Ирина Андросова - Заколка от Шанель
– А-а, ну тогда ладно... – немного оттаял капитан Рыбников. И тут он заметил ссутулившегося, чтобы стать как можно незаметнее, Карима Киримова. Исполнительный младший лейтенант держал потерпевшего за заломленную руку и вопросительно посматривал на дежурного по отделению.
– А этот что, до сих пор еще здесь? – осерчал капитан. – Гони его в шею от греха! А то ишь, защитнички законности кругом, того и гляди, рапорт наваляют. И этих черносотенцев минут через десять отпусти, а то уже прямо и не знаешь, как себя с задержанными вести, чтобы, не приведи Бог, кого не обидеть.
И не успела за азербайджанцем захлопнуться дверь, как тут же раздался телефонный звонок. Дежурный нехотя вернулся на свое рабочее место и взял трубку.
– Дежурный по отделению капитан Рыбников слушает... – невнятно сказал он. И уже четче добавил: – Да, диктуйте, записываю. Труп в квартире. Пишу адрес. Бригада выезжает.
И, не скрывая злорадства, стал набирать номер оперативного отдела.
– Юрик? В Большом Власьевском переулке труп. Давайте-ка на выезд. И этого, козелка из Бугульмы, с собой прихватите. – И в усы себе пробурчал: – Пусть лучше занимается своими прямыми обязанностями, а не командует дежурными по отделению.
* * *Господин Семен Камальбеков, более известный в определенных кругах как Сенька Пуп, проживал в старом шестиэтажном доме дореволюционной постройки в Большом Власьевском переулке. Вот по этому-то соседнему с нашей улицей переулку мы и бежали, вздымая клубы пыли, как стадо бизонов. Я вскользь отметила про себя, что, даже недолго пообщавшись с соседом Аркадием, уже начала мыслить звероподобными образами и даже хотела спросить, откуда у него такая любовь к фауне, но тут наш стремительный бег закончился перед дверями парадного подъезда старинной шестиэтажки.
Оглядевшись по сторонам, доктор Орлов гневно сверкнул очами на здоровенную черную машину, вроде бы «лексус», я не разобрала, и сквозь зубы процедил: «Ведь дома, гнида такая, только к телефону не подходит...» Я занесла в записную книжицу «гниду» и приготовилась к продолжению цветистой тирады. Но, как то ни странно, продолжения не последовало. Притихший на нервной почве доктор подергал запертую дверь парадного и без особой надежды на успех потыкал указательным пальцем в кнопки домофона. Дожидаясь ответа, долго вглядывался через узорное стекло в туманный сумрак подъезда. Наконец повернулся ко мне и, кивнув куда-то в сторону, решительно скомандовал:
– Айда через черный ход!
И я, выдувая пузыри, которые с задорным шумом лопались, вприпрыжку последовала за доктором Орловым во внутренний двор. Мне по большому счету без разницы, куда идти за подопытным зоохолериком, главное, чтобы он там позабористее выражался. По-видимому, Аркадий как раз и собирался целиком и полностью отдаться этому занятию. Не оборачиваясь на досадную помеху, которая семенила за ним по пятам и хлопала жвачкой, он, прыгая через ступеньку, поднялся по черной лестнице на последний, шестой, этаж и громко постучал в филенчатую дверь, сохранившуюся, по-видимому, еще со времен постройки дома. Повинуясь силе инерции, створка двери подалась внутрь. Сквозь приоткрывшуюся щелку пробивался слабый свет. Доктор постучал еще раз и решительно распахнул незапертую дверь.
– Эй, есть тут кто-нибудь? – громыхая ботинками по наборному паркету и держа курс в сторону гостиной, кричал на бегу разъяренный хирург.
Вдруг он на полном ходу остановился в дверях комнаты, на секунду застыл, издал протяжный стон и в то же мгновение стремглав сорвался с места, кинувшись в глубь помещения. Я привстала на цыпочки и вытянула шею, чтобы лучше видеть, что там, в глубине, происходит. И увидела. В самом центре просторной комнаты, широко раскинув руки, лежал труп крупного брюнетистого мужчины в огненно-красной рубашке и голубых джинсах. Красивое сочетание, мне оно очень нравится. Половинка белого халата, разодранного по шву, половой тряпкой распласталась на лакированном полу между мертвым телом и прямоугольным журнальным столиком, окаймленным кованым железом.
От головы брюнета под диван уходила кровавая лужица, а через всю щеку тянулась большая кровавая царапина. Но не к мужчине в красной рубахе бросился, стеная и причитая, доктор Орлов. Хирург-травматолог устремился к странному агрегату с дисплеем и усеянной рычажками приборной доской, что валялся, опрокинутый, неподалеку от покойника. Рухнув на колени перед аппаратом, Аркадий, не переставая охать и ахать, стал настойчиво исследовать прибор со всех сторон, что-то высматривая и прощупывая сбоку и сзади, при этом приговаривая: «Провода-то, провода с датчиками куда, козлина, девал?» По-видимому, так и не найдя то, что искал, он окончательно сник. Посмотрел на меня, перевел взгляд на покойника и с горечью сказал:
– Кончай жвачкой хлопать, достала уже! С корнем проводочки-то вырвал, хрен моржовый!
