Фаина Раевская - Анекдот о вечной любви
— Ага, они подкинут, — понурился Петруха, — сами знаете, материальная база у них того… подкачала. У них бензин-то не всегда есть, а вы говорите о скрытой камере!
— Свалились вы на мою голову! Будто без вас дел нету! — хватаясь за телефон, проворчал главный, но в его тоне отчетливо слышались нотки удовлетворения и гордости за своих подчиненных. После недолгих переговоров с каким-то Геной Вик Вик, удовлетворенно крякнув, отпустил нас с Петькой на задание и напоследок даже благословил:
— Ступайте, дети мои, вас ждут великие дела! Перед поликлиникой загляните к дружку моему, Генке Свиридову. Он ждет вас в своем офисе, вот адрес… — Главный протянул бумажку. Я хотела ее забрать, но Петька оказался проворнее, так что место расположения офиса загадочного Генки временно осталось для меня неизвестным. — Он согласился снабдить вас кое-какими техническими средствами, под мою личную ответственность, слышите?! Все, свободны…
Мы с облегчением покинули кабинет шефа. Причина для счастья была проста, как внутреннее устройство атомной подводной лодки: сам главный дал добро на проведение журналистского расследования, которое на все сто процентов совпадает с нашими личными интересами! А это дорогого стоит!
Пока я радовалась открывшимся перспективам, Петька вертел в руках полученную от Вик Вика бумажку.
— Ого, — присвистнул коллега, — а Гена-то этот — не простой парень!
— Да? А кто же он? Резидент вражеской разведки? — легкомысленно предположила я.
— Почти. Он учредитель, руководитель и сотрудник детективного агентства «Шерлок и сыновья».
— Единый в трех лицах?! — прошептала я восхищенно. В голове немедленно зазвучал благовест, а ум напрягся в попытке вспомнить какую-нибудь молитву, подходящую к случаю. Как назло, дальше первой строчки «Отче наш» дело не пошло. Не думаю, что Петька был утомлен знаниями больше меня, но, на всякий случай осенив себя крестным знамением, он заметил:
— Все-таки темная ты, Василиса!
— Почему это я темная? И ничего не темная! Это Гена — темный. Надо же, как обозвал свою контору: «Шерлок и сыновья». Разве у него были сыновья?
— У кого? — обалдел Петруха.
— У Холмса, естественно!
Не знаю, то ли я плохо выражаю свои мысли, то ли Петруха не знаком с классикой детективного жанра, а может, сегодня повышенная солнечная активность, но коллега еще какое-то время смотрел на меня с легким недоумением. Потом, решив не углублять пропасть непонимания в наших рядах, он махнул рукой и буркнул себе под нос:
— Пошли, Василь Иваныч…
И долго еще я, идя позади приятеля, слышала его маловразумительное ворчание.
Офис многодетного Шерлока, судя по адресу, полученному от шефа, располагался на другом конце города. Петруха не рискнул ехать со мной общественным транспортом и тормознул частника. Я не упустила случая съязвить насчет его собственного «ландо», в очередной раз отказавшегося служить своему хозяину верой и правдой. На что приятель ответил невнятным междометием.
Быстро сговорившись с пожилым бородатым шофером, отдаленно напоминавшим Фридриха Энгельса в преклонном возрасте, Петька проявил благоразумие и усадил меня на заднее сиденье.
— Только молчи, Вася! — напутствовал коллега. — Не нарывайся на конфликт.
В ответ я лишь неопределенно хмыкнула: мол, постараюсь, но гарантий дать не могу. Петрухе подобная неопределенность пришлась не по душе, и он всю дорогу вертелся, посылая в мою сторону предостерегающие взгляды-молнии и строя зверские рожи. Такое поведение пассажира слегка взволновало товарища Энгельса.
— Молодой человек, вам следовало бы сесть сзади, — неожиданным тенором заметил он.
— Почему это? — на долю секунды Петька застыл на месте.
— Вы буквально глаз не спускаете со своей подружки. Того и гляди, дыру в обивке протрете, — усмехнулся в бороду Энгельс.
Я робко хихикнула с заднего сиденья, но, помня Петькины наставления, от комментариев воздержалась, хотя запросто могла отпустить какое-нибудь ядовитое замечание — и по поводу подружки, и по поводу обивки. Машина Энгельса — старенькая «Волга», с оленем на капоте и ручным управлением, по возрасту и по техническому состоянию вполне могла соперничать со своим хозяином. А то, что он называл обивкой, походило на древний, выгоревший, с проплешинами плюшевый плед, рисунок которого не смог бы опознать даже человек с богатым художественным воображением.
