Ольга Степнова - Леди не по зубам
– Элка, сделай это быстрее, – чувствуя, что готов потерять сознание, я протянул ей завязанный узелком носовой платок.
Она бросилась назад, под кровать, но Никитин вдруг схватил её за руку.
– Стой! Капсул должно быть двадцать и ни одной меньше. Иначе ничего не получится.
Он расстегнул жилет, потом рубашку, потом сунул куда-то руку и протянул Элке… три чёрных капсулы.
У меня потемнело в глазах. Я почувствовал, что теряю рассудок.
– Убью, – из последних сил прошептал я. – Вот оклемаюсь немного и всех убью…
Элка, нисколько не удивившись, взяла у Дэна три капсулы и полезла под кровать, мелькая чёрными трусиками из-под розового подола.
Из ангара вышел мужик в форме таможенника.
– Эй, – крикнул он, – кто здесь друзья шамана?!
– Мы!!! – хором заорал весь автобус.
Властным жестом таможенник приказал «девятке» и «Волге» стоять.
– Проезжайте, – сурово приказал он мне.
Рванув с места, я чуть не сбил начальника таможенного поста. Он едва успел отшатнуться, покрутив у виска пальцем.
– Сюда! – закричал Адабас, вынырнув впереди автобуса и показывая дорогу.
– Три с половиной минуты, – откуда-то сзади приглушённо сказала Элка.
У меня всё поплыло перед глазами – люди в форме, машины, руль, просвет впереди ангара… Я газанул так, что клубы чёрного дыма ворвались в кабину через окно. Порция выхлопа окончательно затуманила голову и вызвала тошноту.
– Выпустите этого придурка! – заорал кто-то сзади, наверное – дядя Адабаса. – Выпустите, не досматривайте его! Это гуманитарная помощь! Это… шизы какие-то… пусть на хрен в Монголию… катятся…
– Одна минута, двадцать секунд, – как сквозь вату послышался голос Элки.
– Разойди-и-ись!!! – заорал я, втопив педаль газа до отказа в пол и вырываясь из ангара в широкую степь.
– Сынку, шамана подхватить нужно, а то он ногами сучить устал, как собачонка сзади бежит.
Вроде бы я тормозил, потому что шумно дышащий Адабас оказался в автобусе. Вроде бы я опять набрал непозволительную для этих мест скорость, потому что автобус стало сильно трясти, а из-под колёс начали разбегаться какие-то странные звери, похожие на жирных кошек.
– Суслики! – завизжала Беда.
– Тарпаны, – поправил её Адабас. – В отличие от кошек, они перебегают дорогу к большому счастью!
Кажется, я переехал парочку этих предвестников счастья.
До нейтральной полосы оставалось несколько метров, я уже видел у пограничных столбов несколько человек, которые размахивали руками и что-то кричали, и я даже дал длинный пароходный гудок, чтобы они видели, знали – мы здесь, мы успели, мы победили, спасли, мы доехали вовремя, и никто никогда не сможет меня упрекнуть, что жизнь бельгийской семьи на моей совести.
– Монголия, бля… – донесся откуда-то восторженный возглас Мальцева.
– Ноль минут, ноль секунд!!! – выкрикнула Беда. Кто-то зааплодировал, кто-то завизжал, кто-то громко и матерно выругался, кто-то залаял, а я…
Моя нога нажала на тормоз, и я грудью повалился на руль.
Рядом с кабиной прыгали и что-то кричали три кривоногих монгола.
– Звоните, – прошептал я. – Звоните в эту долбанную Бельгию и говорите, что я успел!
– Всё холосо! – крикнул один из монголов.
– Ну, холосо, так холосо… – пробормотал я и провалился в вязкую, тошнотворную темноту, где не было места нудной степи, наглым сусликам, в общем – «Монголии, бля».
Очнулся я оттого, что меня куда-то тащили и хлёстко били по щекам. Один голос убеждённо доказывал, что «это просто контузия», другой яростно утверждал, что «нужна, нужна таки срочная лоботомия!», а третий нежно уверял, что «его спасут только тишина и покой».
Окончательно я пришёл в себя от громкого «Ха-а!» и удара бубна над головой. Барабанные перепонки едва не лопнули, зато сознание, память и бодрое расположение духа вернулись одновременно.
Открыв глаза, я обнаружил себя верхом на мотоцикле, который катил по дороге Дэн. Всё было бы ничего, но впереди меня сидело резиновое чудовище с женскими половыми признаками, и мою голову, видимо, для удобства, заботливо уложили этому чудовищу на спину.
Я в ужасе отшатнулся и чуть не слетел с мотоцикла.
– Тебе нельзя делать резких движений, – погладила меня по голове Элка. – Ложись, не стесняйся, тут никому нет дела, что у твоей подушки есть титьки.
– Некрасивые титьки, – пожаловался я. – Плохо надутые.
– Не капризничай. Эту куклу нужно надувать насосом, поэтому Мальцев плохо справился. Ты же не хочешь, чтобы дед опять устроил Елизару «ать-два»?
– Не хочу. – Я покорно прилёг на резиновую подругу и огляделся по сторонам.
