Борис Акунин - Пелагия и красный петух
— Убийца сволок его с дивана. Задрал рубашку и сунул в руку обрывок сторублевки. Это единственное возможное объяснение. Зачем он это сделал — предполагать не берусь.
Следователь озадаченно уставился на инокиню, немного помолчал и затряс головой.
— Ерунда какая-то. Нет-нет, сестра, вы ошибаетесь. Я думаю, дело было иначе. Вы не представляете, до чего живучи так называемые «пророки» и «старцы». В них таится поистине бесовская энергия, и умертвить этих одержимых куда как непросто. Помню, был у меня случай, еще в бытность судебным следователем. Вел я дело об убийстве некоего скопческого пророка. Ему духовные сыновья топором голову почти начисто оттяпали, на одном лоскуте кожи висела. Так пророк, представляете, еще с минуту бегал по комнате и махал руками. Кровь из него хлещет фонтаном, башка вроде заплечного мешка болтается, а он бегает. Каково? Вот и с Мануйлой нашим, должно быть, то же было. «Разинец» решил, что убил его, встал посреди каюты, начал купюры считать. А покойник вдруг очнулся, да и бросился деньги назад отбирать.
— С этакой пробоиной? При поврежденном мозжечке? — усомнился врач. — А впрочем, чего только не бывает… Физиология премортемных конвульсий слишком мало изучена наукой.
Пелагия спорить не стала — версия Сергея Сергеевича выглядела убедительней, чем ее собственная. Выходило, что этот «ребус» все-таки решен.
Но вскорости обнаружились и другие.
Пассажир из тринадцатой
— Как хотите, но рубаху мертвому он все равно задрал, — сказала Пелагия. — Вы обратили внимание на складки? Они пролегли к груди в виде буквы V. При падении так не получилось бы.
— В самом деле? — Долинин посмотрел на мертвое тело, но заботами благонравной инокини рубаха была одернута, так что никаких складок не осталось.
Сестру это не сбило.
— Потом посмотрите, на фотографических снимках. Получается, что убийца вовсе не был в ужасе от содеянного, а хотел именно поглумиться… Для такого поступка нужен особенный склад личности.
Сергей Сергеевич посмотрел дотошной свидетельнице в глаза с чрезвычайным вниманием.
— Я чувствую, что вы говорите это неспроста. Имеете основания кого-то подозревать?
Проницательность следователя заставила сестру опустить взгляд. Оснований для подозрения у нее никаких не было, да и быть не могло. Но безобразная проделка с осрамлением мертвого тела, а пуще того вылезшие из орбит глазные яблоки напомнили ей другую выходку, похожего свойства. Сказать или нехорошо?
— Ну же, — поторопил Долинин.
— Не то чтобы подозрение… — замялась монашка. — Просто здесь путешествует некий господин… Такой длинный, усатый, в ботфортах. У него еще глаз стеклянный… Узнать бы, что за человек…
Следователь глядел на Пелагию исподлобья, набычившись, словно пытался прочесть по ее лицу недосказанное.
— Рослый, длинноусый, в ботфортах, с искусственным глазом? — повторил он приметы и обернулся к капитану. — Есть такой?
— Так точно, в каюте номер тринадцать. Господин Остролыженский, имеет билет от Нижнего до Казани.
— В тринадцатой?
Долинин стремительно развернулся и вышел.
Оставшиеся переглянулись, но от обмена мнениями воздержались.
Капитан налил из графина воды, протер платком край стакана, стал жадно пить. Потом налил себе еще. Пелагия, начальник полиции, врач и фотограф смотрели, как над воротником белого кителя дергается кадык.
Ах, как нехорошо, терзалась Пелагия. Ни за что ни про что бросила тень на человека…
Едва капитан расправился со вторым стаканом и принялся за третий, дверь резко распахнулась.
— Вы велели всем пассажирам сидеть по каютам? — с порога бросил Долинин капитану.
— Да.
— Тогда почему тринадцатая пуста?
— Как пуста? Я собственными глазами видел, как господин Остролыженский туда входил! И предупредил его до особого распоряжения никуда не отлучаться!
— «Предупредил»! Нужно было в коридоре матроса поставить!
— Но это совершенно невозможно! Позвольте, я… — Капитан бросился к двери.
— Не трудитесь, — брезгливо поморщился Сергей Сергеевич. — Я только что там был. Багаж на месте, а пассажира нет. Входить и трогать что-либо запрещаю. У двери я поставил полицейского урядника.
— Ничего не понимаю… — развел руками капитан.
— Обыскать пароход! — приказал хмуро-сосредоточенный Долинин, — От трубы до угольной ямы! Живо!
Капитан и начальник полиции выбежали в коридор, а следователь уже совсем другим тоном, как равный равной, сказал монахине:
— Исчез ваш Стеклянный Глаз. Вот вам, мадемуазель Пелагия, ребус номер два.
