Александра Романова - Таланты и покойники
— Никогда не стану больше писать пьес! — экспрессивно поведала та. — Что угодно, только не пьесы! И какой черт меня дернул, сама не понимаю? Может, отменить, пока не поздно? Сказать, что все мы заболели и умерли…
— В гроб меня вогнать хочешь? Сама знаешь, для меня эта премьера — вопрос жизни и смерти.
— Это тебе только кажется, — мрачно возразила Марина, — ты просто создала себе идею фикс, вот и все. А на самом деле здесь вопрос вовсе не жизни и смерти, а престижа и карьеры. Радует одно, — оживилась она, — что мы с тобою не актеры и нам не надо выходить на сцену. Я бы не сумела даже под угрозой казни. Меня сейчас просто шатает. — Помолчав, она безжалостно добавила: — Кстати, тут бродит Тамара Петровна, совершенно несчастная. Она считает, ты завтра же выгонишь ее из студии. Я попыталась успокоить ее, что нет, но она не верит, что ради нее ты пожертвуешь Преображенским. Поскольку я тоже в это не верю, я, наверное, убеждала ее недостаточно красноречиво, да тут еще он сам вмешался, и она ушла вся в слезах. Поговори с нею ты!
— Не нервируй меня! — резко выкрикнула Вика. — Еще мне ее слез не хватало. Вот отыграем премьеру, тогда поговорю с кем угодно, а пока меня не трогайте! И ты не трогай, а то хуже будет!
Она встала и побежала за кулисы. Из мужской гримерки слышались резкие голоса, кто-то явно ссорился. Виктория Павловна меньше всего на свете хотела сейчас ввязаться в очередной скандал, поэтому собиралась быстренько прошмыгнуть мимо, однако не успела. Как ошпаренный, в коридор выскочил Кирилл, бормоча ругательства, и рванул в направлении подсобки. Кирилл славился спокойствием, почти флегматичностью, так что Вика легко догадалась — его собеседником был не кто иной, как Преображенский. «Сволочь! — подумала она. — Живого котенка придушил, да еще прямо в день премьеры, зная, что Таша такая чувствительная… Честное слово, Маринка права, и этот тип — энергетический вампир, который питается нашими эмоциями. Еще и улыбается, гад!»
Евгений Борисович действительно улыбался.
— Милая моя Виктория Павловна! Как это похоже на вас — прийти заранее, чтобы проверить, все ли в порядке. Такой трогательный, такой прекрасный, такой редкий энтузиазм!
«Так бы и двинула по роже», — мелькнуло у Вики в голове, а губы уже любезно произносили:
— Главное, что выздесь! Зрители, критики — они ведь все, в первую очередь, придут ради вас!
— Да, — не стал спорить с привычной лестью собеседник. — Хотя свежая пьеса — это тоже интересно. Мы тут с Мариночкой обсудили ситуацию. Вы, конечно, не знаете, но у нее есть другие вещи, которые она тоже без проблем может переделать в пьесы или, например, в киносценарии. Представляете, как выигрышно, как эффектно — цикл детективных спектаклей одного автора. И в каждом я играю новую роль, совершенно не похожую на предыдущие. В первом убийцу, во втором героя-любовника, в третьем следователя. Мой талант преображения раскроется в полной мере!
— О-о-о! — изумленно выдавила Вика.
— Разумеется, — безмятежно добавил Преображенский, — для такого масштабного проекта требуется добротная, профессиональная режиссура, а не примитивная самодеятельность. Мариночка полностью со мною согласна. Впрочем, вы ведь и не воспринимаете свое увлечение театром всерьез, правда? Так, женское хобби. Вы даже договора с нею не подписали, не поинтересовались, готова ли она продолжать сотрудничество. Я думаю, закрытие студии не очень вас огорчит, правда, Виктория Павловна? Я бы не хотел вас огорчать, вы мне так симпатичны! Этот милый, дилетантский энтузиазм — он просто чудесен. Но вы ведь сможете проявить его в какой-нибудь другой области, да? Одно дело, если б у вас был хотя бы небольшой режиссерский талант, но его же нет, согласитесь? Вы организуете что-то иное, не менее милое! Например, фитнес-клуб. Или клуб «Кому за тридцать». Помогать одиноким сердцам — это ли не благородная задача? Уверяю вас, я сам похлопочу, чтобы директор предоставил вам помещение. И попрошу похлопотать об этом Мариночку. Директор к ней неравнодушен, он не откажет. Надеюсь, вы на нас не в обиде? Вы же видите, что мы хотим вам только хорошего. Но своя рубашка как-то ближе к телу, такова жизнь.
