Рубен Таросян - Презент для незнакомки

Её стройное загорелое тело сразу выделялось среди всего множества отдыхающих. Я окликнул её. Ольга встала и направилась ко мне. Её загар не имел черного оттенка, а отдавал необычной желтизной, что вместе со скуластым овалом лица ассоциировалось с чем-то толи малазийским, то ли сингапурским, в общем, с чем-то ужасно экзотическим, вроде рекламы «Баунти».

— Покурим, — я протянул её пачку «LM».

— У меня есть получше, — упруго и грациозно она подбежала к своей сумке и принесла пачку голландского табака и упаковку папиросной бумаги.

— Я думал ты травку принесешь, — сказал я, глядя как она отработанными движениями длинных пальцев, скрутила самокрутку.

— Интересуешься травкой? — спросила она, глядя в сторону.

— Нет. — Я утрачивал нить разговора, глядя как при курении ходит грудь глубоко затянувшейся нудистки.

— Кого-нибудь встречал из старых знакомых?

— Никого, кроме Саши Петренко.

— А я не помню, кто это? — Она задумчиво посмотрела на меня.

Её лицо за прошедшие годы практически не изменилось, если не считать синеватых отеков под глазами. Наверное, она курила не только голландский табак.

— Разве не помнишь чудака, который изучал русско-тирольские связи и пытался опубликовать статью, доказывавшую, что «Жил был у бабушки серенький козлик» — тирольская песня.

— Припоминаю. Ну и как он?

— Процветает. Сварганил в одном рекламном агентстве рекламу импортного йогурта.

— Слушай, травка тебя не интересует. Зачем ты пришел?

— Я ищу кого-нибудь с Томилинской гранильной фабрики. Ты никого не знаешь?

— Томилинские на карьер редко приезжают. А вот Сергей раньше там работал. Он загорает на камнях вместе с «качками».

— Как я его узнаю?

— Легко. Он типичный «лифтёр».

— Ну, пока. — На этом я ушел.

Ольга в очередной раз поразила меня знанием сокровенной мужской терминологии. Конечно, многие говорят «качки», а не культуристы. Но только завсегдатаи тренажерных залов называют «лифтерами» атлетов, занимающихся силовым троеборьем, в отличие от «позеров» — занимающихся бодибилдингом.

Сергея я действительно узнал сразу. Его сильные руки были как бы без плеч и плавно переходили в мощную шею. Коротко остриженная голова казалась непропорционально маленькой, что, почему-то, ассоциировалось с динозавром. Выражение его лица было строгое, подчеркнуто «крутое». Но едва я начал с ним говорить, как попал под очарование его добродушной, обезоруживающей улыбки.

— Не кисло! — сказал он, когда я показал ему два Нининых перстня.

— По-моему, ничего необычного. Типичная «Принцесса» и «Уральская огранка».

— У «Принцессы» бороздки строго параллельны, а здесь, прикинь сам, сходятся, как мухи на помойку. Балдёж же в том, что игра от этого не лажанулась. Кондовая игра.

— А «Уральская огранка» — её секрет утерян.

— «Утерянные секреты» — это байки для лохов. В «Уралочке» — главное угадать протяженность верхней грани, чтобы не пропал кайф от сияния. Если у гранильщика котелок варит, то он это четко проинтуичит. Ну, конечно, нужны приспособления для раскрутки пирамиды.

— Приспособления сложно изготовить?

— Не знаю. Я сам в это не влезал. У нас на фабрике раньше их было много, а потом их спихнули кооперативу.

— Какому кооперативу?

— «Чудо-бур». Теперь он толи ТОО, толи ООО, а раньше был кооперативом при заводе бурового инструмента. На фабрике было туго с зарплатой, всякими финансами и «Чудо-бур» смог по-легкому урвать у нас оборудование, материалы. Сейчас они берут отработанную крошку.

— Какую крошку?

— Ты, что? Ничего не петришь? Каждый лох знает, что алмаз обрабатывается алмазной крошкой. Если его можно взять чем-то другим, то это уже не алмаз, прикинь.

На этом мы распрощались.

«Чудо-бур» — раньше я уже слышал это название. По слухам туда ушел работать Голованов — известный ученый в области прочности кристаллов и теории развития трещин. Избранный заочно во многие иностранные академии, лауреат многих отечественных премий, он, к удивлению всех, в самом начале перестройки ушёл работать в кооператив при заводе бурового инструмента. С тех пор о нем никто ничего не слышал. Какое отношение работы Голованова имели к буровому инструменту, а всё это к фальшивым драгоценностям — представлялось неразрешимой задачей.