На ироническое «мадемуазель» сестра не обиделась, потому что поняла — вольное обращение не для насмешки, а в знак симпатии.
— Этот не «разинец», — задумчиво произнес следователь. — Те никогда билетов не берут, да еще первого класса. Пожалуй, «фартовый». Их повадка.
— «Фартовый» — это бандит?
— Да, из какой-нибудь почтенной речной шайки. А то и залетный, среди них одинокие волки не редкость.
Подозрительное исчезновение одноглазого избавило Пелагию от чувства виноватости, она осмелела:
— Вы знаете, тот человек действительно был похож на разбойника. Только не мелкого хищника, даже не волка, а какого-нибудь тигра или леопарда.
Сказала — и застеснялась ненужной цветистости. Поэтому перешла на тон сухой, деловитый:
— Я вот чего не пойму. Если убийство совершил бандит высокого класса, то как быть с мешком, с этим, как его, «тыльником»? Зачем такому человеку мелкие кражи?
— Ребус, — признал Долинин. — Несомненный ребус.
И сделал запись в блокноте.
Полистал исписанные, изрисованные странички. Стал резюмировать.
— С первичным дознанием вроде бы все. Итак. Благодаря вам, милая сестрица, у нас появился главный подозреваемый. Приметы известны (я после запишу с ваших слов поподробнее), имя тоже. Хотя имя скорее всего фальшивое. Теперь нужно разобраться с жертвой.
Долинин наклонился над трупом, недовольно поморщился.
— Ишь как ему физиономию-то перекосило. Будет сложность с опознанием.
— Зачем же его опознавать? — удивилась монахиня. — Ведь он путешествовал не один, а со спутниками. Они и опознают.
Взглянув на врача и фотографа, прислушивавшихся к разговору, Сергей Сергеевич сказал:
— Доктор, идите в капитанскую каюту и напишите отчет. Кратко, но не упуская существенного. Вас же [это уже фотографу] попрошу сходить к боцману и принести моток бечевки. Еще попросите нож — канатный, боцман знает.
И лишь оставшись с Пелагией наедине, ответил на вопрос, причем снизил голос до доверительной приглушенности:
— Знаете, мадемуазель, почему я кинулся сам расследовать это убийство?
Вопрос был явно риторический, и, выдержав положенную по сценическим законам паузу, Долинин наверняка ответил бы на него сам, однако монахиня, которой умный следователь нравился все больше и больше, позволила себе вольность (раз уж не «сестрица», а «мадемуазель»):
— Полагаю, вам прискучила ваша инспекция, захотелось вернуться к живому делу.
Сергей Сергеевич коротко рассмеялся, отчего сухое, желчное лицо смягчилось и помолодело.
— Это, положим, верно и лишний раз заставляет меня восхититься вашей проницательностью. Я, знаете ли, и вправду никак не привыкну к административной деятельности. Коллеги завидуют: такой карьерный взлет, в сорок лет генеральский чин, член министерского совета, а меня все ностальгия мучает по прежнему занятию. Я ведь еще год назад следователем был, по особо важным. И, смею уверить, недурным следователем.
— Это видно. Должно быть, начальство отметило вас за отличную службу повышением?
— Если бы. — Долинин усмехнулся. — Следователь, будь он хоть семи пядей во лбу, протри он хоть тысячу брюк на коленках да в придачу тысячу сюртуков на локтях, на этакие высоты нипочем не вознесется. Большие карьеры не так делаются.
— А как?
— Бумажным образом, дорогая сестрица. Бумага — вот ковер-самолет, на котором в нашей державе единственно и можно воспарить к горним высям. Я, когда за перо брался, о карьере, честно говоря, и не помышлял. Наоборот, думал — не поперли бы взашей за такую дерзость. Но сил больше не было смотреть на азиатчину в нашем следовательском деле. Написал проект реформы, разослал высшим лицам государства, которым доверено руководить охраной законности. Решил, будь что будет. Стал уже себе другую службу подыскивать, по адвокатской части. И вдруг вызывают раба Божьего на самый Олимп. Молодец, говорят. Такого, как ты, давно ждем. — Долинин комично поднял руки, словно капитулируя перед непредсказуемостью капризницы судьбы. — Мне же и поручили подготовить реформу, которая призвана урегулировать взаимодействие органов полицейского дознания и судебного следствия. Что называется, сам напросился. Теперь вот, подобно Вечному Жиду, скитаюсь по городам и весям. Наурегулировался так, что хоть волком вой. Однако вы, мадемуазель Пелагия, не думайте, что Долинин взял да и удрал со скучного урока, как гимназист. Нет, я человек ответственный, мальчишеским порывам не подвержен. Видите ли, с этим Мануйлой-пророком дело особенное. Его ведь уже второй раз убивают.
