Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ) - Милошевич Сергей
Холмов умолк и, сняв со стены гитару, стал мурлыкать себе под нос: «В тот вечер я ни пил ни пел, я на нее во всю глядел, как смотрят дети, как смотрят дети…»
— Но не буду тебя интриговать, Вацман, — неожиданно произнес Шура, хлопнув ладонью по струнам. — Мне кажется, что я нашел-таки такое дело. Только уговор: язык за зубами!..
— Могила! — страшным голосом вскричал Дима и с такой силой хлопнул себя кулаком в грудь, что закашлялся. Шура засмеялся, но затем лицо его стало серьезным.
— Дело это нешутейное, — многозначительно произнес Холмов, оставляя гитару в сторону. — Весьма нешутейное. Понимаешь, Вацман, еще работая в райотделе, я обратил книмание на непонятное явление: в Одессе невесть куда бесследно исчезают люди… Нет, я не имею в виду, так сказать, объяснимые случаи: человек ушел из дома, загулял, попал в больницу в незнакомом городе, отшибло память, наконец, его убили и труп надежно ликвидировали… Тут, как говорится, вопрос ясен. Но бывают, Вацман — очень редко, но бывают — вещи, которые, как говорится, ни в какие ворота не лезут! Причем, именно в таких случаях, в отличие от первых, людей никогда не находят ни живыми, ни мертвыми. Куда, скажи на милость, мог деться скромный, тихий, не имеющий никаких врагов инженер, который за полчаса до начала крайне интересующего его футбольного матча выскочил за сигаретами и которого уже второй год никто не видел? Женщина сорока четырех лет, простая рабочая, ясным солнечным днем отправляется навестить подругу, живущую в трех кварталах от ее дома и — исчезает бесследно. Кому она понадобилась? И таких примеров я могу привести еще немало. Причем, подобные истории происходят не только в Одессе!..
Разгорячившись, Шура стал размахивать руками.
— Тут дело нечистое, Вацман! — горячо продолжал он, жестикулируя. — Очень нечистое. Явно орудует какое-то кодло, которое крадет людей просто как физическую особь. Как, а главное — зачем?! Вот вопрос, Вацман…
В это время раздался грохот. Это Димина щека соскочила с ладони, и Дима, который как оказалось уже несколько минут сладко дремал, со всего маху ударился скулой о стол. Холмов умолк и безнадежно махнул рукой.
— Давай спать, Вацман, — сухо произнес он. — Ты, я вижу, сегодня не расположен выслушивать подобные вещи…
— Нет-нет, продолжай! — встрепенулся скривившийся от боли Дима, у которого моментально улетучились остатки сна. — Очень любопытно…
Но обиженный Холмов с треском захлопнул окно, молча разделся и, зевнув, рухнул а кровать.
— Туши лампаду, Вацман, — лениво пробормотал он. — Отбой…
Дима погасил свет, спотыкаясь в темноте, пробрался к дивану, разделся и тоже лег. В комнате воцарилась тишина, которую вскоре нарушил полусонный голос Шуры:
— Завтра в Художественном музее открывается выставка «Обнаженная натура в современном фотоискусстве». Дим?
— Сходим, — согласился Дима зевая.
Часть Вторая
Необычайное происшествие в одесском порту
Глава I. Выходной
— Черти бы тебя подрали! — раздраженно пробормотал Холмов, встряхивая остановившуюся электробритву. — Никак не дойдут руки отремонтировать…
Бритва наконец надрывно зажужжала, и Холмов, запрокинув навзничь голову, продолжил прерванную процедуру бритья. Столь странная и неудобная поза объяснялась просто: в ином положении бритва не работала.
— Ну что там, Вацман, пишет пресса? — завершив в конце концов трудоемкий процесс ликвидации растительности на лице, поинтересовался Шура у Димы, который, уютно устроившись на диване, просматривал свежие газеты.
— Есть кое-что интересное, — бодро ответил Дима, шелестя страницами. — вот, например, сообщение…
— Если это сообщение о том, что в Америке обидели очередного негра, а на БАМе забили очередной болт в шпалу — то лучше молчи! — перебил его Шура, хлопавший по щекам ладошкой, смоченной одеколоном. — Что там есть веселенького по моей части — убийства, ограбления, происшествия и тэ дэ?..
