Дело одинокой канарейки - Дельвиг Полина Александровна

– Ничего. – Даша насупилась и замолчала.

– Скажи, Кока успел произнести только одно слово – «пальма»? Может, это с чем-то сочеталось?

Даша пожала плечами:

– Я его переспросила, а он ответил: «Пальма, мать твою». С твоей матерью это сочетается. Стало тебе от этого легче?

Блондинка демонстративно зевнула и потянулась. Даша невольно залюбовалась ее длинными, потрясающе красивыми руками.

– Слушай, как ты умудряешься ногти не ломать?

– Не убираюсь и не стираю. Не отвлекайся. Еще хоть что-нибудь полезное ты запомнила?

Но на Дашу напала меланхолия. Ей было уже все равно. Никогда в жизни она не сможет понять, о чем хотел сообщить ей Кока, и, следовательно, не сможет выполнить свой долг перед ним. Никогда она не найдет клада, никогда не сможет устроить свою жизнь, завести семью...

Слезы хлынули у нее из глаз. Элеонора растерялась.

– Эй, ты чего, с ума сошла? Ты чего разрыдалась?

– Коку жалко... И себя жалко... – продолжала громко всхлипывать молодая женщина.

На пороге появился перепуганный чех.

– Пани Даша, что случилось?

– О Боже, и этот туда же, – проворчала Пилюгина и замахала руками. – Спать, спать, go home*.

– Он еще какого-то зубатого Муссу упоминал. Наверное, того, кто его убил. – Она вытерла слезы. – И про Ворона.

– Ворон – его приятель с кафедры, – начала было Элеонора, и тут же осеклась. – Что ты сказала перед этим – зубатый Мусса? А бородатой женщины там не было? Ладно, все ясно. Более идиотского места, чем рядом с тобой, для смерти трудно придумать.

Даша оторвала кусок бумажного полотенца и высморкалась.

– Он сказал, что все находится там, где я написала.

– Что писала? Где писала? – не поняла блондинка.

– Ну в дневниках моих. Он их прочитал. А Анька сказала, что он закопал свой клад либо у тебя на даче, либо у Боба.

Элеонора несколько секунд сидела, не издавая ни звука.

– Да она совсем чокнутая, твоя Петрова... Чтобы я Коке позволила в моем саду рыться?

– Да не в саду, а где-нибудь поблизости. Хотя вероятнее всего, клад Макеев спрятал все-таки у Боба.

Пилюгина, прикрыв глаза, о чем-то усиленно размышляла. Наступившую тишину нарушил звонок в дверь.

Чех испуганно подпрыгнул на табуретке:

– Это, наверное, пан Димитрий, – быстро забормотал он. – Не открывайте ему. Я машину разбил.

Даша охнула и прикрыла ладошкой рот.

– Что еще? – властно поинтересовалась Элеонора.

– Он Димкину машину разбил.

– Ту, которую тот тебе дал?

– Да.

Блондинка принялась смеяться так, что посыпалась штукатурка со стен.

– Господи, какое счастье, что ты никогда не была моей близкой подругой и ни о чем не можешь меня попросить. Ну иди, открывай. Умираю от любопытства узнать, чем все это закончится. Только если с ним будет Татьяна, лучше не открывай – или она тебя убьет, или я ее.

Даша была готова к самому худшему, но то, что она увидела, превзошло все ожидания.

На лестничной площадке стоял оборванный, невероятно грязный и пропахший дымом Боб. Руки его ходили ходуном.

– Здравствуй, Маленький... – произнес Кузьмин, не обращая внимания ни на онемевшую Дашу, ни на дрожащего за ее спиной чеха. – Я... Я домой приехал, а на автоответчике твое сообщение. Видишь, Маленький, вот и нет у меня больше хвоста. – Он провел грязной рукой по опаленному затылку. – Тебе так больше нравится?

Увидев Кузьмина, Элеонора замерла в той позе, в которой ее застал приход приятеля: одна рука на бедре, другая локтем опирается о косяк двери, длинная кисть изящно опущена вниз. Услышав его последние слова, Пилюгина моментально пришла в себя.

– Что... что... Господи, что случилось?! Тебя... на тебя напали? Тебя пытали? Что произошло?!

– Нету у меня больше дачи, Маленький, нету больших моих Пенат. – Кузьмин присел на пороге и заплакал, размазывая сажу по лицу.

Элеонора побелела, как стена. Потом бросилась к Даше и принялась трясти ее за шиворот:

– Кому ты еще рассказала про наши дачи? Кому? – Но тут же отпустила и кинулась к двери.

