Евгений Сухов - Ограбить Императора
К дому Карл Густавович возвращался тяжелым шагом, продолжая надеяться, что убийство царской семьи – всего-то один из тех тяжелых слухов, коими были заполнены все базары и людные места Петербурга.
Августа Богдановна, увидев осунувшегося мужа, предложила ему чаю, но, натолкнувшись на потухший взгляд, немедленно отступила. У кабинета Карла Густавовича встречал старший сын.
– Женя, ты знаешь, что царя…
– Знаю, папа, – тихо ответил тот. – Мне известны даже некоторые подробности…
– Расскажи, что там было.
– Его убили в подвале Ипатьевского дома.
– Николай Николаевич Ипатьев – мой хороший знакомый, мы с Сашей останавливались у него в позапрошлом году.
– Я помню. Его выселили из этого дома, когда там поместили семью Романовых. А когда их всех расстреляли, ключи от дома ему вернули. Но жить в нем он, конечно же, не стал.
– Боже мой!
– Наследник не мог идти, так Николай Александрович снес его в подвал на руках, где их и расстреляли…
– Все… Не надо больше никаких подробностей, – глухо проговорил Карл Фаберже. – Ты спрашивал, когда мы будем сворачивать наше дело? Так вот, я тебе отвечу, если мы не сумеем оградить от неприятностей нашу семью и не сумеем добиться от новой власти гарантий уберечь наше дело, мы сворачиваемся немедленно и уезжаем.
– Папа, я не могу просто так уехать и все оставить, – возразил Евгений.
– Оставлять не нужно… Нужно будет завершить дела, а после этого ты отправишься за мной следом.
Глава 4. Плеть, висящая на стене
Июль 1918 года
На следующий месяц по Васильевской стороне прокатилась волна ограблений. Только за одну ночь было ограблено шесть ювелирных магазинов.
Грабили нагло, быстро, со знанием дела. Разбивали стекла витрин, скидывали в холщовые мешки выставленные в них украшения и с поклажей в руках скрывались в легковом автомобиле. В двух последних случаях не обошлось без смертоубийства. В первом случае погиб хозяин ювелирной лавки Самуил Яковлевич Фридман, выскочивший на шум, раздавшийся в зале, а во втором был убит приказчик, бросившийся на грабителей с кочергой наперевес.
Дело под свой контроль взяла петроградская ЧК, тем более что грабители представлялись сотрудниками Чрезвычайной комиссии. Василий Большаков побывал на месте преступления и тщательно допросил свидетелей. Все сводилось к тому, что действовала банда из четырех человек. Но странным выглядело то, что накануне ограблений в ювелирный магазин заходила привлекательная молодая женщина, которая мерила понравившиеся украшения, обещала зайти в следующий раз, но так и не объявлялась. Ее появление могло быть простым совпадением, но вполне возможно, что именно она была наводчицей. Один из приказчиков Самуила Фридмана оказался неплохим художником и, посидев минут пятнадцать над листком бумаги, нарисовал ее портрет, который позже опознали и в других ювелирных магазинах. Именно к ним незадолго до ограбления приходила эта женщина.
Красивая, роскошно одетая, она невольно обращала на себя внимание, и в ювелирном магазине ей не было отказа, приносилось все самое изысканное. Купив какую-нибудь безделушку, она просила отложить для нее понравившиеся украшения. Вот только после этого ее никто так ни разу и не дождался – украшения крали в ту же ночь после ее визита.
Оставшись в своем кабинете, Большаков развернул нарисованный портрет. За последние несколько дней он разворачивал его особенно часто, отчего тот успел затереться на краях. С листа бумаги на него смотрело привлекательное лицо, и чем внимательнее Василий всматривался в тонкие аристократические черты, тем сумрачнее становился. Эту женщину он знал.
Дверь кабинета широко распахнулась, и в проеме предстала фигура заместителя председателя петроградской ЧК Глеба Бокия.
– Что-нибудь нарыл об ограблении ювелирных магазинов?
– Кое-что имеется, товарищ Бокий, – живо отозвался Большаков. – Похоже, это одна банда. Действуют нагло, беспощадно. К делу хорошо готовятся, не оставляют никаких следов. Но они не из «жиганов», у меня есть в этой среде осведомители, об этой банде никто ничего не слышал. Главным у них молодой мужчина лет тридцати, очевидно, из бывших офицеров. А наводчица – скорее всего, женщина.
– Что ж, это уже кое-что… А сейчас вот что, Василий, отправляйся на Монетную, двадцать три, проведи обыск в квартире Лепнина, из бывших кадетов. Есть данные, что готовится мятеж.
