Гарри Кемельман - Пятница, когда раввин заспался
— Должно быть, это и впрямь здорово, но мне что-то не хочется, Сил. После полудня я обычно устаю, а по утрам у меня вроде как кружится голова.
— И я знаю, почему, — уверенным тоном заявила Силия.
— Знаешь?
— От недосыпания. Вот в чем твоя беда. Ты ложишься в два или три часа ночи. Шесть дней в неделю. Удивляюсь, как ещё на ногах-то держишься. Ты единственная знакомая мне девушка, которая работает по воскресеньям. Эти Серафино сели тебе на шею и хотят укатать насмерть.
— Я сплю столько, сколько нужно. Мне не обязательно дожидаться возвращения хозяев, — Элспет передернула плечами. — Просто, когда я остаюсь одна с детьми, мне не хочется раздеваться и залезать в постель. Обычно я дремлю на кушетке. Да и после полудня, бывает, прикорну. Нет, сна мне хватает, Сил.
— Но воскресенья…
— Это единственный день, когда Серафино могут выбраться к приятелям. Я не против. К тому же, когда я нанялась, миссис Серафино сказала, что, если мне понадобится воскресенье, она все устроит. Вообще-то они очень добры ко мне. Миссис Серафино говорит, что будет подвозить меня до центра города, если я захочу пойти в церковь. По воскресеньям автобуса не дождешься.
Силия внезапно остановилась и смерила Элспет взглядом.
— Скажи, он тебя достает?
— Меня?
— Пытается подкатиться, когда миссис нет дома?
— Ах, вот ты о чем! Нет, — поспешно ответила Элспет. — С чего ты взяла?
— Не верю я этим владельцам ночных клубов. И мне не нравится, как он смотрит на девушек.
— Глупости. Он почти не разговаривает со мной.
— Глупости? А вот послушай. Гледис, та девушка, что работала у них до тебя, была уволена, когда миссис Серафино застукала мужа при попытке соблазнить её. А ведь Гледис не была и вполовину так хороша собой, как ты.
Стенли Добл был типичным обитателем Барнардз-Кроссинг, даже своего рода прообразом некоторой части населения Старого Города. Коренастый сорокалетний здоровяк с волосами песочного цвета, уже тронутыми сединой, и грубой, загорелой до черноты кожей. Видно было, что он нечасто сидит в четырех стенах. Стенли умел все: построить лодку, починить канализацию и электропроводку, подстричь лужайку на летнем солнцепеке, исправить машину или привести в порядок лодочный мотор в штормящем море. Он никогда не уставал. Время от времени Стенли подрабатывал даже рыбалкой и ловлей омаров. И без труда находил себе место, но нигде не задерживался слишком долго, получая ровно столько денег, сколько ему было нужно. Так было, пока он не устроился в храм. Здесь Стенли и трудился с тех самых пор, как еврейская община купила старый особняк и перестроила его, превратив в школу, гражданский центр и синагогу. Тогда он был важным человеком: без него это здание просто развалилось бы на части. Благодаря Стенли котел, проводка и канализация исправно исполняли свое предназначение; он подлатал крышу и за лето выкрасил весь дом изнутри и снаружи. Когда был построен новый храм, Стенли, разумеется, пришлось заниматься другими делами. Ремонтировать было почти нечего, поэтому Добл поддерживал чистоту в здании, присматривал за лужайкой и кондиционерами летом и за отоплением зимой.
И сегодня, этим ясным утром вторника, Стенли тоже не бездельничал: он орудовал граблями на газоне перед храмом и уже собрал несколько бушелей скошенной травы и листьев. И хотя на лужайке по другую сторону храма было столько же работы, если не больше, Стенли решил устроить обеденный перерыв. А потом будет видно: захочется, уберет газон на задах, а нет — так оставит его на завтра. Торопиться особо незачем.
В холодильнике на кухне Стенли хранил картонку молока и несколько ломтиков сыра. Некоторые сорта мяса, точнее, все, кроме купленных в особых магазинах кошерной снеди, в храмовом холодильнике держать не полагалось. Но производство молока и сыра не требовало убоя скота, и, значит, они считались «чистыми». Стенли подумал, а не выпить ли ему кружечку пива. Его машина — дряхлый «форд» сорок седьмого года выпуска, с оторванным брезентовым верхом, покрытый ярко-желтой краской, оставшейся с последнего ремонта в чьем-то доме, — стояла на огороженной площадке перед храмом. Можно было доехать до «Кубрика» и вернуться за какой-нибудь час. Стенли никому не докладывался, но миссис Шварц сказала, что, быть может, ей понадобится его помощь, чтобы украсить храм к предстоящему заседанию сестричества, и Стенли решил не покидать рабочее место. Кроме того, если он ввяжется в какой-нибудь нескончаемый спор в «Кубрике» (к примеру, о том, чем лучше покрывать выходящие к морю фасады домов — дранкой или гонтом, или о том, победит ли «Селтик» в чемпионате), ещё неизвестно, когда удастся вернуться обратно.
