Дарья Донцова - Муха в самолете
– Угу.
– По рукам? – улыбнулась я.
– А Снегурка? – деловито осведомился Вася. – Мне без нее кирдык.
– Найдешь ты себе внучку, кстати, мой заработок возьми за тот день себе.
– Согласен, – кивнул Вася, – впрочем…
– Что еще?
– Линда за комнату двести баксов в месяц берет.
– Дорого, но ничего.
– С тебя двести пятьдесят.
– Это почему?
– Полтинник мне за сохранение тайны.
– Наоборот бы надо.
– Как это? – попался Вася.
– С меня сто, а еще столько же ты доплачиваешь, чтобы я язык за зубами держала!
– Офигела! – подпрыгнул он.
– После тебя, – невозмутимо отбила я мяч. – Как аукнется, так и откликнется!
– Ладно, уж и пошутить нельзя, – пошел на попятную Вася, – экая ты гоношистая!
– Сама посмеяться люблю, – кивнула я, – в общем, договор подписан и обратного хода не имеет.
Глава 6
На улице стало совсем холодно, поглубже натянув на голову капюшон, я понеслась к метро и по дороге купила в будочке булочку с сосиской. Конечно, это не слишком полезная еда, но голод скрутил желудок, а от ларька исходил замечательный аромат.
Вцепившись в хот-дог, я вскрикнула. Вот беда, снова заболел зуб, вверху справа. Наверное, выпала пломба, или еще какая-то неприятность приключилась. Если честно, то зуб ныл уже давно, реагировал на холодное, горячее и на сладкое. Но поскольку боль потом проходила, я не шла к стоматологу, очень некрасиво в этом признаваться, но я предпочитаю садиться в кресло дантиста только в самых крайних случаях.
Мой лечащий врач Наталья Алексеевна Колесникова и медсестра Татьяна Михайловна постоянно говорят:
– Виола, милая, поймите, легче справиться с маленькой бедой, чем решать глобальную проблему.
Но я все равно оттягиваю визит к ним до того момента, когда уже не пойти просто невозможно, глаза на лоб от боли вылезают!
В последний раз я приползла к Наталье Алексеевне со слезами на глазах и с порога застонала:
– Мне заморозку по полной программе.
– Обязательно, – заверила Колесникова.
– Виолочка, – осторожно напомнила Татьяна Михайловна, – нам не жалко для вас ампулы, но ведь, душенька, вы хорошо знаете, что в случае воспаления анастезия практически не действует.
– Тогда полный наркоз, – заныла я.
– У вас ничего серьезного нет, – сообщила Наталья Алексеевна, – это не зуб, воспаление на десне, дела на три секунды.
– Хочу полную заморозку от головы до плеч, – заявила я.
Татьяна Михайловна ласково предложила:
– Давайте я за ручку вас подержу?
Если бы милые врач с медсестрой наорали на меня, я бы, прикусив язык, спокойно полезла в кресло, но Наталья Алексеевна и Татьяна Михайловна квохчут, словно наседки, над любым пациентом, из них рекой изливаются забота и участие, поэтому я начинаю капризничать по полной программе, великолепно понимая: в этом кабинете меня будут гладить по голове, жалеть, ласкать…
– Только наркоз, – уперлась я.
– Таня, – сказала Наталья Алексеевна, – ты видишь?
– Угу, – качнула головой медсестра.
– Давай пленочку.
– Сейчас.
Через секунду у меня во рту все онемело, Наталья Алексеевна позвякала железками и спросила:
– Вам не было больно?
– Ни секунды, – восхитилась я, – даже укола не почувствовала!
Колесникова улыбнулась.
– Эта пленочка наклеивается на слизистую, обезболивает не сильно, но в вашем случае вполне было достаточно.
– И где такую берут? – спросила я.
Татьяна Михайловна погрозила мне пальцем:
– Ох, сдается мне, вы решили ее себе сами клеить и к нам не ходить!
– Что вы! – воскликнула я, хотя на самом деле именно эта мысль поселилась в голове.
Наталья Алексеевна протянула мне конвертик.
– Вот, держите. Если сильно заболит десна, отрежете кусочек и приклеите сами, это очень просто, но потом сразу к нам.
– Конечно, – заверила я и схватила подарок.
С тех пор упаковка лежит на столе, под карандашницей, сейчас возьму ее, и мне сразу станет легче.
Родное гнездо выглядело совсем уныло. В прихожей и по коридору мотались клоки пыли, на тумбочке у зеркала высилась банка из-под растворимого кофе, почти вся забитая окурками, но больше всего меня удивила непонятная обувь, кучей громоздившаяся на полу. Какие-то сапоги на платформе, ботинки. Поизумлявшись пару секунд, я подняла голову, увидела открытую настежь антресоль и все сразу поняла. В связи с надвигающимися морозами Олег решил найти свои меховые сапоги, залез туда, где мы храним обувь, и вывалил то, чем никто давным-давно не пользуется. Надо же, я совсем забыла про эти сапожки. Кстати, чьи они? Мои или Тамарочкины? И с какой стати я запихнула их подальше? Они вполне прилично выглядят, так сказать, вне моды, толстая подметка и «начинка» из цигейки. Может, у них не работает «молния»? Надо как-нибудь собраться с силами, вытащить с антресолей все узлы, чемоданы и порыться в них как следует, вон какие хорошие вещи можно там отыскать!