На пороге Пилюгина остановилась, обернулась и вытянула в сторону дрожащей женщины длинный красивый палец:

– Мой тебе совет: мойся и одевай во все чистое. Если и с моей дачей что-то произошло, клянусь – это твоя последняя ночь в жизни.

Глава 31

1

Состояние было ужасным. Не было сил ни краситься, ни хотя бы выбрать другую одежду. Даша механически, не ощущая даже вкуса пасты, почистила зубы, влезла в джинсы и, с видом побитой собаки, села на табуретку дожидаться прихода хозяйки.

Аня появилась на кухне минут через пять, умытая, свежая, словно не было бессонной ночи, и вместо приветствия рассмеялась:

– Скоро на тебя табличку повесят: «Осторожно, ядерная зона». – Не дождавшись ответной реакции, продолжила: – Сумма нанесенного тобой ущерба растет просто в геометрической прогрессии. Санек, тот, что снизу, сначала очень разозлился по поводу своего диктофона, но как только услышал про Бобову дачу, сразу сказал, что все убытки тебе прощает. Жалко, не Пилюгину подпалили. Хотя в этом случае ты бы, наверное, уже не жила на этом свете. Завтракать будешь?

Даша отрицательно покачала головой. Губы ее дрожали.

– Аппетита нет.

– Аппетита у нее нет! – Аня снова рассмеялась. – У тебя мозгов нет. Ты зачем этой белохвостой кобыле про дневник рассказала? Представь на секунду, если бы и правда сгорела ее дача? Да она бы не только тебя, но и меня заодно убила бы.

– Я думала, она что-нибудь вспомнит... Или поможет...

– Кто? Пилюгина-то? – Петрова презрительно хмыкнула и достала из холодильника пластиковые коробки с сыром и ветчиной. – Эта лживая, бесчувственная тварь пришла с одной-единственной целью: вытянуть из тебя нужную информацию. И скажи спасибо, что Боб своим появлением помешал ей это сделать. О чем ты успела ей рассказать?

– Про Муссу... и про пальму.

Аня перестала обнюхивать сыр, обернулась и внимательно посмотрела на подругу.

– Странно... – не докончив фразу, она продолжила ревизию продуктов на предмет свежести.

– Что странно? – Даша кинула в ее сторону быстрый взгляд.

– Мне кажется, ты недостаточно красива, чтобы быть такой дурой. Иногда складывается такое впечатление, что Бог тебя решил всем обделить. Ладно...

Даша возражать не решилась, только потерла плечи.

– А тебе удалось из Элеоноры что-нибудь вытянуть? – на всякий случай спросила Аня.

– Удалось. – В голосе молодой женщины вопреки обыкновению не прозвучало ни гордости, ни радости – одна лишь бесконечная усталость и тоска.

– Да? И что же?

– Я узнала, кто такой Ворон.

Рука с ножом повисла в воздухе.

– Ворон? – Аня не обернулась, но было видно, как напряглась ее спина. – Ну и кто же такой Ворон?

– Это один его знакомый, доцент с кафедры археологии – некто Воронов.

– И Элеонора сказала тебе об этом добровольно?

– Да. – Даша помолчала. – А может, и нет. То есть мне показалось, что это у нее просто вырвалось. Автоматически.

– А что еще она сказала об этом Воронове?

– Ничего. Только то, что он работает на кафедре...

Аня проворно расставила на столе чашки и тарелки с бутербродами:

– Давай, быстро завтракаем и едем.

– Куда?

– В Университет, конечно. Если нас и там кто-то опередит, боюсь, этого ты уже не переживешь.

2

Через час, подгоняемая суровыми окриками подруги, Даша подошла к первому гуманитарному корпусу Московского Университета.

Пыльный шум проспекта Вернадского, карканье наглых откормленных ворон – все осталось таким же, как и двенадцать лет назад, в тот день, когда она впервые дотронулась до нагретых летним солнцем чугунных прутьев высокой ограды. Даша почувствовала, как к глазам подступают слезы.

Весь университетский городок в тот незабываемый июнь тонул в дурманящем, томном аромате цветущих яблонь. Ночи были такими короткими, что их не хватало даже на один поцелуй... Экзаменационная лихорадка переплеталась с любовной, руки дрожали, сердце не помещалось в груди, а она никак не могла понять – это от страха перед первым экзаменом или из-за упоительного, нежного тепла его губ... Сквозь зыбкий туман чувственных треволнений все тогда казалось призрачным и нереальным: и учеба в этом прекрасном здании, и его нервная, красивая любовь...