Стенли умылся, достал из холодильника молоко и сыр и отнес их в свой уголок в подвале, где стояли колченогий стол, койка и плетеное кресло, вытащенное с городской свалки после очередного похода туда. Посещение помоек было излюбленным занятием некоторых слоев местного общества.
Стенли сел к столу и принялся жевать бутерброды, запивая их молоком и с легкой грустью разглядывая сквозь узкое оконце и редкие кусты ноги прохожих — мужские в брюках и стройные, соблазнительные женские, затянутые в шелковые чулки. Иногда он изгибался, чтобы попялиться на какие-нибудь особенно красивые дамские ножки, после чего одобрительно кивал своей седеющей головой и бормотал: "Красота-а… А?".
Стенли прикончил кварту молока и вытер губы шершавой волосатой ладонью, потом встал с кресла, лениво потянулся и снова сел, теперь уже на койку, после чего принялся чесать ребра и голову короткими сильными пальцами, похожими на обрубки. Затем он лег и повертел головой, чтобы на подушке образовалась вмятина. Несколько секунд Стенли таращился на трубы, пересекавшие потолок будто кровеносные сосуды на анатомическом рисунке, потом перевел взгляд на стену и приклеенную к ней коллекцию "художественных фотографий" женщин на разных этапах разоблачения. Все были как на подбор грудастые, соблазнительные, в теле. Глаза Стенли блуждали по снимкам, губы растянулись в удовлетворенной ухмылке.
За окном послышались женские голоса. Стенли перевернулся на бок, чтобы посмотреть, кто пришел, и сумел разглядеть две пары ног, обтянутых белыми чулками, а рядом — колесики детской коляски. Кажется, он знал этих девушек: они проходили мимо довольно часто, и ему очень нравилось подслушивать обрывки их разговоров. Ощущение было такое, словно он подглядывает в замочную скважину. Почти такое же.
— …ну, тогда заканчивай с делами, а потом садись на сейлемский автобус, а я тебя встречу, и мы перекусим на автовокзале.
— Я вообще-то собиралась задержаться в Линне и сходить в «Рай».
— Но там крутят длиннющие фильмы, которые никогда не кончаются. Как же ты доберешься до дома?
— Я проверяла, сеанс заканчивается в половине двенадцатого. Вполне успеваю на последний автобус.
— А не боишься возвращаться так поздно одна?
— Этим рейсом ездит немало народу, а от остановки до дома всего пара кварталов… Энджи, немедленно иди сюда!
Послышался дробный топот каблучков, и мгновение спустя ноги в белых чулках скрылись из поля зрения Стенли. Он снова лег на спину и принялся изучать фотографии. На одной была запечатлена смуглая брюнетка в поясе и черных чулках. Стенли таращился на снимок до тех пор, пока брюнетка не превратилась в блондинку, а черные чулки — в белые. Вскоре после этого челюсть его отвисла, и Стенли захрапел, зычно и размеренно. Его храп напоминал рокот лодочного мотора на высокой волне.
Майра Шварц и ещё две женщины из сестричества, готовившие маленький зал к собранию и праздничному ужину, отступили на шаг и, чуть склонив головы набок, уставились на стену.
— Может, чуток повыше, Стенли? — спросила Майра. — Как вы думаете, девочки?
Стоявший на стремянке Стенли послушно поднял лист гофрированной бумаги ещё на пару дюймов.
— По-моему, надо немного опустить.
— Возможно, вы правы. Стенли, можно малость пониже?
Стенли вернул вывеску на прежнее место.
— Так держать, Стенли! — воскликнула Майра. — В самый раз, правда, девочки?
Две женщины с воодушевлением согласились. Они были гораздо моложе председательницы сестричества. Эмми Адлер едва исполнилось тридцать, а Нэнси Дретман хоть и была малость постарше, но вступила в сестричество совсем недавно. Поскольку эти женщины состояли в комиссии декораторов, они пришли в храм в брюках, чтобы заняться делом, но вдруг сюда заявилась расфуфыренная в пух и прах Майра, которой приспичило "посмотреть, все ли в порядке", и тотчас приняла командование. Эмми и Нэнси не очень любили заниматься украшательством, но эту работу обычно поручали сестрам с небольшим стажем. И если они докажут, что хотят трудиться, им доверят более важные задания. Например, рекламу. Тогда они начнут обхаживать местных торговцев и деловых партнеров своих мужей, чтобы те давали рекламу в Программном Альбоме. Или их введут в комитет дружбы, и тогда эти женщины будут навещать больных. А когда они докажут, что справляются с работой, сиречь умеют заставить других вкалывать вместо себя, их имена будут занесены в список кандидатов в члены исполнительного совета. И это будет их «потолок».
