Ирина Потанина - История одной истерии
В общем, закалка для общения с не вполне нормальными персонажами у меня уже имелась, и это обязывало действовать.
— На чем мы остановились? — невозмутимо переспросила режиссерша, когда дверь за Существом всё-таки закрылась. Её тренировка в общении с такими персонажами казалась воистину безграничной.
— Вы собирались изложить мне подробности дела, — вежливо подсказала я. А потом вдруг решила действовать напрямик. Если вся эта катавасия с запиской действительно попытка проверить меня — пусть Зинаиде Максимовне станет стыдно, и она, что, кстати, тоже немаловажно, действительно убедится в моей компетентности и даст должные рекомендации перед спонсором. А если не проверка, то тем более надлежало выяснить все нестыковки. Коль даже с клиентом отношения будут натянутыми, то, как же тогда работать?
— Только прежде, — перебила я уже собравшуюся с мыслями Зинаиду Максимовну (Жорик бы меня уже давно убил, одно из основных правил — никогда не перебивать говорящего, мало ли в какой момент из него выплывет ТА САМАЯ важная информация), — Прежде, ответьте мне честно на пару вопросов. Вы действительно хотите привлечь меня к расследованию?
— Ну, да…
— Тогда зачем все эти уловки с записками?
— Вы о чем?
— У вас есть черный маркер. Нет фольги в сигаретах. Вы сразу же поспешили на лестничную площадку, как только записка с ответом легла на пожарный ящик…
Любой здравомыслящий человек, услышав последние фразы, впал бы в прострацию, но Зинаида Максимовна в точности поняла, что я имела в виду.
— Действительно, — ошарашено произнесла она, — Я бы и сама себя заподозрила. Не делаю этого только потому, что точно знаю: записку не писала… Маркер… Он у меня всегда. Все знают, что я им пользуюсь… Фольгу из сигарет могли вытащить, чтобы подставить меня под подозрение, или просто из-за нехватки бумаги. С ключами — просто совпадение.
— Да, — безжалостно продолжила я, — Но во время репетиции я сидела практически возле шкафа и не могла не заметить, если бы кто-то залез в него. К шкафу подходили только вы, когда вешали мой плащ. Только вы одна!
— Значит, не только я! Значит, не одна! Значит, записку подбросили не в шкафу! Значит… — Зинаида Максимовна вдруг успокоилась, — Простите, переняла вашу манеру и тоже стала кричать. Как вы думаете, я в своем уме? — спросила она меня уже нормальным тоном, — Мда… Вопрос риторический. Я, тем не менее, думаю, что в своем. И даю честное режиссерское слово, что записку вам не подкладывала… Стоп! А нельзя ли к шкафу было пробраться как-то в обход вас?
На этот раз Зинаиду Максимовну уже не испугала необходимость подниматься обратно вверх. Легонько стукнув кулаком по косяку и вернув его тем самым в привычное положение, режиссерша захлопнула дверь, и мы с ней лихо помчались в зрительный зал. Спустившись на полпролета, я вдруг вспомнила о записке и вернулась обратно. Пошарив рукой по ящику, я наткнулась на свой огрызок бумаги, расстроилась и кинулась догонять режиссершу.
— Ответ на записку лежит на месте, — грустно сообщила я ей, — Хотя… Нет! Как же я сразу не заметила!
Выкрикивая все это уже на ходу, я снова кинулась к ящику. Плотность бумаги! Плотность лежащего на ящике листика была совсем другой. Моя записка бесследно исчезла. Вместо неё я достала со шкафчика злополучную фольгу от сигаретной пачки. Без надписей. Совсем пустую. Что это? Свидетельство того, что злоумышленник отказывается со мной разговаривать или просто совпадение? Ведь записку мог забрать кто угодно… И, хотя мне казалось, что, когда я клала на ящик свой ответ, огрызка фольги там не было, я все же не была уверена в этом.
«Как можно было не исследовать место?!» — мысленно накричала я на себя и снова бросилась вниз.
У Зинаиды Максимовны, между тем, были новости.
— Вот! — победно открывая дверцу шкафа, сообщила мне режиссерша.
Пришлось протиснуться сквозь Зинаиду Максимовну и залезть в шкаф. Дела! Оказывается, в фанере, закрывающей тылы шкафа, была проломана достаточно крупная дыра.
— Про эту дыру мы все, разумеется, знали. Каждый раз созерцали сквозь неё стену, вешая вещи. Но вот про то, что к шкафу есть доступ извне…
В том месте, которым стена прижималась к шкафу, когда-то было окошко. Сквозь дыру, оказывается, было видно отнюдь не стену, а ставню этого окошка, которую, как установил проведенный тут же эксперимент, легко можно было открыть из междверного пространства при входе в зал.
