ЮРИЙ МУХИН - СССР имени БЕРИЯ
– Маршал Кулик в Москве?
– Да, – подтвердил Тимошенко.
– Немедленно отправляйте его к Павлову с задачей объединить под одним командованием оставшиеся силы Западного фронта, – распорядился Сталин. – Кулик, конечно, маршал своеобразный, но в храбрости ему не откажешь.
– Вы думаете, что мы недостаточно храбры?!
Сталин, вздохнул и зло ответил.
– Я не знаю, что думать, товарищ Тимошенко. Советский народ дал Красной Армии танков больше, чем есть у какой-либо иной армии в мире, советский народ дал вам самолетов больше, чем есть у кого-либо, обеспечил артиллерией и стрелковым оружием, вверил вам, полководцам Красной Армии, миллионы своих сынов, а вы чем народу ответили? Тем, что отдали немцам на убой лучших сынов советского народа?!
После этих слов Сталин резко сломал в руке карандаш, бросил его на карту и, не прощаясь, пошел к выходу; члены Политбюро, попрощавшись, последовали за ним. Перед входом в наркомат Сталин остановился у своей машины и подождал подошедших Берию, Молотова, Маленкова и Микояна.
– Ленин оставил нам великое наследие, – с горечью констатировал Сталин, – а мы – его наследники – все это просираем. – И, помолчав, добавил: – Я буду работать в Кунцеве, а вы думайте, что можно предпринять.
НАЧАЛО ПОБЕДЫ
Молотов в эту ночь безуспешно пытался заснуть и под утро 30 июня 1941 года по пути в кабинет, зашел к вернувшемуся с фронта Председателю Президиума Верховного Совета М.И. Калинину. Подслеповатый «всесоюзный староста» по крестьянской привычке начинал работу очень рано, и теперь, узнавая Молотова скорее по голосу, успокаивал – Не паникуй, Вячеслав. Немцы нам, конечно, морду набьют, на то они и немцы, народ основательный. Но они с нами теперешними не совладают. Мы – русские, нам надо быстрее разозлиться. А когда разозлимся, то с нами и немцы ничего не поделают. Не отчаивайся, иди, работай!
Теперь перед Молотовым лежал чистый лист бумаги, в руках он вертел карандаш, но никаких нужных решений в голове не было. К десяти часам зашел Берия и, подсев к столу, спросил.
– Есть решения, Вячеслав Михайлович?
Молотов раздраженно встал и начал ходить по кабинету.
– Какие, к черту, решения? Мы же не занимались военным делом, не изучали его. Не знаю, как Сталин, он читает книги по 500 страниц в день, может, читал и что-то по военному искусству, и командованию армиями во время войны, но мне-то было не до этого! Партия в этом вопросе полагалась на этих говняных полководцев Красной Армии, а они, видишь, что из себя представляют… Что тут придумаешь!
– Думаю, что начать нужно с государства, – не обращая внимания на раздражение Молотова, предложил Бе55 рия. – Уже понятно, что войны «малой кровью, оглушительным ударом» не получится. Эта война потребует исключительного напряжения всех сил советского народа, а для этого все эти силы нужно сконцентрировать на ведении войны, и сделать это можно только в случае, если управление народом будет осуществляться из одного центра. Этот центр должен быть всевластным. Он должен быть и высшей законодательной властью, и исполнительной, и судебной.
Как в Гражданскую войну, когда вся власть была сконцентрирована в Совете Труда и Обороны.
Если мы это не сделаем, то погрязнем в волоките, – со знанием дела констатировал Берия. – Тут и в мирное время недели проходят, пока президиум Верховного Совета простые вопросы разжует, или пока в Совнаркоме Вознесенский все свои недоумения выскажет, а что будет сейчас, когда все вопросы, которые требуют решения, страшны, и ответственность за них огромна? Нужен один центр власти со всей полнотой ответственности!
Я думаю, что его можно назвать Государственным Комитетом Обороны и организовать в составе трех человек: председатель товарищ Сталин, вы – заместитель и Ворошилов – член Комитета от армии. Кстати, Климент Ефремович ночью прилетел с фронта и сейчас у себя.
– Знаешь, Лаврентий, – немного подумав и осознав значение предложения, дополнил Молотов,- без твоей энергии и скорости поиска решений не обойтись. Ты тоже должен войти в комитет.
– Тогда нас будет четверо, голоса могут делиться. Тогда нужен и пятый, скажем, от партии. Может, товарищ Жданов?