Наша компания – усталая, грязная и оборванная, – тащилась по пыльной дороге в обратном направлении от монгольской границы. Впереди всех бодро вышагивал Адабас. Следом шёл Ганс, взвалив на плечи наши немногочисленные пожитки – несколько дорожных сумок, пакеты и Элкин рюкзак. За ним бежал Рон. Сазон, заботливо обняв за плечи Германа Львовича, помогал ему ковылять, принимая вес «коммандоса» на себя. Чуть ниже колена нога у Абросимова, несмотря на повязку, была окровавлена. Викторину конвоировал голый по пояс Мальцев, рубашка которого так и висела на руле мотоцикла. Руки у Викторины были связаны за спиной пёстрым шейным платком поэта. Лаптева плелась, спотыкаясь и понурив голову, словно пленница, идущая на смертную казнь. Она больше не кричала и не требовала её отпустить, наверное, поняла, что в этой бескрайней степи бежать некуда. Широкий подол её юбки трепал приграничный ветер. Замыкал процессию Троцкий. Жидкие волосёнки вокруг лысины стояли у него дыбом. Он топал в носках, а лохмотья, оставшиеся от одежды, совсем не скрывали погрешности его одутловатой, неспортивной фигуры. Впрочем, судя по шальному взгляду, Ильич был счастлив. Кажется, Троцкий поверил, что и из этой передряги он вышел живым.
То и дело к нам подходили местные жители и просили «на бутылочку». Сазон щёдро раздавал милостыню. Адабас со всеми аборигенами тепло здоровался и всех называл «дядями».
Никого в Ташанте не удивлял наш внешний вид. Наверное, на пограничном пункте видали и не такое. А может, природа, алкоголь и почти языческая религия сделали этих людей философами…
– Куда мы идём? – не поднимая головы с удобного резинового ложа, спросил я.
– Домой, – ответила Элка.
– Пёхом?!
– А хоть бы и пёхом! Лишь бы домой.
– Элка… А зашибись мы съездили на Алтай?
– Зашибись, – вздохнула она. – Будет что вспомнить.
– Элка, у нас всегда есть, что вспомнить.
– Но в этот раз как-то особенно.
– Как-то особенно… – эхом повторил я.
– А давайте сделаем фото на память! – вдруг оживилась Беда. – А то когда ещё все вместе соберёмся! А тут природа, фактура, – похлопала она по плечу резиновую бабу.
– Темнеет уже, – попытался отмазаться я от очередной фотосессии.
– А у меня фотоаппарат со вспышкой! – Никитин отпустил мотоцикл и забежал вперёд, целясь объективом в Беду.
Я вдруг вспомнил, что у него, гада, невесть откуда оказались три чёрных капсулы. Я вдруг вспомнил, что по какой-то причине он – серб, и в моменты крайнего возбуждения болтает на красивом, чужом языке… Я вдруг отчётливо понял, что на фиг ему не нужно никого фотать, кроме моей жены!
– Отставить! – закричал я, едва не упав с мотоцикла. – Отставить фото на память! Отставить «пёхом домой»! Отставить хорошее настроение и дружбу всю эту на хрен отставить!!! Я хочу всё знать! Я хочу знать, кто есть кто, и ради чего мы все чуть не погибли!! У меня впечатление, что все всё знают, кроме меня! У меня ощущение, что даже ты, Элка, меня обманываешь!! А ещё я хочу… Барана за тыщу рублей я хочу, – неожиданно для себя завершил я свой отчаянный монолог.
– А пойдёмте в кафе! – предложил Адабас.
– В этих степях есть кафе? – растерянно огляделась Беда.
– Есть! С ресторанами тут напряжёнка, а кафе есть, и очень даже приличное. У меня там тётя работает, – заверил её шаман.
– По-моему, в этих местах есть только норки сусликов, – недоверчиво сказала Беда, заботливо поправляя подо мной бабу.
– За мной! – Адабас взмахнул бубном и рванул куда-то, путаясь в длинных полах плаща.
– Я бы тоже от барана не отказался, – Ильич резво побежал за Адабасом, мелькая драными пятками грязных носков.
По-моему, за время поездки шеф поднаторел в беге.
Элка взяла мотоцикл за руль, и мы послушным, медленным караваном поплелись за шаманом.
Через минуту все сидели в тесном прокуренном помещении, где было четыре столика и восемь длинных деревянных скамеек. Видимо, у местных жителей было принято пить под открытым небом, потому что заведение, судя по чистым столам, безнадёжно и давно пустовало. Пахло палёной шерстью, горелым мясом, чесноком и немытым телом.
Навстречу нам радостно выбежала толстая улыбчивая алтайка с прилипшей к нижней губе «беломориной». Она отказалась признать в Адабасе родного племянника, но охотно разрешила нам зайти в зал вместе с животными и составить столы в один длинный ряд. Тётка горячо заверила нас, что максимум через час мы получим зажаренного барана, и мигом принесла на стол четыре бутылки водки, которые мы не заказывали. Я так понял, что водка здесь была сопутствующим дополнением к блюду, как соль или перец. Впрочем, от неё никто и не подумал отказываться.
