Галина Куликова - Рецепт дорогого удовольствия
— Глаха, ты просто дура. Ты видела вблизи китаянок? У них лица гладкие, как детские пятки!
— Уж, конечно, не от твоей косметики.
— Давай ты сейчас помажешься, а завтра мне скажешь — мухлеж или не мухлеж.
Лида выхватила из чемоданчика коробочку и вытряхнула из нее баллончик с кремом. Вместе с ним оттуда выпал вкладыш, испещренный иероглифами. Вкладыш был яркий, желто-красный, глянцевый.
— Слушай, подари бумажку! — попросила Глаша. — Для Дениски надо. Он обожает все эти письмена. Кстати, у него день рождения скоро. Я ему, наверное, в качестве подарка оплачу курсы японского или китайского. Он будет на седьмом небе от счастья.
Лида вручила Глаше несколько вкладышей, которые та спрятала в сумочку, а потом принялась за ее лицо.
— Сначала чистим, потом протираем лосьоном, потом накладываем крем. Глашка, ты должна словить кайф. Я сама этой косметикой пользуюсь и чувствую себя очаровательной. Видишь, даже молоденький Жора на меня клюнул.
— Давай спросим, что Жору в тебе особенно очаровало, — не без ехидства предложила Глаша, когда экзекуция была закончена.
Лида сверкнула подведенными очами и обернулась к своему приятелю.
— Жорик, — пропела она голосом Лисы Патрикеевны, — скажи, за что ты меня полюбил?
Жорик курил и, прикрыв глаза, подпевал Рикки Мартину:
— Ши ливин ла вида лока-а!
— Жорик! — гавкнула Лида.
— А? — Он встрепенулся и открыл глаза. Лицо у него было широким и сияющим, как серебряный поднос.
— Я спрашиваю, Жорик: за что ты меня полюбил?
— Даже не знаю, — тот потрепал ее по плечу. — За все понемногу. Хотя я вообще люблю поживших женщин.
Лида остекленела, а Глаша повалилась на диван и принялась хохотать.
— А что? — не понял Жора. — Тебе же тридцатник, не меньше, да, Лидусик? За это ты мне и нравишься.
— Жора! — спросила Глаша, кое-как успокоившись. — А Лидина одежда и эти ногти.., тебе как?
— Нормально. Я чувствую, что она — своя. Мы с ней на равных. Она, например, тоже любит «Раммштайн».
— Это мотоцикл, что ли? — с любопытством спросила Глаша.
— Да ты че, старуха, о-фи-ге-ла? — всплеснула руками Лида. — Это группа такая!
Она подняла согнутую в локте руку и пропела:
— Раммштайн, ту-ду-ду! Ду хает михь… Ду хает михь…
— Лида, ты должна была давно сказать мне, что тебе одиноко.
— Зачем? — спросила Лида. — Чтобы ты поплакала вместе со мной? Ду хает михь гефрагт!
— Я бы тебя морально поддержала.
— Давай лучше я тебя морально поддержу. Так будет правильнее. Потому что у меня есть любовник, а у тебя нет.
— Я тоже могу заарканить молодого! — расхорохорилась Глаша. — Вот у меня завтра встреча со студентом. Правда, деловая, но я могу сделать так, чтобы она превратилась в личную. Я чувствую, что ему понравилась.
— Что за студент? — заинтересовалась Лида. — Расскажи подробнее.
Глаша поведала всю историю с Дукельским и закончила:
— Давай спроси у Жоры, что мне нужно, чтобы завладеть вниманием молодого парня.
Припертый к стенке Жора сказал:
— Во-первых, нужен пирсинг.
Глаша мгновенно напряглась:
— Кто такой Пирсинг? Модельер? Наверное, из дорогих?
Лида закатила глаза:
— Глаха! Ты дремучая, как сосновый бор! Мне даже за тебя стыдно. Пирсинг — это когда тебе прокалывают кожу или хрящ.
— Зачем это? — оторопела Глаша.
— Чтобы вдевать в получившиеся отверстия кольца, палочки и гвоздики. Такой бодиарт. Не знаешь, что ли?
— А! Это когда в ухе по шесть сережек, а в пупке пуговка? Знаю, знаю! Но мне это не подойдет.
— Пирсинг — это секси! — сообщил Жора, заедая сыр рыбой. Весь вечер он ел, не останавливаясь. Большое тело активно радовалось большому куску.
— Я себе тоже сделаю! — загорелась Лида. — Хочешь, Глаха, завтра вместе сходим в салон? Всего-то пятьдесят баксов. Могу дать взаймы.
— Нет уж, — отказалась Глаша. — Свои хрящи я хочу поберечь на всякий случай. А.., кроме пирсинга есть еще.., что-нибудь, на что следует обратить внимание? — спросила она. — Чтобы молодые приняли меня за свою?
— Прикид, — пожал плечами Жора, забрасывая в пасть горсть маслин. — Владение сленгом.
— Знаешь какие-нибудь фишки? — поинтересовалась Лида. — Молодежные?
— Знаю.
— Например?
— Ну… Например… Все пучком, — неуверенно произнесла Глаша. — Сиди на попе ровно.