– Вряд ли в ближайшее время его можно будет вернуть из Ленинграда. Наверное, нужно взять Маленкова. Пятеро – это не очень много, это нормально. Решения можно будет принимать и взвешенно, и быстро, – Молотов снял трубку и дал команду. – Пригласите ко мне срочно товарищей Ворошилова и Маленкова. Да, и всех замов Совнаркома, которые есть на месте.
– Ну, и Тимошенко в качестве Верховного не годится, – продолжил Берия, – чем больше будет поражений, а теперь понятно, что они будут, тем меньше армия будет ему верить. Тут нужен Сталин – человек, которому народ верит безусловно.
– Но снять Тимошенко – это выразить недоверие генералитету, а это опять подрыв авторитета генералов.
– А можно не снимать, можно реорганизовать. Сейчас у нас Ставка Главного командования, а мы ее реорганизуем в Ставку Верховного Командования, заменив в ходе этой реорганизации председателя,- тут же нашел выход из положения Берия.
– И еще нужно, чтобы Сталин стал наркомом обороны.
– Не много ли? – засомневался Берия. – И председатель ГКО, и глава правительства, и Верховный Главнокомандующий, и еще и нарком обороны. Да, еще и секретарь ЦК. Справится ли он?
– Сталин справится. Конечно, ему будет трудно, но зато у нас на всех этих направлениях будет кипеть работа и решения будут такие, какие надо.
– И вот еще что, – добавил Берия. – Нужно возродить в армии институт комиссаров, пока война не отберет нам генералов, которым народ мог бы верить.
Идея комиссаров им обоим была ясна. Комиссары появились впервые не в России, а в США, в которых Конгресс еще в XIX веке устанавливал для армии: «Комиссар – назначенный правительством в воинскую часть чиновник, в чьи обязанности входит следить за моральным и политическим духом военных». И в Советской России, как только советское правительство в 1918 году начало создавать Красную Армию, то сразу выяснилось, что призванные большевиками бывшие царские офицеры и генералы предают Советы и спасибо не говорят. Поэтому практически сразу же к ним начали приставлять комиссаров – людей, верных правительству.
Поскольку в то время советское правительство было коалиционным, то первые комиссары были представителями обеих правящих партий, т.е. не только большевики, но и левые эсэры. Однако после измены левых эсэров и перехода всей власти в руки большевиков комиссары, само собой, были уже только коммунистами.
Надзор за командованием был главной функцией комиссаров, второй функцией была политическая воспитательная работа, т.е. комиссары должны были убедить всех, что перед Красной Армией поставлены справедливые и нужные народу цели.
Как казалось Правительству СССР, в 1937-1938 годах армию очистили от предателей, причем чистили армию не сотрудники НКВД, а сами генералы, поскольку никакой НКВД не мог арестовать военнослужащего, если на это не давал разрешения его командир. Оставшимся генералам, проявившим себя на ниве борьбы с предателями, верили, посему в Правительстве СССР возникла эйфория доверия к генералам, и 12 августа 1940 года комиссары были упразднены.
Технически – у конкретных комиссаров в армии была упразднена функция надзора за командным и начальствующим составом РККА и оставлена только функция воспитательной работы, в связи с чем, эти люди стали называться уже не комиссарами, а заместителями командиров по политической части.
Теперь же Берия вновь предлагал вернуть им функции надзора за командованием.
– Подожди, Лаврентий, не все сразу, давай сначала решим вопрос с ГКО, – ответил Молотов, не хотевший смешивать вместе столь сложные вопросы.
ПРОЩЕННЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ
А 1 июля 1941 года Берия вместе с Маленковым в здании ЦК проводили очную ставку Ванникова и Кагановича.
Как и предполагал Сталин, никого больше Политбюро для этого не смогло выделить – все были заняты. Берия и Маленков сидели у торца длинного стола, а перед ними напротив друг друга сидели арестованный Ванников и приехавший из Казани директор авиационного завода Михаил Каганович.
– Подследственный Ванников, – сухо начал Берия, – скажите в лицо Михаилу Моисеевичу Кагановичу то, что вы сообщили следствию.
Ванников, тупо глядя в стол, бесцветным голосом начал.
– Михаил Каганович был членом нашей троцкистской организации…
– Ты что, Боря, ты что говоришь?! – ужаснулся Каганович.
– Ты был членом нашей организации, – снова подтвердил свои слова Ванников.
Ванников цеплялся, как за соломинку, за указание уже казненного Троцкого оговаривать как можно больше окружающих, дескать, всех не посадят, особенно ввиду начала войны и острой потребности СССР в специалистах.