— Поищем, поищем… — невозмутимо ответил Дима. — Ага! Вот, как раз по твоей части: «Происшествия. Вчера на Дерибасовской, в очереди у молочного магазина за кефиром упал в голодный обморок гражданин Цурюпман, работающий, как было установлено позже, зам. начальника отдела продовольственных товаров областного управления торговли. Он госпитализирован с диагнозом „запущенная дистрофия“…»
— Чего?.. — вытаращил удивленные глаза Холмов. — Какая дистрофия?..
— А вот еще, — продолжал Дима, пряча за газетой ехидную улыбку.
— «Пресс-служба УВД сообщает. Уличенный в крупных хищениях зав. производством столовой номер 67 Коркин в порыве отчаяния пытался покончить с собой, съев три мясных салата „Пикантный“, изготовленных в этой же столовой. Но скрыться подобным образом от правосудия ему не удалось: после промывания желудка Коркин предстал перед судом…»
— Хватит дурачиться, Вацман, — усмехнулся Шура, поняв, наконец, что Дима его разыгрывает. — Тоже мне, Ильф и Петров выискался. Вернее, Булгаков: тот тоже врачом был, правда, доученным…
Еще в институте у Димы появилась малообъяснимая тяга к литературному творчеству, преимущественно в жанре юмора и сатиры. Теперь, с накоплением жизненного опыта и впечатлений, эта тяга превратилась в манию. Он писал рассказы, пьесы, миниатюры и рассылал по редакциям центральных изданий. С одинаковым результатом: в лучшем случае оттуда приходили до отвращения любезные, стандартные отказы. Так что пока Шура оставался его единственным читателем, вернее, слушателем.
— Что там за бортом? — поинтересовался Холмов, увидев, что Дима отдернул шторы и выглянул в окно. — Как погода?
— Дождь закончился, из темного царства туч, усиленно работая локтями, пытается выбраться древнее светило Гелиос, — высокопарно сообщил Дима, посмотрев на небо. — Кажется, это ему удается.
— Может, тогда прошвырнемся в город? — предложил Холмов. — Людей посмотрим, твои фирменные джинсы народу покажем, в киношку сходим… Развеемся, одним словом, а то я что-то закис в этой дыре… Дима, у которого сегодня был выходной, охотно согласился. Наскоро попив чаю, они оделись и вышли на улицу. Было пол-одиннадцатого утра — то самое время, когда честные труженики уже давно разошлись по рабочим местам и настал час выползать на свежий воздух тунеядцам, отпускникам, работникам свободных профессий и алкоголикам. Один из ярких представителей последней категории граждан как раз и попался навстречу Диме и Шуре, когда они не спеша брели на трамвайную остановку. Это был мужичонка, вымазанный в липкой грязи до такой степени, будто он только что вылез из бетономешалки. Бедолагу швыряло во все стороны с такой силой, словно он шел по палубе корабля, попавшего в десятибалльный шторм, поэтому для сохранения равновесия мужичок широко расставил руки, как пацан, играющий в самолет. В данный момент пьянчуга пытался выполнить сложнейшую процедуру — попасть в открытую настежь входную дверь подъезда своего дома.
— Заход на посадку по приборам в сложных метеоусловиях! — оживился Холмов, который в армии служил в авиации. — Пройден дальний привод… возьми пять градусов влево, поправки на ветер, — комментировал он, глядя на приближающегося к двери мужика. — Идешь правее полосы… Эй, уходи на второй круг! — крикнул вдруг Шура, но было поздно: пьянчуга проскочил мимо двери и со всего маху треснулся физиономией о стену. Осоловело глядя перед собой, он постоял с минуту на месте, затем попятился назад и под улюлюканье покатывающегося со смеху Шуры повторил заход. На этот раз он оказался более удачным, и мужик скрылся в парадной.
— Есть касание! Выпускай тормозной парашют, — не унимался Холмов. — Впрочем, сейчас тебе жинка его выпустит… скалкой, — добавил он. — И где же ты, родной, так нажрался с утра?
— Это еще с вечера… — неожиданно послышался из подъезда утробный голос. Шура, не в силах больше смеяться, юлько покачал головой, и они с Димой побежали, дабы успеть на приближающийся к остановке трамвай.