Вода в Сокольнических прудах не такая чистая, как в Люберецком карьере, песчаный пляж — гораздо уже, да и деревья городского парка нельзя сравнивать с их сородичами в Подмосковных лесах. Но то ли близость дома, то ли большое число знакомых, а может просто в силу привычки, мне здесь нравилось больше. На фоне огромных сосен и глубокого карьера ощущается собственная ничтожность и беззащитность. В Сокольниках же я чувствовал, как сама земля питает тело жизненной силой. Поэтому, глядя на здорового атлета, занимавшегося двухпудовыми гирями, я невольно видел себя таким же здоровым и, подняв гири несколько раз, ощущал себя венцом творения, поскольку Солнце было создано для того, чтобы греть меня своими лучами, земля — чтобы я шёл по ней, а деревья, — чтобы наполнять мои лёгкие кислородом. В таком прекрасном настроении я шёл вдоль пруда, когда увидел Марину, сидевшую на стволе поваленного дерева.

— Здравствуй, Мариночка! — Я сел рядом.

— Ой, здрасьте.

К нам, виляя хвостом, подбежал щенок.

— Мариночка, ты знаешь, мне иногда кажется, что человек — не самое совершенное существо. Ведь собаки не умеют врать. К тому же, у человека нет хвоста — органа, свидетельствующего об искренней радости. — В этот раз я говорил о собаках, а она молча улыбалась. Но я решил сменить тему разговора.

— А я раньше не знал, что мы работаем в одном университете.

— Я там не только работаю, но и учусь.

Если бы я получил прямой в голову от Майкла Тайсона, в тот момент, когда в меня ударила молния, то это было бы приятнее, чем это услышать. В университете смотрели сквозь пальцы на полную бездеятельность и, вообще, могли её простить, но в соответствии с писанными и ненаписанными законами высшей школы, связь со студенткой простить не могли. Но в ту минуту меня беспокоил не возможный крах моей университетской карьеры, а то, что Марина, как и всякая студентка, считала университетских сотрудников существами бесполыми и, конечно же, не чувствовала моей руки, лежавший у нее на плече.

— Вы чем-то расстроены? — Марина прервала внезапно наступившее молчание.

— Скорее озадачен. Мне приходится решать одну нетипичную задачу.

— Вроде той, что делали на компьютере?

— Посложнее. — После этого я рассказал ей о странной связи профессора Голованова, ТОО «Чудо-бур» и фальшивых драгоценностях.

— По-моему, это типичная задача на составление гипотез с привлечением информационных систем. Я делала подобный курсовой по информатике.

— Ты смогла бы что-нибудь нащупать?

— Попробую. Напишите мне фамилию профессора и название ТОО.

Ручка у меня была с собой, а из-за отсутствия бумаги пришлось оторвать клочок от сигаретной пачки.

— Ой, мне пора.

Она ушла, держа в руках обрывок картона. Ни на блузке, ни на юбке карманов у нёе не было. А я долго сидел на бревне, глядя ей вслед. Мне очень нравилась её походка.

— Сидит на дереве, и сам одеревенел. Совсем оглох. Зову, зову… — Я не сразу сообразил, что эти слова адресованы мне.

— Здравствуй, Нина.

— Что-нибудь узнал новое?

— Да. Послушай, у тебя нет знакомых в налоговой полиции? Надо проследить деятельность одного ТОО.

— У меня подруга — Татьяна — работает то ли в налоговой полиции, то ли в аудиторской службе. Сам с ней и поговоришь. А сейчас мне пора домой. Ты идешь или остаёшься?

— Ещё посижу. Дома душно.

Лабораторное оборудование в университетах примерно на полвека старше аналогичного в исследовательских институтах, поэтому работать на нем приходилось гораздо реже, чем его ремонтировать. Гидравлический пресс, у которого я тщетно пытался отрегулировать обратный клапан, иногда работал, а иногда, вместо этого, выплескивал масло в окружающих, будто в него одновременно вселились ишак и верблюд.

— Здрасьте, — увлекшись работой, я не заметил, как вошла Марина. Её не тронутое загаром лицо словно озаряло тускло освещенную лабораторию. Я сделал шаг в её сторону и тут же замер, как парализованный, осознав, что мои руки до локтей вымазаны машинным маслом.

— Компьютер для Вас что-то выудил, — она показала мне пару листов бумаги.

— У меня руки грязные. Положи на стол, а в моей куртке в левом кармане…

— Ой, спасибо, — обнаружив «Сникерс», она искренне обрадовалась и тотчас ушла.

Я взглянул на распечатку. Понять что-либо было невозможно. Какие-то странные физические показатели и их численные значения: «Вероятность образования структуры двойников — 1 х 10 (-6). Порог дезориентации кристаллографических осей — 5 (град.),» и тому подобное. Ребус, который выдал компьютер, только испортил настроение. Желание заниматься прессом пропало. Я оставил его в разобранном виде и, вымыв руки, пошел в парк.