— Возможно, это окно планировалось для установки осветительного прибора. Скажем, обычного пистолета, — думала вслух режиссерша, — Мы давно светим сверху, из рубки, поэтому и не догадывались о наличии за шкафом этого окна.
— Видно, все-таки кто-то догадывался, — поправила я, — Вспомните, как давно здесь стоит этот шкаф?
— Ой, да целую вечность.
— Кто из актеров занимается у вас столько лет? — задала я заранее заготовленный второй вопрос, не успев переварить услышанный ответ на первый. Возникла неловкая пауза. Потом режиссерша, видимо, решив не обращать внимания на мои странности, продолжила свои душеизлияния.
— В том-то и дело! — с видом одержимой Зинаида Максимовна вдруг захлопала в ладоши, — В том-то и дело, что нахождение этой дыры снимает с моих актеров подозрения. По крайней мере, с тех, что находились внутри зала. И это радует! Необычайно радует! Я бы даже сказала, — тут режиссерша набрала полную грудь воздуха, и я непроизвольно зажмурилась и закрыла уши руками, — У-р-р-а!!! — громогласно пробасила годящаяся по возрасту мне в матери женщина и даже несколько раз подпрыгнула на одной ноге для убедительности, — Я всегда верила своим актерам!
Не в силах скрыть собственного скептицизма, отсматривала я проявления чужой радости. Не то, чтобы я не была довольна развеявшимися подозрениями о труппе… Просто теперь круг подозреваемых из всех, кто содержался в момент подбрасывания записки внутри зрительного зала, переносился на тех, кто находился вне этого помещения. А, если за время моего пребывания в ДК на улице не случилось какого-нибудь страшного ЧП, то таковых, бесспорно, было значительно больше. Согласитесь, радоваться в такой ситуации казалось, по меньшей мере, глупым.
— Постойте, — в этот момент я кое-что вспомнила, — А ведь эта девочка… Ксения… Послушайте, я сейчас точно помню, что между тем, как она вышла из зала, и тем, как хлопнула вторая дверь, выходящая в коридор, прошло довольно много времени. Я еще подумала, что девочка пытается успокоиться, прежде чем показаться людям на глаза…
— Ксения?! — Зинаида Максимовна стала вдруг очень серьезной, — Нет. Я не думаю… Но, — режиссерша напряженно замерла, — Кстати, у нее ведь был черный маркер. Мы все еще смеялись, мол, ну вот, у режиссера появились подражатели.
— Мне немедленно надо поговорить с этой Ксенией, — излишне быстро для хладнокровного детектива, коим хотела казаться, выпалила я.
— Прежде поговорите все же с нашим спонсором, — тактично напомнила мне режиссерша, вновь акцентируя внимание на том, что моё участие в деле все еще находилось под вопросом, — Тем паче, что он — отец Ксении.
4. Глава о том, как сыщики находят укрытие, а неприятности — сыщиков
— Изыди, исчезни, испарись!!! — кричала я в открытое окно своего Форда уже через двадцать минут после описанных выше событий.
Настасья корчилась от хохота на пассажирском сидении, а неуемная Тигра и не думала реагировать на мои просьбы. Кажется, обе девочки считали, что я не всерьез. В самом деле, кому может прийти в голову, что общество Существа может оказаться нежеланным. С поистине героическим спокойствием Существо выслушивало очередной поток слов, свидетельствующий о том, что в данный момент помощь мне не нужна, дегенеративно хихикало, указывая, что считает все сказанное забавной шуткой, и упорно продолжало преследовать меня на… ядовито-зеленом мотороллере. Да, да! В час пик старинные улочки центра становились особенно узкими, и старине Форду было попросту негде разогнаться. От пробки до пробки, от светофора до светофора, от очередного открытого люка до взявшего управление перекрестком в свои руки регулировщика, я добиралась, оторвавшись от преследовательницы. Но жуткий мотороллер вновь и вновь догонял меня во время вынужденных остановок.
Ох уж мне эти типичные представители нового поколения! Такое понятие, как «доброжелательность» для них считается чем-то неимоверно устаревшим. Друг с другом они разговаривают исключительно в задиристо-язвительной манере, что считается признаком уверенности в себе и остроумия. Я собственными ушами слышала, как один тинэйджер с пафосом сгорающего от обилия страсти Ромео, признавался своей подруге в самых сокровенных чувствах словами: «Машка, сука, ведь я же люблю тебя!» И ничего. Пассия ничуть не обиделась. Напротив. Ответила что-то вроде: «Ну, наконец-то ты, козел дранный, мне это сказал». Как следствие — этих деток совершенно невозможно обидеть и отшить. Любые гневные слова для них являются обычной шутливой манерой общения.