О чем-то в этом роде высказался и Петруха, что не вызвало восторга у владельца кареты прошлого. Он резко затормозил и зло потребовал:
— А ну, вылазь!
Тут уж я не удержалась и захохотала в голос.
Петька пытался что-то возразить, как-то оправдываться, пару раз даже выкрикнул: «Извините», — но Энгельс остался непреклонен.
— Выметайся! — упрямо повторил он.
Делать нечего, пришлось подчиниться. Однако Энгельс на этом не успокоился. Когда Петька покинул кабриолет, а я только продвинулась к выходу, дядька милостиво предложил:
— Девушка, а вы оставайтесь. Я вас бесплатно домчу, куда скажете.
В душе у меня прочно угнездилось чувство торжества, в отличие от Петьки, который окончательно осатанел. Я подумала, что бросать товарища в таком состоянии негоже. Еле сдерживая рвущееся наружу ликование, я вежливо отказалась:
— Спасибо, но мы уж вместе…
— Только не надо слов! — прорычал Петька, когда «Волга» с капризным Энгельсом укатила в светлое будущее.
— Хорошо, дорогой, как скажешь, — смиренно потупилась я. Впрочем, в мое смирение Петька ничуть не поверил: он снова издал грозное рычание голодного медведя, которого неосторожно потревожили во время зимней спячки, схватил меня за руку и потащил на автобусную остановку. Остальной путь до офиса детективного агентства «Шерлок и сыновья» мы проделали без приключений.
Агентство располагалось в двухэтажном здании красного кирпича еще дореволюционной постройки. Когда-то, на заре XX века, здесь жили рабочие ткацкой фабрики. Она до сих пор высится на окраине города мрачной громадиной. По своему прямому назначению фабрика функционировала до середины девяностых годов прошлого столетия, после чего ее просторные цеха ушлые бизнесмены новой волны приспособили под свои нужды: под склады, фирмочки по производству железных дверей, окон ПВХ и прочее. А один оборотистый армянин открыл даже цех по выпечке национального блюда — лаваша. Правда, выпекали лаваш почему-то трудолюбивые вьетнамцы. Там же они и жили. Получали работяги гроши, но жизнью были довольны — ровно полтора года. По истечении этого срока выяснилось, что армянин страдал хроническим склерозом: он все время забывал платить налоги в городскую казну. Городу это не понравилось, и цех прикрыли. Враз погрустневших вьетнамцев отправили на далекую нищую родину, а самого хозяина подпольной пекарни объявили в федеральный розыск.
Фабричное общежитие, а точнее, барак, по прямому назначению уже давно не используется. Здание отремонтировали и отдали на потребу бизнесменам — уже второй волны. Теперь здесь находится множество мелких и крупных контор, начиная от фотолаборатории и заканчивая страховыми компаниями.
«Шерлок и сыновья» занимал большую комнату, разделенную гипсокартонной перегородкой на две неравные части. В меньшей за безликим офисным столом со стандартным набором оргтехники сидела долговязая девица и со скучающим видом изучала свой маникюр. На наше появление она отреагировала легким взмахом густо накрашенных ресниц и снова погрузилась в созерцание ногтей.
Из-за двери с начищенной латунной табличкой, со сдержанным достоинством сообщавшей, что именно там трудится главный Шерлок, то есть — директор, доносился приглушенный рокот приятного баритона.
— Мы к Геннадию, — с вызовом заявила я, в то время как Петька пускал слюни и обалдело моргал на девицу. И что это его так разбирает? Будь я мужиком, на это чудо природы даже не посмотрела бы! Ну, бюст пятого размера, элегантно обтянутый трикотажной кофточкой, ну, миленький кулон белого золота, как бы невзначай заблудившийся в ложбинке… Ну, ярко-алые губки средней припухлости, кудряшки блондинистые… Готова поспорить на мою будущую Пулицеровскую премию, что мозгов у девушки не больше, чем у ее прототипа — куклы Барби.
— Он занят, — нараспев протянула барышня. В ее голосе сквозило явное утомление жизнью вообще и назойливыми посетителями в частности.
— Он нас ждет, между прочим. Давно и с нетерпением, — раздражаясь, я повысила голос, потому что Петруха продолжал предаваться эротическим фантазиям и произнести что-нибудь вразумительное не мог. — Мы с телевидения.
— Да хоть из Голливуда, — девица смерила меня изучающим взглядом, после чего ее губы тронула слегка презрительная усмешка. Оно и понятно: в сравнении с ней я — Гаврош на парижских баррикадах!
