Людмила Ситникова - Не откладывай убийство на завтра
– А при чем здесь билеты?
– Так денег бешеных стоят, поэтому ты узнай, успели их обратно сдать или пропали денежки?
Копейкина попыталась скрыть улыбку.
– Ба, ты ваще, не въезжаешь, какие билеты – это кино!
– В кино все как в жизни! – стояла на своем Ангелина.
– Хорошо, я узнаю.
– Эх, хорошо сидим, жаль, шампанское закончилось.
– Вам бы, Павел Николаевич, только и пить, постесняйтесь людей, а еще строите из себя умного.
– Строю, не строю, а до вас, мама, мне далеко: ковер… билеты… это вы у нас в семье самая умная.
– Риточка, я не поняла, он опять издевается?
Марго промолчала.
– Кат, а можно мне завтра поехать с тобой? – У Луизы горели глаза.
– Я не знаю, пустят ли тебя…
– Что значит – поехать, а в институт кто пойдет?
– Я не иду на первую пару.
– С какой стати?
– У нас культурология.
– И что дальше?
– Да ну, даже говорить не хочется. Там препод – полный дебил, я ваще не врубаюсь, как его допускают учить студентов? Ну, даун стопроцентный. Прикиньте, вызывает меня к доске и спрашивает – кто такой Гомер?
– Ну?
– Я ему отвечаю: Гомер – это придурок один, по телику каждый день его показывают. А он в крик: «Как вы смеете, да вы знаете…» Ну, не урод?
– Круто! – оживился Артем. – Вы что, в институте про Симпсонов проходите?
– Да я сама в шоке, вроде серьезный предмет, а спрашивает всякую муть, он бы еще про Бивиса и Бадхеда спросил.
– Луизка, ты так и ляпнула – про Гомера?
– Да, а че?
– Он не про того Гомера спрашивал, – Марго смотрела на дочь, не понимая, в кого та пошла «умом».
– Не въезжаю, че, еще один мультик начался?
– Луиза, поздравляю, – засмеялся Павел, – ты вся в бабушку… два сапога пара!
– Павел Николаевич, закройте свою буржуазную хлеборезку, – Ангелина Дормидонтовна встала и вышла из кухни.
– Ничего себе бабка выдала!
Марго начала убирать со стола.
В десять часов Катарину разморило, с трудом добравшись до кровати, она уронила голову на подушку и мгновенно погрузилась в забытье. Из объятий сладкого сна ее вывел тихий голос Луизы.
– Кат… Кат, ты уже спишь?
– А… что… Луиза, в чем дело?
– Ты спала?
– А ты как думаешь?
– Извини, я что, собственно, пришла, хотела спросить… правда, что Круглов… голубой?
Копейкина так и застыла.
– Луиз, ты лаком для ногтей надышалась?
– Но ведь в газетах пишут, и женат он ни разу не был.
Катарина вспомнила утреннюю сцену в гримерке, невольной свидетельницей которой она стала. Судя по тому, как страстно Круглов целовал Татьяну, его сексуальная ориентация была в полном порядке.
– Я тут недавно читала в одной газете…
Из ванной послышался голос Ангелины Дормидонтовны:
– «Артиллеристы, Сталин дал приказ…»
– Что с ней?!
– Обычное дело, – Луиза махнула рукой, – бабка всегда, когда моется, поет подобные песни, если честно, уже заколебала, хоть на стенку лезь.
– «Артиллеристы!..» – неслось из ванной.
– Это еще цветочки, ты посмотрела бы, как она ночью вскакивает каждый час с криками: «За Родину, за Сталина, за мою корову Зорьку, оторвем фашистам бошки».
– И долго она обычно моется?
– Ну… минут сорок – час.
– И всегда поет?
– Точняк.
Катарина зевнула.
– Луиза, я хочу спать, завтра поговорим.
– Так как насчет Круглова?
– Не говори ерунду!
– Но газеты…
– Ты больше верь газетам, лучше книги хорошие почитай.
Фыркнув, Луиза покинула спальню.
Натянув одеяло до подбородка, Катка закрыла глаза. Надо ж такое придумать: Круглов – голубой! СМИ в своем репертуаре. Ката лишний раз убедилась, как нелегко живется актерам: любой норовит обвалять в грязи, найти темные пятна в биографии, оклеветать, вытащить наружу старое белье. Очевидно, от процесса создания вранья некоторые получают ни с чем не сравнимое удовольствие.
Взять ту же Серебрякову: только ленивый не очернил Лилиану. Пресса в подробностях расписывает ее порочную жизнь и несносный характер, а на поверку актриса оказалась обычной женщиной, которой абсолютно не подходит ярлык «сука», навешенный на нее журналистами.
Благодаря бесцеремонному приходу Луизки сон улетучился. Таращась в потолок, Катка с грустью констатировала, что с завтрашнего дня у нее начнется другая жизнь. Она непременно должна выяснить – почему, а главное, кто отправил на тот свет Танюшу Карпову? Первый шаг сделан: находясь при Лилиане, Копейкина сможет ближе познакомиться с людьми, среди которых долго вращалась ее, уже покойная, подруга.