— Это сильно, — ухмыльнулся Жора. — Но устарело.
— Может, вы мне подиктуете? — заискивающе спросила Глаша, нашарив рукой огрызок тетрадного листа, лежавший на подоконнике. — А я запишу? Что-нибудь эдакое…
— Давай лучше ты перетаскаешь на кухню грязную посуду, а я тебе из Интернета что-нибудь скачаю? — предложила хитрая Лида.
Через полчаса в руках у Глаши оказалось несколько страниц, густо запечатанных убористым текстом.
— Девушка, — прочитала она. — Герлушка, жаба, василиса. Гнобитъ — надоедать нотациями. Рот — калитка, варежка, хавало. Лида, я вряд ли сумею так разговаривать!
— Выучи несколько словечек и просто вставляй их в разговор. Давай, попробуй, ну!
— Жора, — обратилась Глаша к ее приятелю. — У тебя до знакомства с Лидой была герлушка?
Лида с любопытством поглядела на своего приятеля, но тот только ухмыльнулся.
— Давай, — подбодрила его Лида, — перестань совать в хавало огурцы и колись.
— Была, конечно, — пожал плечами Жора. — А что?
— А сколько ей было лет? — тут же спросила Лида.
— Шестнадцать, а что?
— Ничего, — злобно ответила та и налила себе рюмку водки.
Жора продолжал есть, а Лида стала к нему цепляться. Следующие полчаса милые ругались, потом принялись мириться. Процесс примирения сопровождался поцелуями и интимными признаниями, так что Глаша краснела, как юная медсестра, после чего поторопилась смыться. Слегка покачиваясь, она выползла на улицу, держа в руках небрежно сложенные листы.
Почему бы действительно не закадрить студента Витю? Просто чтобы доказать себе, что она еще ого-го. Это будет приятно. И Раиса Тимуровна отвяжется раз и навсегда со своими рысаками преклонных лет.
ГЛАВА 3
— Глаш, ты же обещала к среде сделать распечатки и размножить! — выговаривал ей на следующее утро Лева Бабушкин. — Мне же не с чем работать, золотая моя!
«Золотая моя» означало, что Лева жутко рассердился. Он был очень корректный, и все его ругательства со стороны выглядели безобидно. Пациенты Леву любили. Он обладал располагающей внешностью — приятная полнота, очки, славный румянец. Кроме того, Лева был дружелюбен и вежлив со всеми без исключения. В редкие минуты гнева или раздражения у него отчего-то краснел нос.
Вот и сейчас нос у Левы сделался клубничным. Не зная, как оправдаться (а оправданий у нее не было ровным счетом никаких), Глаша пробормотала:
— Левушка, ты понимаешь, я была занята другим делом. — Она решила все свалить на Кайгородцева, не раскрывая, впрочем, сути дела. — Мне Петя, — она понизила голос, — доверил одно расследование. Я ведь в этом деле человек опытный.
— Да! Прямо можно идти и наниматься в Интерпол, — сердито сказал Лева. — Глаш, ну какое расследование? Будешь искать удравшего директорского кота? Или, может, у него пропала подушечка для печатей?
— Вот и зря ты смеешься, — надулась Глаша. — Все очень серьезно.
Бабушкин, однако, не поверил, что все серьезно, и издал тяжкий вздох.
— Я завтра принесу распечатки! — горячо пообещала Глаша.
— Ладно, — махнул тот рукой и неожиданно заинтересовался:
— А что это у тебя за бумаги?
— Это… Это личное, — подобралась Глаша. Она с самого утра заучивала словечки, которыми молодежь обогащала «великий и могучий».
Кое-что запомнилось очень легко. Выражения «гнать пургу» или «выпасть в осадок» были ей понятны и где-то даже близки. Но в импровизированном словаре попадались такие словечки, как «дрюкер», «хагены», «берлять». Они ставили Глашу в тупик. «Может быть, — думала она, — Жора преувеличил значение сленга? Может быть, вовсе не обязательно пользоваться этим обезьяньим языком?» Однако других консультантов у нее не было. Подвойская, которая жуть как любила давать советы, давно вышла из эпатажного возраста и вряд ли знала что-то такое, что могло поразить воображение Вити Стрельникова.
Модный «прикид» лежал в большом пакете под рабочим столом, и, когда Глаша задевала его ногой, ей становилось откровенно не по себе. Джинсы, отделанные голубым кружевом, и короткая кофточка на одной пуговице станут ее боевыми доспехами. Там же, в отдельной коробочке, лежала дюжина заколок для волос, которых, как предупредила Лида, должно быть обязательно много. Ударной вещью Глаша считала и маленькую серебряную сережку в виде колечка, которой она решила прищемить себе нижнюю губу. Как будто бы это пирсинг. Но без дырки. «Вечер прохожу, никто ничего и не заметит», — подумала она и поглядела на часы.
До встречи оставалось не так уж много времени. Глаша рассчитывала уйти из центра последней, Чтобы не попасться на глаза коллегам по работе. Ну, почти последней, потому что дверь запирала и включала сигнализацию Раиса Тимуровна.
