Дар царицы Савской. Абиссинское заклинание - Наталья Николаевна Александрова
Ладно, об этом после подумаю, сейчас нужно уносить ноги.
Я собрала все свое мужество, перелезла через подоконник и двинулась по карнизу, прижимая к себе чемодан с вещами.
Карниз был узкий, в полкирпича, на него едва помещалась моя нога… я медленно двигалась вперед приставным шагом…
Кажется, я уже говорила вам, что не боюсь собак. Но собаки — это одно, а высота — это совсем другое… высоты я боюсь, ужасно боюсь! Но другого выхода у меня не было…
Главное — не смотреть вниз!
И я старалась не смотреть, но глаза меня не слушались, бездна под ногами так и притягивала мой взгляд.
Там, далеко внизу, суетились крошечные человечки, похожие отсюда на насекомых. Там, внизу, стояла машина убийцы. А сам он уже скрылся в подъезде.
Нужно торопиться… Чемодан ужасно мешал. Бросить его, что ли?
Еще несколько шагов… еще несколько…
Наконец я добралась до края соседней крыши, перешагнула через нарядный заборчик и оказалась на площадке, оборудованной соседом-художником. Два шезлонга, складной столик…
Я перевела дыхание, уняла бешено бьющееся сердце.
Но расслабляться нельзя, убийца все еще близко!
Окно, выходящее на крышу, было закрыто. Я подошла к нему, заглянула внутрь.
За этим окном была большая комната, точнее — мастерская художника. Возле стен были сложены стопки холстов, посредине, около мольберта, стоял сам художник, бодрый бородатый дядечка лет пятидесяти. В руке у него была большая кисть, которой он время от времени решительно тыкал в холст, как копьем.
Напротив художника, на низеньком диване, лежала толстая голая женщина с круглым розовым лицом — модель или натурщица.
Я постучала в стекло костяшками пальцев.
Художник удивленно оглянулся, увидел меня, поставил кисть в большую, замазанную краской банку, вытер руки о блузу, подошел к окну, что-то проговорил — не было слышно ни звука, только губы беззвучно шевелились.
Я знаками показала ему, чтобы открыл окно.
Он так и сделал, открыл створку окна и удивленно спросил:
— Ты кто такая? Как ты сюда попала?
— Прилетела, — ответила я, улыбаясь, — вообще-то я, как Карлсон, живу на крыше…
— Карлсон, насколько я помню, был мужчина в самом расцвете лет! — парировал художник.
— Карлсоны бывают разные! Ну, можно я просто пройду через вашу квартиру?
— А, вспомнил, ты — соседка, там еще такой парень толстый живет! Ну проходи, раз надо. Нет проблем… но вообще у тебя интересная фактура. Ты не хотела бы мне как-нибудь попозировать? Я бы тебя охотно увековечил!
— Ну, может, как-нибудь, когда-нибудь…
— Ладно, будешь еще пролетать мимо — залетай!
Я прошла через мастерскую.
Натурщица, воспользовавшись паузой, села на диване и закурила. На меня она не обратила ни малейшего внимания.
Проходя мимо мольберта, я из любопытства взглянула на картину, над которой работал сосед.
На холсте было изображено что-то, отдаленно напоминающее гибрид белого африканского носорога и механической сноповязалки и ничуть не напоминающее натурщицу.
Впрочем, я не разбираюсь в современном искусстве…
На мой удивленный взгляд художник привычно ответил:
— Я так ее вижу!
Он вывел меня в коридор, показал на дверь и повторил:
— Ну, будешь пролетать мимо — залетай…
— Спасибо тебе! — от души сказала я, вышла на крутую темную лестницу, поспешно спустилась по ней и через пару минут была на улице.
К счастью, этот подъезд выходил на другую улицу, так что я не встретилась с убийцей.
Роман открыл дверь своими ключами, вошел в квартиру и фальшиво-бодрым голосом проговорил:
— Аленка, ты дома? Я пришел!
Он тут же подумал, что если бы Алена была дома, то она сразу же заподозрила бы неладное, потому что даже поначалу никогда он не называл ее Аленкой, а уж потом и вовсе обзывался по-всякому.
Совесть подняла было голову, но Рома тут же ее придавил и позвал ласково:
— Девочка моя, ты где?
Ему никто не ответил.
«Пупс» проскользнул следом за ним, закрыл входную дверь, быстро заглянул в одну комнату, в другую, вернулся в прихожую.
Роман стоял посреди прихожей, как соляной столп.
— Где она? — зло прошипел «пупс». — Ты же сказал, что она должна быть дома!
— Я… я не знаю!
— Думай! Думай, а не то… — И страшный человек снова продемонстрировал свой нож.
Рома встрепенулся, вошел в комнату, заглянул в один шкаф, в другой и наконец проговорил:
— Она ушла… ушла от меня. Нет ее вещей.
— Похоже, ты не очень расстроился?
Рома промолчал.
— Ну, тогда думай — куда она могла уйти!
— Я… я не знаю…
Страшный человек сверкнул глазами, потянулся за ножом — и Роман поспешно залопотал:
— Я правда не знаю… у нее нет своего жилья… не представляю, куда она могла пойти…
— Родители?
— У нее, кажется, только мать… где-то далеко… я ее в жизни не видел…
— Допустим, я тебе верю. А что вообще ты о ней знаешь? Где она работает? Что она не в твоей фирме — это я уже знаю… а вообще — она что, жила на твоем содержании? Что-то не похоже…
— Нет, конечно… она репетитор, уроки дает малолетним обалдуям.
— Хорошо, а адреса этих обалдуев ты знаешь?
— Откуда… — Рома пригорюнился. — Я никогда не интересовался…
— Это плохо… — протянул «пупс», и его интонация очень не понравилась Роме. Он понял, что сейчас его будут если не убивать, то бить уж точно. И хорошо, если не ногами.
И тут его осенило:
— Нет, одного ее ученика я знаю! Петя, Петя Самохин! Это ведь в фирму его отца Алена меня устроила!
При этих словах Рома снова испытал угрызения совести, но быстро и привычно их загасил.
Ведь это отец Пети взял его на работу в свою фирму, от него зависело благосостояние Романа, его новый статус приличного, высококлассного специалиста…
— Самохин, значит! — прошипел «пупс». — А адрес и телефон этого Самохина ты знаешь?
— Не-ет… — проблеял Роман, стыдливо отведя глаза.
Несвоевременно проснувшаяся осторожность вдруг подняла голову и прошипела ему, что если за Алену никто не заступится, поскольку она никто и звать ее никак, то, наведя этого бандита на своего работодателя — хозяина крупной фирмы, он, Рома, рискует потерять работу и вообще огребет кучу неприятностей.
— Я не зна-аю…
— Не знаешь? — переспросил злодей дурашливым тоном. — И почему это я тебе не верю?
И ударил Романа в солнечное сплетение. Вроде бы не сильно, но на какое-то время Рома перестал дышать, в глазах у него потемнело, перед ними замелькали белые мухи, ноги его подогнулись, и он упал на колени. А страшный
