Уильям Дитрих - Молот Тора
Удивление Бонапарта было не столь велико.
— Судьбу любого сражения определяет один решающий момент, — небрежно бросил он.
И в это время при Маренго, в пору своего величайшего триумфа отважный и скромный Дезе встретил свою смерть, об этой трагедии впоследствии написали так же много романтической чепухи, как о переходе Наполеона через Альпы.
«Почему мне не позволено плакать?» — говорят, позже записал этот завоеватель, очевидно в приступе чувствительности, которой он никогда, по крайней мере, при мне, не проявлял ни к мужчинам, ни к женщинам. Да и способен ли Наполеон плакать? Он считал жизнь войной и людей использовал как солдат. Он опечалился, конечно, — Дезе был верным и храбрым служакой, как добрый конь, — но едва ли его настроение омрачил хоть один из великого множества трупов, усеявших обширную долину. А правда заключалась в том, что, когда Дезе разъезжал по полю боя, вдохновляя своих солдат, спину его прошила пуля, хотя неизвестно, выпустил ли ее австрийский снайпер, или то была стальная пуля французского стрелка. Число людей, случайно убитых или раненных в запале их же собственными смущенными и перепуганными соратниками, является одной из самых грязных тайн войны.
Позже мы также узнали, что знакомый мне по сражениям в египетской крепости Александрии и при горе Табор генерал Клебер, которому Наполеон поручил командование оставшимися в Египте войсками, пал от руки мусульманского фанатика почти в то же самое время, что и Дезе. Так уходят люди, сыгравшие немаловажную роль в нашей жизни. Генералы исчезают так же быстро, как монеты из дырявого кармана.
Итогом того кровопролитного дня стало множество взорванных боеприпасов, разрушенных орудий, убитых и умирающих лошадей и двенадцать тысяч погибших и раненых австрийцев и французов. К потерям австрийской армии добавились сорок пушек и шесть тысяч пленных.
— Я только что увенчал вашу голову короной, — заметил Келлерман, неразумно высказав непростительную правду. Лучше дождаться заслуженной награды, не пытаясь присвоить ее самостоятельно.
Мне удалось смирить гордость, хотя я тоже мог бы похвастаться. В Маренго в четыре часа пополудни правление Наполеона закончилось, а к семи часам вечера оно укрепилось. Мудро держа на сей раз язык за зубами, я сумел благодаря приглашению в экипаж Бонапарта быстро вернуться в Париж, после того как австрийцы согласились на условия мирного договора.
Во время нашего путешествия Наполеон показал мне, как непомерно возросли его амбиции.
— Да, верно, я уже многого достиг, — заявил он. — Меньше чем за два года я завоевал Каир, Париж и Милан, но за все это, случись мне завтра умереть, в истории тысячелетия мне в лучшем случае отведут полстранички.
Кто еще за всю тысячелетнюю историю прикидывал, сколько страниц в ней отведут его персоне?
По возвращении в Париж мне поручили заниматься переговорами со вновь прибывшими американскими эмиссарами. Доверие, завоеванное мной у Бонапарта, способствовало скорому заключению франко-американского соглашения. И на этом я закончил рассказ о моей отчаянной храбрости в Морфонтене, где мы собрались, чтобы отпраздновать достигнутый мир. Мы опять выпили за мирное сосуществование, после моего рассказа глаза Полины, сестры Бонапарта, засверкали живым огнем и даже хмурый Магнус Бладхаммер поглядывал на меня с завистливым уважением.
Опустошив очередной бокал, я скромно улыбнулся. Приятно все-таки числиться в героях.
— Месье Гейдж, не желаете ли взглянуть на винные погреба моего брата? — сделала соблазнительное предложение Полина.
Глава 7
Одну из приятных надежд наступившего девятнадцатого века вселяло практичное упрощение женских нарядов. В былые времена с обилием юбок, корсетов и подвязок в наряде аристократки справиться было так же сложно, как с несущейся под штормовым ветром на рифы баркантиной. Мужчину может настолько утомить множество тесемок, шнуровок и слоев одежды, что к тому времени, когда он доберется до соблазнительной плоти, уже забывает порой, ради чего приложил столько усилий. С удовольствием сообщаю, что благодаря упрощенной революционной моде добраться до прелестей дамы теперь не составляло труда, достаточно было галантно склониться и, подняв главный парус, узнать, что нижняя сорочка имеет ныне удобный разрез, а талия не скрывается под ворохом нижних юбок, поэтому я с восхитительной легкостью овладел примостившейся между двух бочонков Полиной, издающей рулады, сравнимые с многоголосием певчих в церковном хоре. Господи, эта девица обладала поистине неистовым темпераментом! Изображения ее бюста на знаменитых портретах не затмили оригинала, а живость ее бедер превосходила проворство ножниц в руках ловкого закройщика. Мы вздымались и опускались, как сицилийский дилижанс, и пылкость Полины соперничала с изобретенной Франклином печью, я мог бы насладиться ее прелестями еще в нескольких укромных уголках и нишах погреба, дегустируя самые разнообразные вина, если бы чьи-то грубые руки внезапно не вырвали меня из ее объятий, подобно пробке из бутылки.
