Яйца раздора - Галина Балычева
Лялька к этому времени была уже не только одета и умыта, но и полностью готова к отъезду. Она намывала во дворе свою «судзуку».
— Собирайся быстро! — крикнула она, когда я вышла на крыльцо с чашкой горячего кофе. — Ехать пора!
— Так Макс же еще не звонил, — возразила я. — Может, его еще и в Москве-то нет.
Лялька закончила намыливать машину и стала поливать ее из шланга.
— Пока доедем, пока заберем твой «Фольксваген», пока то да сё, твой Макс уже и приедет.
В общем, так оно и получилось. Вскоре позвонил Макс, который уже подъезжал к Москве и спросил, как проехать на нашу дачу, а я сказала, что с дачи мы уже уехали и что удобнее будет встретиться прямо у него в офисе.
Встретились мы через два часа на Чистых прудах, где в небольшом трехэтажном особнячке девятнадцатого века располагалась Максова фирма. Сам хозяин, то бишь Макс, уже поджидал нас в своем кабинете. В светлом костюме, гладковыбритый, с модной стрижкой он отнюдь не напоминал человека, который всю ночь провел за рулем. При нашем появлении Макс тут же бросил телефонную трубку, даже забыв попрощаться с абонентом, и раскрыв объятия, двинулся нам навстречу. Расцеловав меня, он галантно приложился к Лялькиной ручке и, усадив нас в глубокие пухлые кресла, обтянутые натуральной кожей, тут же велел секретарше Верочке принести кофе.
Журнальный столик возле окна был сервирован на троих: три кофейные чашки, три пузатые коньячные рюмки, бутылка коньяка, конфеты, фрукты. Не спрашивая, будем ли мы пить с утра коньяк, Макс наполнил рюмки и прежде, чем мы успели что-либо возразить, бухнулся перед нами на колени и пообещал не вставать до тех пор, пока мы не простим его за все те ужасы, что претерпели по его вине.
— Готов на все, только простите, — покаянно произнес он.
Шикарный мужчина на коленях перед нами! Этой декорации надо было соответствовать.
Лялька тут же приняла небрежную позу и, откинувшись на спинку кресла, закинула ногу на ногу, демонстрируя аппетитные коленки и породистые щиколотки. Весь ее вид говорил о том, что ее придется еще очень и очень хорошо попросить, прежде чем она смилостивится и простит виновного.
Я не захотела отставать от подруги и, последовав ее примеру, тоже постаралась принять царственную позу. Я, как и Лялька, откинулась было назад, закинув ногу на ногу, но, к моему полному неудовольствию, тут же съехала по скользкой кожаной спинке вниз. Я не учла того факта, что на мне был надет шелковый брючный костюм, а шелк по коже скользит, как окаянный. Я постаралась быстро исправить положение и, привстав на полусогнутых, снова откинулась на спинку кресла. Ситуация повторилась.
— Тьфу ты, черт, — выругалась я и вернулась в первоначальное положение на краешке сиденья. — И кто их выдумал, эти кожаные сиденья?
Наблюдавшая за моими телодвижениями Лялька едва сдерживала смех. Наконец она не выдержала и расхохоталась, а Макс, решив, что гроза миновала, резво вскочил на ноги и, чокнувшись своей рюмкой об наши, провозгласил тост:
— За прекрасных дам! — сказал он, потом опомнился и добавил: — За самых прекрасных!
Мы удовлетворенно кивнули и выпили. Макс тут же налил по второй и предложил выпить за нашу с ним поездку в Лондон. За это, конечно, нельзя было не выпить, и мы выпили снова. Потом мы все вместе стали рассматривать привезенные нами бриллианты и изумруды и строить догадки о том, как же это они попали в коробку с конфетами и какова во всем этом роль дяди Жоры Сизова.
Макс сказал, что вероятнее всего дядя Жора, он же Георгий Владимирович Сизов, приторговывал в тайне от фирмы неучтенной продукцией.
Максова фирма занимается изготовлением ювелирных изделий и огранкой драгоценных камней и, естественно, закупает для этого сырье, в частности, на Урале. Все это делается абсолютно официально и в соответствии с лицензией. Но вот часть этого сырья шла, по всей вероятности, мимо фирмы и оседала непосредственно у господина Сизова, который проторил дорожку за рубеж и переправлял необработанные, а порой и обработанные, а возможно, и краденые камни в Германию. Очевидно, и на этот раз он собирался перевезти камни в Мюнхен, да вот Макс случайно перепутал коробки с конфетами и, схватив не те, оставил своего зама «с носом».
Разобравшись во всем этом запутанном деле, мы выпили за то, что справедливость все-таки восторжествовала и дядя Жора остался ни с чем, а мы, слава богу, остались живы и здоровы.
Потом, когда нам захотелось есть, Макс спрятал бриллианты в сейф (не таскать же их с собой), и мы поехали обедать в ресторан, где наш обед плавно перетек в ужин.
Потом нас занесло в какой-то закрытый клуб, потом в какой-то открытый театр…
В общем, о том, что мы собирались посетить милицию, я вспомнила только на следующий день.
Снова мы встретились с Максом уже через три дня — выходили в свет на какую-то благотворительную тусовку.
О бриллиантах я не заговаривала, а Макс о них и вовсе не вспоминал. Сказал только, что дядя Жора так в Москве и не объявился, и никто его до сих пор не может найти. Впрочем, меня это не удивило. Вряд ли его кто-нибудь вообще теперь увидит. Разве что только где-нибудь за рубежом. Дядя Жора наверняка уже столько бриллиантов наворовал, что лежит теперь в шезлонге где-нибудь на побережье Средиземного моря, имеет солидный счет в мюнхенском или каком-нибудь другом банке и в ус себе не дует.
Но я ошибалась. Ни на каком побережье дядя Жора не лежал.
Он сидел. И сидел он в ресторане гостиницы «Савой», а напротив него сидел... Макс.
Они обедали и мирно по-деловому беседовали и даже смеялись чему-то иногда. Я в этом ресторане оказалась случайно. Отцов американский друг и коллега, Джек Маклахен, пригласил нас на обед.
Макс меня увидел сразу же, но, сделав вид, что не заметил, как ни в чем не бывало продолжал разговаривать с Сизовым. Мне же захотелось, не откладывая, прямо там, в ресторане, умереть. Но я, как ни странно, не умерла и даже высидела весь обед до конца.
Потом, уже на следующий день, Макс пытался мне все объяснить: дескать, он — деловой человек, и как деловой человек, он не должен бежать в милицию и ябедничать на своего заместителя, который