Кровь стучала у Вики в висках — бум, бум, бум. Слова сливались, теряли смысл, превращались в гирлянду, в узор, странный, завораживающий. Голос актера, красивый, богатый интонациями и обертонами, лился журчащим потоком, накрывая с головой, не давая дышать. Наконец, хватило сил выдавить:
— Я не очень поняла… вы говорите о закрытии студии?
— Ну да. Как трамплин для дальнейшего сегодняшний спектакль очень даже уместен. Зритель, критики познакомятся с Мариночкиным творчеством и увидят, как удачно оно оттеняет мою гениальную игру. Быть гениальным в роли современника — это потрудней, чем в роли Лира, однако мне по зубам. Но всякому будет ясно, что ваша режиссура — или, если говорить откровенно, отсутствие таковой — в лучшем случае не загубила спектакль и уж всяко не способствовала его успеху. А если кому это будет непонятно, я им объясню. Я, как вам известно, имею кое-какой вес в театральном мире. Успех должен быть нашим — моим и Мариночки. Вы со своей студией будете нам только мешать. Зачем нам такой шлейф за спиной? Да и вообще, — Евгений Борисович доверительно понизил голос, — не нравится мне, что будут болтать — мол, Преображенский играл в самодеятельности. Это пока я не собирался возвращаться в театр, мне было безразлично, а теперь — нет, теперь подобная болтовня ни к чему. А не станет студии, люди быстро забудут. Короче, я решил — а ну ее, эту студию, закрою-ка ее от греха подальше. Разумеется, я так и сделаю. Вы ведь не в обиде, Виктория Павловна?
И, неожиданно поцеловав молчавшую в оцепенении Вику в щечку, засмеялся:
— Боже, ну какая же вы прелесть!
И скрылся. А она осталась стоять в коридоре, разъяренная, ошеломленная, тихо, но с чувством повторяя: «Убью, сволочь! Убью! Убью!» Ей хотелось броситься за мерзавцем и выцарапать ему глаза, трясти его, колотить о стенку. Затем, чуть придя в себя, она горько констатировала: «А Марина — подколодная змея. Хоть бы предупредила, намекнула бы, а не строила козни у меня за спиной… Никогда бы не подумала, что она такая стерва. Еще посмела утверждать, что для меня театр — вопрос не жизни и смерти, а престижа и карьеры. Как будто не знает, что это не так!»
Но времени предаваться скорби не было — пора было поднимать занавес, зрители уже заполнили зал. «Пришла ли Таша?» — всполошилась Виктория Павловна. Да, Таша на месте, бледная, с крепко сжатыми губами, с глазами, глядящими в неведомую даль.
Премьера стала ее звездным часом. Никто и предположить не мог, что эта девочка умеет так играть! В ее совместных сценах с Преображенским у Вики в буквальном смысле стучали зубы. А ведь Вика помнила текст наизусть, видела репетиции десятки раз! Но такой накал неукротимой ненависти витал в воздухе, что становилось жутко. Впервые два полюса — добра и зла — были равны по силе. И впервые — они вдруг оказались чем-то схожи.
Впрочем, эти выводы, разумеется, принадлежали не Виктории Павловне, а Марине, которая с удивительным цинизмом бросилась к Вике в антракте, словно к лучшей подруге, и принялась в своей вечной дурацкой манере за идиотские, никому не нужные абстрактные рассуждения.
— И ведь в чем-то Таша права! — горячо восклицала она. — Действительно, когда даже самый порядочный человек берется судить другого, когда он уверен в собственной правоте, он ступает на тот самый путь, который от этой правоты уводит… Юная девочка, всего двадцать лет, а как глубоко она прочувствовала роль! Я раньше не верила, что актеру и впрямь требуется полный зал, чтобы проявить себя по-настоящему, а теперь убедилась. На репетициях Таша не выдавала и десятой части того, что сейчас. Удивительно, правда?
— Не очень, — холодно заметила Вика. — Просто ваш любимый гений задушил ее котенка. Котенка звали Ушастик.
Марина опешила, осеклась, глупо уточнила:
— Как задушил?
— Руками.
Виктория Павловна с удовольствием глянула в ошарашенное лицо собеседницы, однако развить успех не удалось — прозвенел звонок на второй акт.
После премьеры предполагался банкет для актеров и почетных гостей. Частично средства выделил тщеславный директор Сосновцев — кстати, он был тут как тут и с упоением крутился возле известных лиц. Частично Вика вложила свои деньги, взятые в долг. И теперь до нее вдруг дошло, что она сама себе вырыла яму. Они собрались здесь, влиятельные в театральных кругах люди, они станут есть, пить за ее счет… и попутно слушать Преображенского, который хотя и склочный тип, но из их среды, к тому же славится чутьем. И он известит всех, что режиссура никудышная, хотя текст хороший, игра же гениальная… И они будут кивать. Соглашаться и кивать! Лучше бы не было этого банкета, лучше бы ничего не было!