Замахнулся локтем на ни в чем не повинное кресло в ногах покойника, тихо выругался и, подхватив с пола обрывки халата, стал сноровисто заворачивать в белую тряпку поврежденный прибор. Кряхтя и приседая от натуги, поднял объемистый сверток и потащил его обратно к черному ходу.
А я решила задержаться на секундочку и посмотреть, как они, покойники, выглядят вблизи. Ни разу в жизни трупа не видела. Оказалось, что вблизи покойники выглядят так же, как и издалека. Люди как люди. Только мертвые. Глаза у них стеклянные и смотрят в потолок, а рот открыт, и оттуда выглядывает язык. Окончательно осмелев, я подошла поближе, склонилась над телом и, упершись одной рукой в коленку, второй рукой дотронулась до сизого от щетины подбородка. И тут же отпрыгнула в сторону. Челюсть мертвого Семена отвалилась вниз, обнажив страшные редкие зубы. В этот миг мне показалось, что покойный бугай в красной рубахе хочет вцепиться мне в руку, и я, дико взвизгнув, кинулась из комнаты прочь.
Заколка, что все это время болталась у меня на челке на честном слове, естественно, сразу же сорвалась с моих густых, но коротких волос и с оглушительным стуком шлепнулась на паркет, скользнула по нему и отлетела под диван. Я, конечно, могла бы наплевать на украшение и продолжать спасаться бегством, но, во-первых, эта заколка – единственная приличная вещь, имеющаяся у меня в гардеробе, а во-вторых – это подарок Люськи. А с Люськиными подарками, это уж я знаю совершенно точно, шутки плохи. Бывало, сядет моя Криворучко, откинется в кресле, эдак оценивающе, с творческим прищуром, как учили на курсах дикторов, посмотрит на меня и голосом стилиста Зверева скажет: «А ну-ка, Абрикосова, надень-ка мою заколку от Шанель, ну ту, помнишь, которую я тебе в прошлом году из Турина привезла? Она очень подойдет к этим твоим красным гриндерсам». И попробуй я только не надень. Тут же обида на всю жизнь. «Ах так? Ах вот ты как? Я, значит, тебе подарки дарю, а ты, выходит, ими манкируешь?» Тут же надуется и не будет разговаривать целую неделю.
Так что, сами понимаете, этой заколочкой я очень дорожу. Потому и нырнула за ней под диван, да, замерев в неудобной позе, так там и осталась. В замке загремел ключ, стукнула о стену торопливо распахнутая входная дверь, и уверенный женский голос произнес:
– Сюда, пожалуйста, товарищи милиционеры. Осторожно, здесь приступочка, порожек, не упадите... Труп вон там, в комнате, давайте я вас провожу.
* * *Кем я только не хотела быть в раннем детстве! Кажется, нет на земле профессии, которую я бы не примеряла на себя. Геологом быть хотела, фокусницей хотела, даже стюардессой мечтала стать. А одно время всерьез подумывала работать стоматологом. Это страстное желание поселилось в моей душе после посещения одного детского врача, на которого никак не могли нарадоваться все мамы, папы, бабушки и дедушки, приводившие своих чад в районную поликлинику, чтобы поставить пломбу или вытащить заболевший молочный зуб. Как сейчас помню, на первом этаже амбулатории принимали три доктора. Из первых двух кабинетов раздавались истошные крики и плач, а в третьем кабинете отчего-то стояла благостная тишина. Детишки выходили оттуда задумчивые и тихие и, ухватив маму за ручку, торопились покинуть гостеприимные стены лечебного учреждения.
И хотя очередь туда и была самая длинная, сели рядом с тихим кабинетом и мы. Когда пришел наш черед, мама посмотрела на меня лучистым взглядом и бодрым голосом сказала: «Иди, Сашка, и ничего не бойся. Видишь, какой там врач хороший работает, он никому не делает больно!» О том, какой хороший врач сидит за закрытой дверью и поджидает следующего пациента, я узнала буквально через минуту. Лишь только я успела устроиться в кресле и откинуться на высокую спинку, как надо мной склонился громадный небритый людоед из сказок братьев Гримм. Он сверкнул недобрым глазом и зловещим пиратским шепотом, хриплым от выпитого рома, сказал, потрясая у меня перед носом здоровенными щипцами, которыми, должно быть, в случае надобности можно было бы выдернуть рессору из трактора «Беларусь»: «Пикнешь – в морду дам и все зубы одним махом этой штукенцией выдеру!» Ну скажите, кто бы после этих его слов отважился издать хоть какой-нибудь звук? И, беззвучно содрогаясь под сверлом бормашины, я отчетливо поняла, что больше всего на свете хочу быть зубным врачом, чтобы вот так вот безнаказанно кому угодно грозиться дать в морду и размахивать перед носом у оробевших людей страшным орудием пыток из арсенала великанов-инквизиторов.