Большаков поднялся и, взяв со стола фуражку, вышел следом за Бокием.
После первого же ограбления, случившегося на Большой Морской, Карл Фаберже организовал в доме усиленную охрану. Теперь с закрытием магазина у фасада дома с оружием в руках несли караул два милиционера. Внутри здания, рассредоточившись по двое на каждом этаже, несли круглосуточную вахту слуги, вооруженные револьверами. Так что драгоценности, находившиеся в бронированном сейфе, могли чувствовать себя в значительной безопасности.
Худшее случилось в конце июля, когда произошел обыск в ювелирном магазине купцов Марковых. Чекисты старательно связали богатое добро в большие холщовые мешки, аккуратно уложили в грузовик, а потом укатили.
Много позже до Карла Фаберже докатился слушок, что под видом чекистов действовали налетчики.
В начале июля был ограблен склад с мануфактурой, располагавшийся по соседству. Налетчики, кроме дорогих тканей, уложенных в огромные тюки, унесли три десятка собольих и песцовых шуб. В ходе недолгого разбирательства сыскным отделением было установлено, что один из налетчиков служил в петроградской ЧК. Однако установить его местопребывание не удалось, он как будто бы растворился в воздухе.
В сентябре, уже не таясь, чекисты в кожаных куртках стучались в квартиры и конторы зажиточных граждан, проводили обыск и «для охраны революционного порядка», ссылаясь на постановление Петроградского совета, конфисковывали деньги и драгоценности. В доме фабриканта-золотопромышленника Подгорского Антона Каземировича добра оказалось столь много, что его вывозили на трех грузовиках, заполненных до самых бортов. А фарфоровые китайские вазы семнадцатого и восемнадцатого веков, оказавшиеся в особняке в невиданном количестве, как особо хрупкую вещь перевозили на экипажах с большим бережением.
Следующим днем чекисты наведались в дом Генриха Эйферса, соседа и доброго приятеля Карла Фаберже. Вели себя по-хозяйски неторопливо и покинули его только в сумерках, когда из здания была вынесена последняя серебряная ложка. Особым предметом гордости экспроприации была итальянская мебель, заказанная хозяином год назад. Еще через день был ограблен пятиэтажный дом Ивана Лидваля, занимавшегося пошивом одежды. Чекисты во главе со взводом солдат вынесли не только мебель, но даже совки и метлы, хранившиеся во дворе здания.
Причем дом Лидваля за последний год был ограблен трижды. Первый раз это случилось десять месяцев назад, когда налетчики разграбили павильон для фотографий «Рейссерт и Флиге», размещенный на первом этаже здания. Во второй раз это произошло полгода назад, когда было разорено общество «Русские самоцветы», в котором располагался ювелирный магазин, размещавшийся по соседству.
Отпустив прислугу, стол накрывала сама хозяйка, милейшая Августа Богдановна Якобс, жена Карла Фаберже. Женщина добродетельная, терпеливая, прощавшая мужу некоторые мужские слабости. Вместе с ней он вырастил четверых сыновей, которые должны были преумножить славу дома Фаберже. В ее обществе он всегда был счастлив и благостен, чего никогда не скрывал. Так уж повелось в семье Фаберже, что в жены они брали исключительно рижанок. И Карл Фаберже не отступил от давней традиции, женившись на Августе Якобс, старшей дочке придворного краснодеревщика Богдана Якобса, потомка знатнейшего шведского рода.
Пододвинув мужу фарфоровую чашку, она налила в нее крепкого душистого чая, каковой Карл Густавович обожал.
– А вот это твой любимый липовый мед, – пододвинула она небольшую чашку с янтарного цвета медом.
– Благодарю, – буркнул Фаберже и потянулся за куском пирога, лежавшим на голубом блюде.
Евгений сидел по правую руку от отца и, слегка постукивая маленькой серебряной ложечкой по фарфоровой чашке, размешивал кусковой сахар. Выглядел он весьма задумчивым. За столом не было привычного оживления, только хозяйка, понимая настроение хозяина, осыпала его домашними новостями, до которых ему не было никакого дела. С ее слов выяснилось, что кухарка Груня скоро должна родить (странно, что он прежде не замечал ее беременность, а ведь проходил мимо нее едва ли не пять раз на дню). Дворник Ибрагим вдруг заболел, и сейчас двор подметает его племянник, тоже расторопный малый. А у горничной Ксении вернулся с фронта покалеченный муж, оторвало левую ступню. Но зато живой…
Казалось, что новости будут литься на Карла Густавовича бесконечно. Он лишь шумно отпивал из блюдечка и как-то зло заедал напиток сдобным пирогом с капустой.
