Алена Смирнова - Подруга мента
И Вера Павловна в сердцах кинула меня без присмотра. Соплюха, зараза и гадина, сиречь я, похвалила себя за предусмотрительность. Чуть не открыла этой «нянюшке», что уже очухалась. Так, злиться на нее некогда, надо быстренько обработать информацию. Дом как минимум двухэтажный, коли к плите надобно спускаться. Уже вечер, потому что Вере Павловне заказан ужин. Кофеек действительно был с секретом, раз меня ничтоже сумнящеся приняли не за сбитую машиной ворону, а за пьяную шалаву. Гигиенические процедуры мне проводила эта носительница вируса классовой ненависти, следовательно, об изнасиловании речи нет. Тогда какого рожна нужно от меня здешнему обитателю?
Я понимала, что, слегка побунтовав, то бишь спокойно заложив овощи в кастрюлю, Вера Павловна вернется и продолжит добросовестно «разрываться», поэтому осторожно слезла с кровати. Слава Богу, век бы себя так чувствовать. На цыпочках прокралась к двери, приоткрыла, выглянула в широкий светлый коридор… Я подозревала это с самого начала, еще изучая «свою» комнату. Коттедж был построен по близко знакомому проекту. У трех четвертей приятелей мужа такие же. И выбор нынче есть, и возможности, а они, миллионеры дремучие, все друг у друга слизывают. У жен ни ума, ни вкуса, у самих ни культуры, ни времени, вот и дурят их бездарные архитекторы и дизайнеры, как хотят. Не удивлюсь, если у этого мужика и мебель «самая модная». И правда, удивляться не пришлось. Я уже собиралась прекратить вылазку, когда шальная идея поискать телефон подогнала меня к кабинету. Нет, оказывается, роль личности в домашней истории все-таки велика. Кабинет был библиотекой. Но будь я неладна, если библиотека не кабинет. Дурному пожеланию не суждено было сбыться. Забитая офисной и мягкой мебелью комната являла собой отпадную смесь конторы и будуара. Отпадную в смысле, что никак не выберешь, куда падать в обморок — на легкомысленный хлипкий розовый диванчик у стены или во вращающееся черное кресло у стола. Хищным взглядом я выхватила из нагромождения ламп, ваз и безделушек телефонный аппарат. Городской! Городской, какая удача! Значит, меня уволокли не на край света.
Измайлова не было ни дома, ни на работе. Я набрала 02. Начала распространяться про похищение и взывать о спасении Юрьева, но услышала:
— Если не обкурилась, приходи и пиши заявление.
Везение сделало ручкой. Это не смертельно, но оно имеет привычку прихватывать с собой в забег на сторону веру. В Бога, людей, себя. А без веры трудно удержаться от самоубийства. Но надо. Не для того я наткнулась на телефон, чтобы вешаться на шнуре. Уже неверным пальцем я набила по кнопкам номер мужа. Со мной был расположен побеседовать автоответчик. Вот ему, бездушному, все и выложу. И голосом усталого экскурсовода по собственной неудавшейся судьбе, к тому же каким-то скрежущим, я зачастила:
— Это Полина. Спаси меня, пожалуйста, у меня неприятности. Я понятия не имею, где нахожусь, за что и почему. Одно точно, у этого типа такой же коттедж, как у большинства твоих знакомых, и городской телефон. Правда, в пригороде куча мест, куда его «дотянули» за деньги, но добавить мне нечего.
Я рванула вверх по лестнице, залегла на отведенное мне место и, словно в ожидании укола, напряглась. Такой же напряженной была ситуация с чудесами в мире. Мне снова предстояло рассчитывать лишь на себя.
Вера Павловна не вошла — ввалилась, хлопнув дверью. Ей надоело меня пасти. Наверное, разумнее было бы потянуть резину, но мне надоело притворяться. Итак, наши потребности совпали: пора было отдать дань коллективизму и оказаться с Верой Павловной тет-а-тет и визави. Я не стала ничего у нее спрашивать. Просто поднялась и заявила:
— Мне скучно.
— Пойдемте в столовую, — предложила она вариант развеяться.
Будто бы я могла попроситься на прогулку.
В столовой за сумбурно сервированным столом восседал хозяин, тот самый мужик из «девятки». Кисточкой он рисовал на своей остроносой и тонкогубой физиономии радушие с добродушием, не иначе. Вскочил, ножонкой шаркнул и запричитал:
— Как вы? Вам получше? Вы еще бледны, бедная девочка. Простите, дамской одежды в доме нет, но то, что на вас, абсолютно новое, из упаковки.
— У вас тут все, похоже, из упаковки, — презрела любезность я.
— Да, да, недавно отстроился. Вы недоумеваете, почему очутились здесь? В машине вам стало дурно, вы не уточнили, куда конкретно в городе вас доставить, поэтому я взял на себя смелость навязать свое гостеприимство. И все-таки, вы здоровы?
