Карл Хайасен - Купание голышом
Тул явно позабавился:
– Чё ваще, етить, творится?
– Щекотливое матримониальное положение, – пояснил Странахэн.
Джои нетерпеливо вздохнула:
– Хватит. Этому человеку нужен доктор.
Тул шевельнулся и поморщился:
– Детка, твой муж – член партии мудаков.
– Спасибо за информацию.
– Где чемодан?
– В лодке, – ответила Джои, – вместе с Чазом.
– А где Чаз?
Странахэн указал на громаду шторма, которая скользила от берега в Атлантику.
– Он забрал деньги. Деньги Реда, – задумчиво произнес Тул.
– Вот молодец.
Корбетт попытался осмотреть пулевое ранение, но Тул отбросил его руку.
– Почему он в тебя стрелял? – спросила Джои.
– Решил небось, что я буду палить в него.
– А ты собирался?
– Еще бы, но потом передумал. Это-то меня и бесит, – кисло сообщил Тул. – Тока я надумал поступить по-доброму, по-христиански – оставить парня в покое – и чё? Он всаживает в меня пулю!
Странахэн надевал одежду и плащ-дождевик. Корбетт показал ему девятимиллиметровую «беретту», добытую из кармана Тулова комбинезона.
Странахэн опустошил патронник, вынул обойму и протянул пустой пистолет Тулу. Тот выбросил «беретту» в воду.
– Вся отсырела, – объяснил он. – Видите его где-нибудь?
Джои помотала головой. Она стояла подбоченившись и пристально вглядывалась в сплошной мрак. Молнии на время прекратились, и разглядеть вдали маленький катер стало совсем невозможно.
– Мик, надеюсь, ты был прав, – сказала она.
– Не волнуйся. Он в прошлом.
Тул с трудом поднялся на ноги.
– Отвези мя на материк, и будем считать, что за то, у дока в доме, мы в расчете. За то, что ты врезал мне по горлу и все такое.
– Это самое меньшее, что я могу сделать, – согласился Странахэн.
Они с Корбеттом помогли Эрлу Эдварду О'Тулу забраться в ялик, который опасно накренился под его весом. Джои побаивалась к ним присоединяться, но другого пути из Стилтсвиля не было.
Корбетт раздал спасательные жилеты. Тул в свой не влез.
– Пора мне перестать жрать чипсы, – сказал он.
Даже в ночном сумраке Джои видела тонкую темную струйку из-под его руки. Когда она посоветовала ему отправиться прямиком в госпиталь, он резко засмеялся.
Ялик ковылял так неуклюже, что одной норовистой волны хватило бы его затопить. Никто не двигался, пока Странахэн медленно вел лодку к западному берегу Ки-Бискейн. Поездка была мокрой и дикой, но все исправилось, едва они достигли канала Пайнс. Они оставили Тула на заднем дворе какого-то миллионера, недалеко от бульвара Крандон.
– Займись пулей, – посоветовал Корбетт.
Тул печально улыбнулся, словно это его тайная шуточка.
– Я так и не понял, чё вам было надо, ребята, – сказал он. – Вы с этой вашей сделкой чё хотели-то?
– Спроси у них. – Корбетт указал на сестру и ее сообщника.
– Ответственности, – сказал Мик Странахэн.
– Конца, – сказала Джои. – Может, спокойствия на душе.
Тул раздраженно хлопнул в ладоши:
– Да бросьте вы! В жизни так не бывает!
– Иногда бывает, – возразил Странахэн.
Тридцать
Чарльз Перроне спал в собственной постели, обнимая чемодан. Он проснулся перед рассветом, разжевал пять вишневых подушечек маалокса, бросил в бумажный пакет зубную щетку и три пары чистого белья, после чего сел писать предсмертную записку.
«Всем моим друзьям и любимым, – без малейшей иронии начал он.
Жизнь в одиночестве невыносима. Каждый новый рассвет напоминает мне о моей драгоценной Джои. Хоть я и старался держаться, боюсь, это невозможно. Я цеплялся за надежду, сколько мог, но теперь пора признать ужасную правду. Она никогда не вернется, и это моя и только моя вина – как мог я выпустить ее из виду в ту дождливую ночь на море?
Я молю всех вас простить меня. Как бы я хотел сам себя простить! Сегодня ночью я воссоединюсь со своей любимой, чтобы мы смогли обнять друг друга на пути в иной, лучший мир.
Приготовьте мой костюм лебедя.
Ваш в горе, доктор Чарльз Перроне».
Чаз предвидел, что его искренность окажется под вопросом, как только Джои выйдет из тени и отправится в полицию. Он тщеславно надеялся, что душераздирающая прощальная записка вызовет сомнения в ужасной истории его жены и даст ему время смыться. Яркие фразы он, разумеется, надергал с интернет-сайта, посвященного знаменитым предсмертным словам и запискам. Чазу особенно нравилась последняя фраза, которую предположительно произнесла в 1931 году балерина Анна Павлова, перед тем как покинуть этот бренный мир.
