Полуночное венчание - Виктория Лисовская

— В любом случае. Запомни. Даже когда сто процентов живых мужчин тебя не видит и ты их тем более видеть не хочешь, — приказным тоном произнесла Кузьминична.

— А мне так же можно? Ну, переодеться? — засмущавшись, спросила я.

— Можно, конечно. А в рваных колготках ходить, даже после смерти, неприлично. Я бы даже сказала, это моветон, — покачала головой Кузьминична. — Так, тебе нужно закрыть глаза, представить в самых мельчайших подробностях вещь, которую ты хочешь надеть. Только представлять вещь нужно именно надетой на себя, не на вешалке в магазине, не в твоем собственном шкафу, а надетую на тебе лично. Только этот предмет гардероба ты должна была уже видеть, щупать, ощущать. Нельзя представлять вещь из последней коллекции модельера, которую ты видела по телевизору. Все понятно? Можешь попробовать.

Я сразу поняла, что бы хотела надеть. В прошлом месяце я просто влюбилась в светлый роскошный плащ, который я видела в одном из столичных шоу-румов. Он идеально подходил к моим сапогам, и хоть цена была не маленькой, я бы его купила, но моего размера не нашлось. Так вот сейчас я зажмурилась, представила себя в плаще, представила, как красиво он будет облегать мой бюст, как великолепно бежевый плащ будет гармонировать с моими длинными каштановыми волосами и синими глазами.

Открыв глаза, я поразилась — я была в таком же плаще. Но сидел он, мягко говоря, как на корове седло. Плащ на мне болтался, так как был на три размера больше, чем нужно.

Кузьминична захохотала во весь голос.

— А ничего поприличнее больше не нашлось?

— Да что такое? — с жалостью воскликнула я. — В тот раз размера не было подходящего, и даже сейчас он мне великоват.

— Если ты представляешь вещь из магазина, где не было твоего размера, где он тебе не подошел, значит, ты не можешь его надеть по своей фигуре — такого плаща в этом магазине просто нет. А в другом магазине ты его не видела и не надевала. Представь что-нибудь подходящее из своего личного гардероба.

Я решила в этот раз не выпендриваться, все равно у меня сегодня не получится переплюнуть Кузьминичну с ее соболями. А рваные колготки действительно нужно переодеть — пусть ими санитары в морге любуются. Я спокойно представила себя в любимых джинсах, короткой кожаной курточке по погоде, сапоги решила оставить прежние. Представляя себя, я малость подправила макияж, накрасила губы и дорисовала себе легкий румянец.

— Вот так значительно лучше, — одобрила мои старания Кузьминична.

— Вот бы всегда на работу так за одну секунду собираться, — начала разговор я и тут же осеклась. Какая же работа? Теперь нет меня, нет и моей работы!

Похоже, все мои негативные эмоции были написаны у меня на лице, так как Кузьминична сочувственно сжала мне руку и проникновенно спросила:

— А что с тобой случилось? Ты заболела? В аварию попала?

— Я не знаю, все нормально было. А потом… — тут я опять заплакала, слезы потекли по моим щекам. Пантомима с переодеваниями, интересная каждой девушке, на время отвлекшая меня от моей участи, уже закончилась. Теперь ничего не мешало предаться нерадостным думам.

— Ну-ну, что ты. Не волнуйся ты так. Успокойся.

Я, глотая слезы, с надеждой взглянула на собеседницу.

— Расскажите, пожалуйста, что происходит. Я что? Умерла?

При произнесении этого слова меня снова принялось трясти.

— Ну, скажем так. Ты теперь перенеслась в другое состояние, — очень корректно произнесла Кузьминична. — С точки зрения любой религии — это только смерть тела, душа же живет вечно. С точки зрения физики — все мы только сгустки энергии, и это просто переход в другое состояние вещества. Каждый тут понимает, как ему удобнее.

— Но почему я именно здесь? То есть осталась в этой больнице? Где рай? Ад? Я же видела, как там, в палате, открылись небеса, и мужик с рыжей бородой улетел туда.

— Да? Смирнова все-таки забрали? Давно лежал в шестой палате, мучился. Как раз сегодня его должны были оперировать. Значит, его тоже забрали, — сообщила Кузьминична.

— Забрали? Куда забрали? Почему меня не забрали? Почему вы тоже здесь?

— Это очень сложный вопрос. С адом, с раем, с чертями-ангелами. У каждого человека свой жизненный путь, своя судьба — предназначение. Все мы появляемся в этом мире не просто так. — Кузьминична сняла стильные очки, наверное, из последней коллекции Диор, и принялась протирать их жутким клетчатым носовым платком необъятных размеров, появившимся в мгновение ока из воздуха. — Когда-то на месте этой больницы ничего не было, неподалеку была небольшая деревушка в двадцати километрах от Москвы, здесь же был глухой лес.

Я ярко представила, что там, где гудит скоростная трасса, шумит, не прекращая свой гул ни на секунду, Ленинградка, стояли вековые деревья: высоченные корабельные сосны, раскидистые липы, вечнозеленые ели.

— Я очень давно, более семидесяти лет назад, работала врачом в госпитале на Краснопресненской. Здесь же неподалеку, под Зеленоградом у деревни Крюково, были жаркие бои в 1941 году. В госпитале мест не хватало, раненых все подвозили и подвозили, — глаза Кузьминичны затуманились, она вспоминала прошлое. — Врачи, медсестры, все мы работали до полного изнеможения. Не то что таблеток и препаратов, бинтов, марли не хватало, на перевязочный материал пошли все простыни, пододеяльники со склада госпиталя. Я смотрела на молодых солдат, мальчишек еще, отдававших жизнь за нашу Родину, и у меня сердце кровью обливалось, я понимала, что большая часть из них никогда не вернется домой. Вот здесь на койке, в палате многие умрут, и я ничего не смогу сделать. Мой сын Алеша тогда воевал под Ржевом. Письма и весточки от него получала очень редко. Волновалась безумно и представляла, что чувствуют в этот момент матери вот таких же мальчишек, лежащих у меня в палате. Так вот немцы наступали на Москву, везде шли жаркие бои, многие заводы и предприятия были эвакуированы в тыл, но наш госпиталь нельзя было трогать. У нас были тяжело раненные солдаты, многие бы не выдержали опасного пути. Я с медсестричкой Сонечкой в тот день проводила обход, когда привезли новую партию раненых из Крюково. Целый грузовик с ранеными, наваленными друг на друга. Помнишь, как у Пушкина «и мертвый лежал на живом». Мы с Сонечкой, девчонке было лет шестнадцать, но она в документах приписала два года, смышленая и улыбчивая, она очень хотела быть полезной Родине. Так