Дверь кухни приоткрылась, и оттуда выбралась зевающая собака Дюшка, увидав меня, она бросилась вперед. Я обняла собаку и стала гладить спутанную шерсть. Дюшка похудела, впрочем, ей это только на пользу, но, похоже, собачку не расчесывают и не моют ей после гуляния лапки.
Внезапно острая игла вонзилась в сердце. Ну какого черта я решила «держать фасон» и обозлилась на мужа? Что хорошего получилось в результате? Почему я обиделась на Олега? В семье может случиться скандал, но это не значит, что следует закусывать удила. Да уж, наваляла я дров, наделала глупостей. Вообще-то, я надеялась, что Олег первым сделает шаг к примирению, испугается, начнет звонить, но Куприн, похоже, продолжает злиться на меня. Впрочем, небось он тоже тоскует, только не признается. И как ужасно выглядит квартира, да и Дюшка смотрится не лучше. Представляю, в какой шок придет Томочка, вернувшись с Кипра.
На глаза навернулись слезы. Все, решено, хватит, на сердитых воду возят! Сейчас, засучив рукава, я вычищу комнаты, перестираю кучу грязного белья, сделаю обед, а когда муж вернется домой, брошусь ему на шею и скажу: «Милый, прости. Я считала себя гениальной писательницей, но из «Марко» меня выгнали вон, наверное, поэтому я неадекватно отреагировала на нашу пустяковую ссору. Дома меня не было лишь по одной причине: похоже, я заболела и проспала у чужих людей пару дней! Прости, пожалуйста, я люблю тебя!»
Естественно, Олег моментально обнимет меня, а если все же будет продолжать сердиться, я заною: «Зубы болят, сил нет!» – и муж начнет меня жалеть.
Не успела я вспомнить про клык, как в десну словно воткнулся горячий нож. Тихо повизгивая от боли, я ринулась в спальню, распахнула дверь, подлетела к письменному столу и схватила спасительную упаковку. Так, где ножницы? Ну куда они подевались! Может, они на столике у кресла?
Я обернулась и вздохнула. Постель выглядит безобразно, правда, Куприн сменил белье, но заправлять кровать перед уходом не стал, более того, похоже, муж спал ровно посередине ложа, оба одеяла скомканы… Кстати, вот и ножницы. Олег зачем-то положил их на тумбочку, я шагнула вперед и замерла.
Пуховое одеяло зашевелилось, из-под него высунулась всклокоченная голова.
– Вы кто? – прошептала я.
– Лена, – ответила хрупкая девушка, – Кратова Лена, а вы?
У меня отчего-то похолодели уши, озноб пробежал колючим ручейком по спине.
– Я? Разрешите представиться, Виола Ленинидовна, жена Куприна, хозяйка квартиры, в которой вы столь бесцеремонно почиваете!
– Ж-ж-жена Олега? – прозаикалась нахалка.
– Да.
– Но он сказал, он сказал, он сказал… э…
– Что вам сказал мой муж? – прошипела я.
– Якобы Вилка уехала к больной маме, и мы можем пока спокойно пожить в этой комнате, – ляпнула девица, машинально поправляя вздыбленные кудряшки.
Комната завертелась у меня перед глазами, плохо понимая, что делаю, я схватила стоявшую на столе пластиковую бутылочку с клеем и швырнула в хамку. Пузатая бутылочка попала прямо в лоб любовнице Олега. Отвратительная особа молча свалилась в подушки, а я, схватив из ящика деньги, потом полоску для десны, опрометью бросилась из квартиры вон, единым духом долетела до метро, плюхнулась в вагоне на сиденье, закрыла глаза и попыталась унять озноб.
Вот оно что! Олег воспринял нашу дурацкую ссору всерьез и решил, что я навсегда покинула его. Вместо того чтобы бить в набат, поставить на ноги всю московскую милицию и искать пропавшую жену, Куприн решил оттянуться по полной программе! И у него есть любовница!!! Муж изменяет мне!
Стараясь не зарыдать, как кликуша, я изо всей силы прикусила нижнюю губу, моментально заныл больной зуб, но физическое страдание было ничто по сравнению с моральными переживаниями.
Спокойствие, Виола, главное, спокойствие! От того, что ты сейчас заревешь на глазах у пассажиров, ситуация не изменится. Плач – это эмоция, дадим ей выход позднее, сейчас следует решить более конструктивные задачи. Что делать?