Прилепив записку на холодильник, он порвал бумаги из рюкзака на мелкие клочки. Особое внимание он уделил заполненным таблицам, где были указаны минимальные концентрации фосфора в сточных водах ферм Реда Хаммерната. Дураки из отдела контроля возмутились бы, увидев, что таблицы Чаза заполнены и подписаны наперед, без положенных проб. Чаз подумывал сохранить поддельные документы на случай, если когда-нибудь понадобится шантажировать Реда или давать против него показания. Но теперь, благодаря упавшим с неба пятистам тысячам долларов, оптимальный ход – исчезнуть без следа. Он будет скучать по желтому «хаммеру» – до тех пор, пока не купит новый.
При условии, что в Коста-Рике есть представительство «Хаммера».
Он ждал, держа диспетчера такси на линии, когда позвонили в дверь. Чаз тихонько повесил трубку и прокрался в комнату Тула, где в заплесневелой спортивной сумке нашел ржавый револьвер. Он поспешил обратно, в дверь позвонили еще раз. Чаз хранил молчание, пока на дверь не посыпались удары, словно кто-то колотил по ней молотком для крокета.
– Прекратите сейчас же! Кто там?
– Уборщица.
– Рикка? – недоверчиво переспросил он.
– Открой, а то буду орать как резаная.
– Не делай этого. – Ее вопли способны разбить хрусталь – Чаз хорошо помнил их секс.
– Как по-твоему, что копы сделают с парнем, который пытается изнасиловать калеку? – спросила она.
Чаз поспешно заткнул пистолет за пояс и ее впустил. Одарив его злобным взглядом, она протопала мимо. На двери остались вмятины и трещины там, где она колотила своим гипсом.
– Как нога? – прохладно осведомился Чаз.
– Пошел ты.
– Как ты узнала, что я дома?
– Я звонила всю ночь, и в шесть утра линия была занята – Рикка волокла загипсованную ногу по кафельному полу.
– Я работал за компьютером. Присаживайся, – предложил Чаз.
С нетерпеливым вздохом она опустилась на диван.
– Я тут думала насчет новой машины – забудь про «Мустанг», я хочу вместо него «Тандербёрд» с откидным верхом.
– Славно, – сказал Чаз. Она не могла выбрать худшего времени для визита.
– Кстати, где мои деньги?
– Я над этим работаю. Пить хочешь?
– Вряд ли у тебя найдется цельное молоко, – сказала она.
Чаз ретировался на кухню и сделал вид, что изучает содержимое холодильника, пытаясь придумать новый план. Когда он разогнулся, Рикка стояла у него за спиной – Чаз не представлял себе, как она умудрилась так тихо прокрасться с костяной ногой, но на лице ее было написано ядовитое презрение. Пока он лениво рылся в пиве и «Маунтин Дью», она внимательно ознакомилась с его предсмертной запиской.
– Умный мальчик, – похвалила она. – Собрался бежать?
– Может, я по правде собрался убить себя? Я серьезно, детка. У меня ужасная депрессия.
– А чемодан ты собрал для загробного мира? – Она ткнула пальцем в серый «Самсонайт» в прихожей.
– Ах, это, – произнес Чаз. – Я могу объяснить.
Она не оставляла ему иного выбора, кроме как убить ее, на этот раз на самом деле убить. Он выхватил второй пистолет Тула.
– Ну вот, опять, – вздохнула Рикка.
– Ты приехала на машине?
Чаз на такси добрался до дома из Майами, поскольку «хаммер» остался на пристани, ключи от «хаммера» – в кармане Тула, а Тул – на дне залива Бискейн.
– Куда мы едем теперь? – спросила Рикка.
Чаз отвел ее в гостиную. Глянул через жалюзи: она приехала на белой малолитражке с номерами Аламо на переднем бампере. В багажник вроде влезет «Самсонайт» и, может, ручная кладь, но с довеском в виде трупа с громоздкой загипсованной ногой – вряд ли.
«Нет проблем, – сказал себе Чаз. – Я это сделаю где-нибудь в кустах, выброшу ее тело, а потом на ее машине отправлюсь в аэропорт. Времени полно – у «Америкэн» есть беспосадочный рейс до Сан-Хосе в пять вечера».
– Твои рыбки помирают от голода. – Рикка с материнской заботой смотрела на аквариум.
– Да пошли они, – сказал он. Какого черта она лезет
в проклятый аквариум?
– Смотри-ка. – Она показала ему платиновое обручальное колечко. – Оно висело на мачте кораблика.
Стараясь сохранять спокойствие, Чаз велел ей положить кольцо обратно в воду. Она вслух прочитала гравировку:
