Ольга Лукас - Элексир князя Собакина
Паша подбежал к журнальному столику, схватил стакан с раствором, понюхал — и закашлялся.
— Ароматерапия... — выдохнул он, — ...шоковая.
Бабст отобрал у него стакан и поставил его обратно.
Потом подошел к столу и налил себе чаю. Все снова расселись по местам.
— Костя, ты все-таки объясни — что и чем нейтрализовано? — попросил Савицкий. — Я не понимаю.
— Ну, смотри, — начал Бабст. — Я уже давно об этом думаю. Итак, из чего состоит наш эликсир и что его компоненты значат? Во-первых, у нас есть отрезвит. От него человек смотрит на мир так, как будто видит его впервые, и при этом чувствует, что все может. Потом на это дело мы накладываем патину. А это власть. Исчезает робость, привычка к подчинению, человек превращается в царя, императора, самодура, который ни в чем не знает удержу. Теперь он не только чувствует, что все может, но у него еще и есть на это силы. Потом добавляем бонзайской коры — переимчивости, стало быть. Как только смешал — начинаешь сомневаться. Думаешь: ну да, я-то, конечно, все могу, но только вот с кого бы мне пример взять? Дайте, мол, образец — и я все сделаю. И тут тебе вместо образца — бабах! — полоумь-травы. Только что ты все мог, а теперь тебе, как юродивому, ничего в этом мире не надо. Но и юродивым ты не становишься, потому что патины с корой принял. Вот это и есть нейтрализация.
— И что получается?
— А ничего не получается. Сидишь себе такой же, как в начале, только поганой водички попил. Остается рот чаем прополоскать.
И Костя отпил из чайной чашки.
— Так вот почему у Тяпова ничего не вышло! — воскликнула Маша и тут же прикрыла рот рукой. Но бабуля, похоже, ничего не заметила. — Теперь все понятно. Что же делать?
— А ничего тут не сделаешь, — грустно сказал Живой. — Я так думаю, Алексеич, прикололся твой прадедушка. Пошутил. Мол, ищите-свищите, а в конце будет вам водичка из-под крана.
Елизавета Львовна, молча следившая за разговором и, очевидно, не все понимавшая, последнюю фразу поняла очень хорошо.
— Папа не мог так пошутить! — веско сказала она.
— И, кстати, вы забыли про плачущего Петра, — добавила Маша. — Слезы — это ведь тоже водичка с солями.
Савицкий был страшно расстроен:
— Ну, хорошо! «Заплачет Петр»! А где этого Петра искать? Я вот сам сейчас заплачу, может, от этого у нас все получится?
Повисла пауза. Всем было ясно, что поиски зашли в тупик.
Молчание нарушил Паша:
— Ну что вы сидите, как боярская дума? — бодрым голосом спросил он. — Давайте хоть кофейку попьем. Я вам такой сварю, что сразу соображалка заработает. Елизавета Львовна, у вас кардамон есть?
— Откуда я знаю? — пожала плечами хозяйка. — Спросите у Полины на кухне.
— Ребзо, айда на кухню! — скомандовал Живой. — Сейчас шарахнем кофейку по рецепту одной моей подружен-ции — сразу проснемся и все прочухаем. Князь, веди нас!
Петру Алексеевичу ничего не оставалось, как возглавить процессию. Последним брел Бабст.
Не прошло и пары минут, как в комнату ворвалась рассерженная Полина Андреевна.
— Елизавета Львовна, что за табор привел ваш внук? Один небритый, другой лохматый. Лохматый потребовал у меня турку и кофе. Шарит по полкам, как у себя дома. Ложкой дирижирует, заклинания какие-то пришептывает, зелье варит. Меня вот выгнал. Сказал — не подглядывайте, тетенька, я обещал унести этот секрет с собой в могилу.
— Полина Андреевна, не обижайтесь на него, — умиротворяюще ответила хозяйка. — Паша всегда нервничает перед концертом. А когда он нервничает, он может наговорить много лишнего. Пусть они там колдуют, а вы пока полейте-ка лучше березку. Это вас успокоит.
— Кому бы не мешало успокоиться — так это тому лохматому, в рваных джинсах, — проворчала себе под нос Полина Андреевна, однако послушно взяла с подоконника лейку и подошла к бонсаю, стоявшему на круглом столике в углу, под старинной, потемневшей от времени иконой в золотом окладе.
— Да протрите листья, как бывший хозяин велел! — приказала Елизавета Львовна, подъезжая к деревцу на своем кресле.
— Так вчера только протирала, — сказала Полина Андреевна.
— Вчера, сегодня... — задумчиво пробормотала хозяйка, видимо, углубляясь в воспоминания. Отвлек ее Бабст, вернувшийся из кухни обратно в комнату.
— Можно я у вас тут посижу? — спросил он. — А то там Пашка сварил какой-то смолы. Я кофе вообще-то не очень люблю, а такой дикарский и подавно.
— Паша, когда перед концертом нервничает, всегда готовит что-то несъедобное, — охотно откликнулась Елизавета Львовна. — Помню, он мне как-то жареную картошку в сахарной пудре преподнес. И, представляете, сам съел ее за милую душу, ничего не заметил.
Полина Андреевна покачала головой и ушла в соседнюю комнату.
Бабст подошел к бонсаю и улыбнулся, вспомнив неистового батюшку Симеона. Потом присмотрелся к иконе.
— Скажите, а кто тут изображен? — спросил он.
— Это папина икона. Я нарочно велела поставить рядом березку. Лев Сергеич купил эту икону в Пырьевске. Вы ведь там были, да?
— Да, были. А кто на иконе-то?
— Ну так вот. Продавец говорил, будто икона эта мироточащая. Это все, конечно, предрассудки, но папа за что-то ее очень ценил. Даже велел поместить в богатый золотой оклад. Хотя он не любил попов. Он только меня любил... Помню, идем мы с ним как-то по Кузнецкому, а он и говорит...
— Елизавета Львовна! Скажите: кто изображен на иконе?
— Как кто? Апостол Петр, разве не видите? Он же с ключами!
Различить апостола, а тем более — ключи на потемневшем дереве было не так-то просто.
— А можно поближе посмотреть?
— Пожалуйста, если хотите. Но я вас ненадолго покину, мой друг. Мне пора принимать лекарства. Они мне совсем ни к чему, но я не хочу сегодня расстраивать Полину. У нее и так тяжелый день.
С этими словами бабуля направила кресло-каталку к выходу из комнаты.
Бабст осторожно снял икону со стены и чуть не уронил — весила она, как оказалось, килограммов пятнадцать. Потом повернул ее и присвистнул: тыльную сторону прикрывала железная пластина, закрепленная по углам четырьмя большими винтами.
Он отошел к журнальному столику и аккуратно положил на него икону изображением вниз. Затем порылся в рюкзаке, достал швейцарский нож и осторожно, чтобы не повредить оклад, начал отворачивать винты.
— А может быть, этот Петр — никакой и не Петр, — рассуждал вслух Живой, прихлебывая кофе. — Может быть, это аббревиатура?
— И что же в этой аббревиатуре означает буква «е»? — хмыкнул Савицкий, отставляя в сторону пустую чашку.
— Знаешь, это стопудово что-то очень простое. Типа «скажи друг — и входи». Мне почему-то кажется, что ответ у нас прямо под носом, а мы его не видим, потому что ищем сложные решения.
— Интересно, а куда Костя подевался? — перебила спорщиков Маша.
Словно в ответ на ее слова в дверях кухни вырос Бабст.
— А я, похоже, Петра нашел, — будничным тоном сказал он.
— Как нашел? Какого Петра? Где нашел?
— Да у нас прямо под носом. Пошли, сами увидите.
В гостиной на столике рядом с менделеевским аппаратом лежало странное устройство, которого прежде тут не было: нечто среднее между часовым механизмом и внутренностями прадедушки современного телевизора. Медные цилиндрики разного размера были соединены медными же трубочками, а в центре этого лабиринта тускло отсвечивали шестеренки.
— Вау, какой клевый стимпанк! — воскликнул Паша. — Значит, это аббревиатура, как я и говорил? Паровая Емкость Троекратного расщепления?
— Это Петр, — коротко пояснил Бабст, осторожно поворачивая икону лицом к зрителям.
— Но это же бабулина икона, я ее с детства помню! — изумился Петр Алексеевич.
— Это апостол Петр с ключами от рая. А Лев Сергеевич поместил в оклад механизм вторичной перегонки, — Бабст снова повернул икону механизмом вверх. — Глядите, вот сюда можно что-нибудь налить.
— А вдруг взорвется? — испугался Паша. — И попадем мы прямо к этому Петру в рай... может быть...
— Значит, чтобы Петр заплакал, надо залить туда наш раствор? — догадалась Маша.
— Зачем? — удивился Савицкий.
— Не знаю, — пожал плечами Бабст. — Думаю, что это какой-то фильтр. Надо попробовать.
— Да знаю я, что это за фильтр, — высунулся Паша. — Только князь Собакин тут совсем ни при чем. Попы с помощью этой хреновины дурили людям головы. Это ведь, небось, так называемая мироточащая икона, да?
— Ну да, — подтвердил Бабст.
— Но мироточащие иконы устроены гораздо проще, — вмешался Савицкий. — С обратной стороны делали углубления, в которые помещалось масло. От тепла масло таяло и выливалось в крошечные дырочки в глазах. Никакого механизма для этого не нужно.
— Так то попы, а то профессиональный химик делал! — заступился за коллегу Бабст и решительно потянулся к стакану с раствором.
Его никто не успел остановить. Следующим движением Костя аккуратно залил раствор в самую большую медную емкость.
