что совершенно безошибочно она кроила прямо на клиентке. А Елене всегда говорила: «У вас такая прекрасная фигура, ткань сама ложится…» И никогда не ошибалась, не приходилось перекраивать или перешивать. Вот и сейчас на Елене было сшитое портнихой файдешиновое платье синего цвета, удлинённое, внизу слегка расширяющееся красивыми складками, с треугольным, тоже в складках, вырезом, сколотым брошью, с рукавами-фонариками до локтя и под поясок. На Татьяне платье было из шёлка в диагональную полоску оттенка чайной розы – очень модная нынче расцветка. И тоже модные туфли – кожаная лодочка на невысоком каблуке с удлинённым носком, на перепонке. Всё-таки это были дорогие туфельки, Елена носила попроще: светлые прюнелевые на перепонке с пуговкой. По утрам она их чистила зубным порошком, заодно начищая летние парусиновые туфли сына и мужа… Подруги шли по многолюдному, солнечному центру города, весело переговаривались и чувствовали себя молодыми, красивыми… Елена в какой-то момент мимоходом подумала, что ей сорок четыре года, и даже улыбнулась: нет, нет, она не ощущает этих лет! А Таня тем более – Таня моложе её на шесть лет…
Пока закройщица колдовала над своей клиенткой в примерочной кабинке, Елена села в кресло у столика, стала листать журналы мод. Хорошие журналы, с моделями лондонских, венских, берлинских домов мод – совсем недавно такое и представить было трудно… Таня вышла, покрутилась перед подругой. На ней был ещё не совсем законченный, прихваченный на живую нитку костюм: узкая, до середины икры, юбка, слегка расклешённая и плиссированная внизу, блуза с кружевными вставками, приталенный жилет. Елене понравилось, хотя она и сделала пару замечаний. А ещё она обратила внимание – или показалось? – что Танечка необычно возбуждена и очень оживлённо рассматривала в зеркало себя в новом наряде… «Уж не влюбилась ли?» – возникла догадка. И пока Елена вновь ждала подругу из примерочной, ей вспомнилась самая первая встреча с Таней Рёсслер – восемнадцать лет назад.
Это было время пронзительного счастья и великой печали для их семьи. Митя не ушёл с Добровольческой армией в Крым и дальше, в эмиграцию, вернулся в родной Харьков. И не один – с ней, Леночкой Берестовой, любимой и любящей. Но там, в Новороссийске, откуда они бежали, спасаясь, остался навсегда младший брат Мити, девятнадцатилетний Саша Петрусенко. Он принял на себя пулю, предназначенную Дмитрию, и умер у них на руках… Викентий Павлович мужественно перенёс смерть сына, он понимал, что тяжкое время Гражданской войны почти никого не оставило без контрибуции. Людмила Илларионовна пережила это только потому, что рядом были и муж, и Митя, и младшая дочь Катюша. И они, брат и сестра Берестовы, ставшие членами семьи. События почти десятилетней давности, когда семья Петрусенко впервые столкнулась с Леночкой и Лодей Берестовыми, так неожиданно продолжились: Елена стала женой Дмитрия, а её брат Всеволод – мужем Кати Петрусенко. Но Лодя и Катюша поженились только через два года, в двадцатом они были ещё очень молоды – шестнадцать и четырнадцать лет. Для Людмилы Илларионовны Лодя незаметно как бы трансформировался в Сашу, очень она его полюбила…
Вот тогда, в двадцатом году, где-то через месяц после возвращения из Новороссийска в Харьков, Лена и встретила Таню Рёсслер. Стоял конец раннего тёплого апреля, деревья покрылись первыми листочками, в одном месте на улице Пушкинской, по которой шла Лена, цвели абрикосы. И вдруг к ней бросилась девушка, совсем юная:
– Вы Лена? Вы Мити Кандаурова жена? Я знаю, я видела…
Она схватила Елену за руку, говорила взволнованно, отрывисто, тёмные её глаза блестели. Невысокая, хрупкая, с непокрытой головой, в расстёгнутом пальто… Елена не успела ничего понять, как девушка быстро сказала:
– Я была бы вашей родственницей, мы бы вместе сыграли свадьбу! Сашенька… Он был моим женихом!
И зарыдала, припав к плечу Елены. Она поняла, что девушка говорит о Саше Петрусенко, наверное они встречались, любили друг друга. Комок подступил к горлу, стало тяжело дышать. Она обняла вздрагивающую девушку, стала гладить по тёмным волнистым волосам… Потом Митя говорил ей, что да, Саша и Таня Рёсслер нравились друг другу, даже иногда встречались, ходили вместе на какие-то праздники, в театр, но больше проводили время в общих компаниях. И Саша никогда не признавался ему, что испытывает к Тане особенные чувства.
– А он, Леночка, всегда всё мне рассказывал, я у него был поверенным всех тайн, и сердечных в том числе.
Она возражала:
– Может быть то, что как раз о Тане он с тобой не откровенничал, и говорит о серьёзных чувствах. Теперь этого никто не может знать.
А вот Людмила Илларионовна поверила сразу. В семье Петрусенко Таню Рёсслер знали давно: и потому что она дружила с Сашей – была из одной с ним компании. И потому, что её младшая сестрёнка Эммочка была одноклассницей Катюши. Да и просто с семьёй Рёсслеров они были давно и хорошо знакомы: ещё со знаменитым Таниным дедом Иоганном Юмом, много сделавшим для благоустройства Харькова. Людмиле Илларионовне так хотелось видеть в Тане невесту погибшего сына! Таня и раньше была вхожа в их дом, а теперь стала, как родная. И особенно подружилась с Еленой.
