Купеческий сын и живые мертвецы - Алла Белолипецкая
И вот теперь внутри этого дубово-гранитного вместилища что-то явственно зашевелилось — как если бы там переместился с места на место джутовый мешок с грецкими орехами.
Митрофан Кузьмич вздрогнул, словно ему попала за ворот летнего сюртука тающая сосулька. И ощутил, как грудь его сдавило. Медленно, отказываясь верить себе, он повернулся к гранитному саркофагу, сделал к нему шаг. А на втором шаге застыл, уже занеся над полом ногу. И при этом будто со стороны увидел себя: мужчину в добротном летнем костюме, с аккуратно подстриженными волосами и светлой бородкой — и со сведенным судорогой ужаса лицом.
— Он всё-таки вернулся... — На сей раз Митрофан Кузьмич говорил громко, в полный голос. — Решил спросить с меня за всё — и это через столько-то лет!..
2
Зина Тихомирова, черноглазая поповская дочка, продолжала взмахивать руками на колокольне. Но Иванушка видел её теперь лишь краешком глаза. Всё его внимание приковали к себе кованые чугунные ворота погоста, примыкавшему к самому Духову лесу.
Губернская улица, что выводила почти к самым кладбищенским воротам, казалась тихой и безлюдной. А сами ворота были закрыты. Как и маленькая калитка рядом с ними, через которую всегда и проходила Зина — верила, дурочка, во всякие там приметы. Будто бы ворота предназначаются для мертвых, и невместно живым через них ходить. Хотя калитку она за собой сегодня хоть и закрыла, но явно не заперла: чугунную дверку всё время колыхало в створе вперед-назад.
И купеческий сын быстро уразумел: колыхал калитку отнюдь не ветер! Серые силуэты, казавшиеся издалека несуразно тощими и какими-то дергаными, налегали на нее — и почти что её выдавили. Вот только Иванушка ясно помнил: церковная калитка открывалась не наружу, а внутрь. И эти серые, вместо того, чтобы пытаться сорвать ее с петель, могли бы просто-напросто потянуть за ее ручку. Однако их подобная мысль отчего-то не посещала.
А вот самого Иванушку почти одновременно посетили сразу две мысли. Первая составилась так: «А что это я все еще здесь, когда я обещался прийти к батюшке — помолиться с ним в погребальнице?» А вторая мысль была: «Так ведь батюшка сейчас как раз на Духовском кладбище!»
Иванушка ссыпался по приставной лесенке вниз, чуть было не наступив на Эрика, всё еще крутившегося у её подножия. И даже не вспомнил, что лестницу нужно положить наземь: защитить птенцов от пушистого зверя.
— Надо позвать Валерьяна! — прошептал Иванушка. — И сказать обо всем тетеньке! И ещё — отцовским приказчикам!..
Но тут же купеческий сын разозлился на самого себя: а почему это он в первую голову подумал о Валерьяне? Что, разве его двоюродный братец — жених Зине? Почему именно его следует извещать, если с Зиной случилось неладное? И выходило: подспудно Иванушка считал, что у Валерьяна есть какие-то права на дочку священника. Осознание этого не просто разозлило Иванушку — привело его чуть ли не в бешенство, чего с ним почти никогда не случалось.
А еще — Иванушка пришел в смятение, когда подумал: а что должен людям сказать? Что Духовской погост запрудили твари, смахивающие на вылезших из земли покойников?! Так ведь он, Иван Алтынов, и без того слыл в Живогорске чуть ли не за дурачка! Когда б ни положение батюшки в городе, Иванушку, может, задразнили уже давно уличные мальчишки… Ну, вот, ляпнет он сейчас такое — про ходячих покойников, а потом серым силуэтам отыщется самое обыденное объяснение! А ему, сыну купца первой гильдии, будут поминать этот случай по гроб жизни.
Нет, имелся только один человек, не ставший бы, в случае чего, глумиться над ним!
Иванушка пробормотал:
— Баба Мавра — она не такая, она обязательно мне поверит.
И он опрометью припустил к пристройке для прислуги, где днем обычно находилась ключница.
Вот только дверь пристройки оказалась заперта изнутри.
— Эй! — Иванушка долбанул пару раз в дверь кулаком. — Кто-нибудь, отоприте!
Но никто не ответил ему. И никакого шевеления за дверью он не уловил. Он оглянулся — хотя снизу, с земли, увидеть колокольню, конечно же, не мог. Но он будто кожей ощущал, как Зина его призывает: «Беги сюда! Скорее!»
Иванушка быстро выхватил из травы кусок угля. В доме топили печи углем, и во дворе он валялся там и сям. А потом прямо на двери, в которую безуспешно стучал, накарябал печатными буквами: «Я на погосте. Пришлите помощь. Иван». Баба Мавра знала грамоту — она прочла бы это послание. И, бросив уголек обратно в траву, Иванушка собрался бежать к Зине.
Но сперва сделал две вещи.
Во-первых, возле приставной лесенки он подхватил под брюхо проныру Эрика Рыжего, которой уже намылился лезть на голубятню. И тут же затиснул кота в стоявшую возле голубятни деревянную клетку-переноску, предназначавшуюся для птиц. Эрик издал возмущенный вопль и попытался даже просунуть сквозь прутья клетки лапу с выпущенными когтями — цапнуть хозяина. Но прутья были слишком частыми — кошачья лапа не пролезла.
— Извини, приятель, — пробормотал Иванушка и сделал вторую вещь: поднял с земли шестик с привязанной к нему белой тряпицей.
Никакого иного оружия, кроме голубиной махалки и рыжего кота, у купеческого сына под рукой не оказалось.
Насчет Эрика купеческий сын отнюдь не был уверен: стоит ли тащить с собой рыжего зверя, который издавал гневные завыванья в голубиной клетке? Однако Иванушка прочел немало книг по древнеегипетской истории, пока сидел в городской библиотеке. Так что знал, кем египтяне считали когда-то кошек.
Так что, зажав подмышкой клетку-переноску, Иван выскочил со двора, куда ни один человек так и не вышел. И пустился бежать к храму и погосту. Эрик поначалу ворочался в тесной для него клетке, протяжно мяукал и даже опять пытался достать хозяина лапой с выпущенными коготками. Но — быстро понял, что проку от этого не будет. А потому притих — временно покорился судьбе.
3
Митрофан Кузьмич перенес, наконец, свой вес на занесенную ногу и шагнул вперед. Однако на большее его сил уже не хватило. Все те воспоминания, которые он даже от самого себя пытался отогнать — не то, что поделиться ими с сыном или домочадцами, — нахлынули