Глава 4
В шесть утра Катка была на ногах. Соорудив бутербродик, она с наслаждением потягивала чай с мятой, когда в кухню зашел хмурый Пашка.
– Доброе утро, – буркнул мужчина.
– Привет, кофе будешь?
– Плесни.
– Как спалось на новом месте?
– Не спрашивай, ночью глаз не сомкнул.
– Что так?
– А по-твоему, на полу выспаться можно? В конце концов, я не йог, мы больше привыкли на мягком посапывать.
– С какой стати ты спал на полу, у вас же замечательная кровать.
– Правильно, она была замечательной, пока в три часа не притопала Луизка.
– К вам?
– Естественно.
– Зачем?
– Все эта старая коммунистка… опять выкрикивала во сне лозунги, плюс ко всему запустила в Луизу подушкой, а та не нашла ничего лучшего, как прийти к нам. Они с Риткой расположились на кровати, а папа, естественно, на полу. Ой… елки-палки, все кости болят. – Павел отхлебнул кофе.
Минут через пять к ним присоединилась Ангелина Дормидонтовна.
– Доброе утро, Каточка… и вам, Павел Николаевич, неплохого дня.
– Мне пора на работу, – Щавелев прошел мимо тещи, отвесив ей поклон.
– Ну что за клоун, – пробурчала старуха, – паясничает постоянно, житья нам с ним нет. У всех мужья как мужья, а этот… за какие такие грехи моей дочуре подобный экземпляр достался?
– Ангелина Дормидонтовна, зря вы придираетесь, Павел – хороший человек, вам надо постараться найти с ним общий язык.
– Да уж, хороший… а как его найдешь, язык-то этот, если зятек при каждой возможности старается меня поддеть? Месяц назад иду спокойненько из магазина, никого не трогаю, настроение замечательное, даже ругаться не хочется. Вижу, Пашка вываливается из подъезда. Я его интеллигентно спрашиваю: «Скажите, Павел Николаевич, мой сериал еще не начался»? А он в ответ: «Уже полчаса как идет, идите скорее, сегодня последняя серия, они там все умерли». Катка, ты не представляешь, как я бежала по лестнице, лошадь с ипподрома по сравнению со мной – дряхлая, полупарализованная черепаха! На третьем этаже Анну Ефимовну с ног сбила, царствие ей небесное, бабулька умерла неделю назад от инфаркта. Прибегла, значит, домой, метнулась к телевизору – а сериал и не думал начинаться! Обманул, негодяй!
Меньше всего Катке хотелось выслушивать «истории» Ангелины. Допив чай, она засобиралась на съемки.
– Каточка, подожди, у меня к тебе просьба, – залебезила любительница сериалов, – ты же увидишь Лилианочку Серебрякову?
– Да.
– Катуш, возьми мою фотографию, пусть она ее подпишет. И скажи: я с детства ее обожаю. С десяти лет бегала на ее фильмы…
– Ангелина Дормидонтовна, когда вам было десять лет, Серебрякова еще не родилась.
– Да? – старуха подняла брови. – Значит, это была не она, но фотку все равно возьми.
Сунув снимок в сумку, Ката выбежала за порог.
На съемочной площадке, несмотря на ранний час, вовсю кипела работа.
«Интересно, они вообще домой по вечерам уезжают?»
Катарина пошла в сторону гримерок.
– Эй, Катерина… постой!
«Ну сколько раз повторять: меня зовут Катарина».
Ручкину было глубоко наплевать на имя Копейкиной, сегодня режиссер, как обычно, находился на взводе. То и дело протирая платком вспотевшее лицо, он подлетел к Катке.
– Приехала, молодец. Ценю пунктуальных людей, только тебя снимать больше не будем.
– Почему?
– Изменился сценарий, теперь в нем нет места служанке, мать их так и растак, сколько времени потратили, и все впустую!
– Что же мне делать?
Константин Вольдемарович глубоко затянулся вонючей сигаретой.
– Можешь ехать домой.
– Но ведь…
Режиссер уже на всех парах бежал к Марине, на ходу осыпая женщину ругательствами за то, что ему не принесли какой-то жгут.
– Ну вот, госпожа Копейкина, ваша актерская карьера закончилась, не успев начаться, – пробормотала Катка, направляясь в гримерку Лилианы.
У самой двери она услышала за спиной голоса двух вчерашних девиц. Черноволосая ехидно шипела:
– Смотри, смотри, опять к Серебряковой идет, я же говорила, это ее знакомая. Ее и в сериал взяли по блату!
– Ты права, без блата такую снимать нельзя, ни рожи, ни кожи.
– А руки, ты видела ее руки?
– Как грабли!
– Согласна.
Катарина застыла на месте.
«Это у меня ни рожи, ни кожи? Это у меня руки как грабли? Ах вы, маленькие актрисульки, да если вы хотите знать…» Мысли заглушило противное хихиканье блондинки. Девица, толкая в бок подругу, кивала в сторону.