— Я ваши «Жигули» не слишком перепачкала?
— «Жигули»? — Он чуть не грохнулся со стула. — Мое последнее приобретение похоже на «Жигули»?
— Ну, может, они на него. Я слабо разбираюсь в автомобилях.
Мужик принялся распинаться по поводу транспорта. Даже для сексуального маньяка в межпреступный сезон он был слишком многословен. Даже для врача общего профиля слишком храбр. Неизвестно что пережившую, вырубившуюся женщину в больницу надлежит везти, причем ближайшую. Но в моих ли интересах хамить?
— Благодарю вас за все, что вы для меня сделали. Я чувствую себя достаточно отдохнувшей, но в голове шумит…
— А вам необходимо подкрепиться, — заметил он весьма заботливо.
— Спасибо. Разрешите вопрос? Про новых русских говорят с неприязнью. А вы подбираете меня на дороге, привозите в свой шикарный дом… Вы, простите, не новый или не русский?
Он рассмеялся:
— Я прежде всего человек. А зовут меня Валентином Петровичем. Вы, помнится, представились Ольгой Павловой, журналисткой по рекламе?
Наконец-то идеально прокололся. Ольга Павлова — мой псевдоним. Их у меня еще десяток, включая мужские. Но и в чаду переживаний я людям таким образом не представляюсь. Разумеется, ответственность за достоверность рекламы несут рекламодатели. Несут, несут и на свалку выбрасывают. А конкретный плевок в лицо от «кинутого» потребителя может получить и рекламщик.
— Подтверждаю, Ольга.
«Дура, — закрыла я свою Америку, — нельзя играть по его правилам. С другой стороны, собственных у тебя пока нет».
Мы приступили к ужину с шампанским. Вынуждена признать, что объела я его беспощадно. Поднос с кофе Вера Павловна плюхнула на маленький столик. Хозяин пригласил меня перебраться в кресло. Ага, натянуть брюки он удосужился. Похвально, похвально. Это не бред. Большой стол скрывал его нижние конечности. Я обозревала только синий шелковый халат и гадала, что он символизировал — доверительную домашность трапезы или пристрастие к десертному стриптизу. Во мне сочетаются самые привлекательные качества оторвы с самыми отталкивающими качествами ханжи. Терпеть не могу склонных к раздеванию перед едой мужчин. Случись он у меня в гостях, и встреть я его в халате, распахнутом до пупа… Правильно… Да не «слово на букву „б“, а дурной тон, невоспитанность, неуважение к визитеру. Собственно, один Измайлов, привычный к форме, и не отшатывается, когда я застегиваю ему верхнюю пуговицу рубашки, прежде чем допустить к обеду или ужину. Завтракать разрешаю с двумя расстегнутыми пуговицами, не зверюга же я. Вик, где ты? Мне тревожно, тоскливо, страшно. Я не выдержу этого.
Валентин Петрович опять раскудахтался:
— Ольга, почему вы не пьете кофе?
Я едва не растолковала ему, почему.
— Расскажите о потаенном. Что доводит молодых красивых женщин до беспринципной рекламной деятельности? Нравится общаться с бизнесменами? Ищете спутника из боссов?
Ох, и ни фига себе развернулся, прошу прощения. Прямо как о проституции, о рекламе-то. А что доводит мужчин до принципиального жульничества с последующей покупкой особняков? Может, он все-таки к сексу подбирается? К плате натурой за труды? Тогда я не дура, а кретинка. Надо было попросить немедленно отвезти меня домой, рваться звонить несуществующему мужу, уверять, что семеро по лавкам. Я же, лазутчица поневоле, решила выяснить, зачем ему понадобилась. Выяснила? Ладно, спаситель, спутник из боссов, сейчас не рад будешь своей затее. Вы ведь не любите, когда женщины «грузят» вас своими личными «низкими» проблемами.
Этот этюд я еще никогда не играла, поэтому даже разволновалась. В первом классе каждая девочка ищет себе верную подружку. Мои родители в дружбах меня не ограничивали, но настаивали, чтобы я знакомила их с претендентками на свое сердце. И были одни смотрины… Я привела одноклассницу Свету, мама организовала нам чай с тортом и по неведомой никому методике принялась определять, не испортит ли девочка манер ее Поленьки. Света живописала свои семь лет на земле, а мои родители зажимали рты, чтобы не расхохотаться. И потом еще долго ликвидировали хандру заветным: «А Светочка рассказывала…» Со временем смехотропный эффект уменьшался, но они навсегда заставили меня запомнить Светин монолог. Я тогда не понимала, почему взрослые покатывались: девчонка-то яркую трагедию выдала. И только с возрастом мне стало ясно, что смеются не над откровением, а над безудержно откровенничающим о подлежащем сокрытию чудаком. Итак, мужчина, держитесь.