Чертовски унизительная ситуация!
Со спущенными штанами трудно дать достойный отпор обидчику, и в любом случае крайнее изумление лишило меня быстроты реакции. Проклятье! Неужели из лагерей вернулся генерал Леклерк? Я мог попытаться выкрутиться, объяснив, что мы лишь хотели смахнуть пыль с бутылок, но не думаю, что ее супруг поверил бы мне, поскольку наше с Полиной положение являлось не менее очевидным, чем сияние Мэнского маяка в ночь перед бурей.
— Он изнасиловал меня! — заверещала Полина, что звучало еще менее правдоподобно, учитывая ее амурную репутацию.
— Вам не следовало гарцевать на чужих кобылках, — со странным акцентом рявкнул один из моих обидчиков перед тем, как удар по голове едва не лишил меня чувств, вынудив рухнуть на колени.
Мужественность моя тут же увяла, и я с тоской подумал о винтовке и томагавке, которые оставил вместе с плащом в вестибюле особняка. Пылкое воображение мгновенно подсказало мне, что могли сотворить со мной враги разных стран, и поэтому в одурманенном состоянии я все же попытался скрестить ноги.
— Я понимаю, что все это похоже на… — начал я.
Но мне тут же заткнули рот кляпом.
Вместо того чтобы перерезать горло или для начала нечто более ценное, меня, похоже, вознамерились попросту связать, как колбаску. Обмотав мое тело веревками, их сильно стянули и завязали на концах крепкие узлы, но даже в потрясенном состоянии я успел сделать одну полезную вещь: незаметно перебросить из жилетного кармана в рукава горсть набранных мной в гостиной шоколадок. Попадая прежде в подобные переделки, я потратил много времени, придумывая, каким образом можно освободиться из веревочных пут.
Я смутно видел, что Полина благополучно сбежала, поднявшись и приведя в порядок полупрозрачный наряд. Кто бы осмелился связать сестру Наполеона! Мне тоже натянули панталоны и, дотащив по коридору до двери погреба, вынесли в сад. Учитывая ситуацию, я не рассчитывал, что она пришлет мне подмогу.
Поэтому я попытался сам придумать способ спасения. К несчастью, кляп превратил мои логичные крики о помощи в приглушенное мычание и рычание.
— Побереги силы, американец. Ты даже не понимаешь, в какие неприятности вляпался.
О чем они говорят? В худшем случае меня можно обвинить в соблазнении сестры первого консула. Или они имели в виду нечто совсем иное? Я полагал, что меня схватили подручные мстительного мужа или братьев Полины, но, возможно, мне хочет отомстить и кто-то другой. Я прикинул, кто еще мог желать моей смерти. Вдруг действительно кто-то видел, как я вышел из того полуразрушенного итальянского дома, а Ренато был всего лишь первой ласточкой ложи египетского обряда, решившей покарать меня за то, что я отправил на костер графа Силано. Неужели змеиный культ Апопа умудрился доползти до Парижа? Британцы могли разозлиться из-за того, что меня, как легковесное перышко попутным ветром, вновь занесло к французам. В числе мстителей еще могли оказаться юные красотки, огорченные обстоятельствами нашего расставания, пара жертв моих карточных выигрышей, случайные кредиторы, вся австрийская армия, моряки английского фрегата «Дейнджерз», чье полугодовое жалованье после карточной игры перекочевало в мои карманы, а также разъяренные мусульмане с Храмовой горы в Иерусалиме…
Просто удивительно, как я, такой обходительный и славный человек, мог приобрести столь внушительный список потенциальных врагов. В сущности, по-моему, не так важно, кто из них в итоге прикончит меня. И тем не менее хотелось бы знать.
Меня протащили, как бревно, по садовой дорожке, бросили в мелкую лодчонку, так же пригодную для плавания, как упавший с дерева лист, и отбуксировали на середину усадебного пруда, прицепив к шлюпу. Я надеялся, что мне привяжут на шею камень и сбросят в воду, но наша мини-флотилия пристала к островку, на котором должно было состояться феерическое представление, и меня перетащили за кусты, где громоздились разнообразные легковоспламеняющиеся устройства. Могу лишь сказать, что Депо завез сюда такое множество пиротехнических изделий, что их с лихвой хватило бы на освещение второго пришествия.
