Пан киллер - Дмитрий Спиридонов
– Мадам! – предостерегающе стонет киллер, в сотый раз нервно протирая винтовку. – Чересчур много тупых вопросов. Отвечаю: мне плевать, какое пиво вы употребляете и на какой свет переходите улицу. Тем более мне глубоко плевать на ваши менструации и прокладки. Меня интересовало только время вашего отсутствия в доме. Точка! И какой ляд вас принёс раньше срока?
– Это всё из-за Катаржины с её ненормальным любовником, я же рассказывала. А когда я ссорилась с этим подонком Юзеком, вы не видели?
– Три дня назад, возле клуба на аллее Армии Крайовой?
– Верно, когда мы ждали такси. Юзек обозвал меня «вариаткой крук», а я его – засранцем. Хоть бы вы подошли и вступились за бедную женщину…
– Я вам кто, ангел-хранитель? Сами разбирайтесь со своим хахалем-офтальмологом! Хватит нести бред, пани Любиция. Своим занудством вы вынудите меня снова вставить вам кляп!
– Извините, я не хочу кляп, тем более мои алые трусики не очень вкусные. Не вы один на свете чистоплотный. Видите, я же смирно себя веду? Зачем затыкать мне рот?
– Потому что мне нужно успокоиться перед работой.
– Развяжите меня, я сварю вам кофе с мускатом, и ещё у меня есть говяжьи флячки.
– Я ненавижу ваши дурацкие польские флячки!
– Да, я уже по акценту определила, что вы не поляк. Ужас, куда катится страна. Кадровый голод! После вступления в Евросоюз даже киллеров приходится вызывать из-за рубежа… ум-муму-мууу…
Концовка речи Любиции превращается в бессвязное мычание – раздражённый киллер Збир действительно снова втыкает ей в рот кляп из алых трусиков, а сверху грубо залепляет скотчем мускулистые губы трубачки. Пленница протестующе повизгивает, хрустит лентами скотча на ляжках и запястьях, но ничего не может поделать – кляп вошёл в рот слишком глубоко и заклеен двумя лентами крест-накрест.
***
Наёмный убийца возвращается к пункту наблюдения и, чтобы успокоиться, закуривает в приоткрытое окно – маскировка потеряла всякий смысл. В криминальных кругах его знают как человека со стальными яйцами и нервами, однако эта зеленоглазая дуделка в розовых трусиках положительно выведет из себя кого угодно. Как можно жить с ней под одной крышей? Неудивительно, что к тридцати пяти годам пани Дольская до сих пор не замужем.
В углу комнаты-студии мычит Любиция, засунутая в спинку стула. Её обтянутый трусиками зад, связанные ноги, связанные руки – всё выражает смертельную обиду. Контрольная верёвка между ягодиц впилась в женщину до самых костей и вот-вот пропорет её насквозь. Киллер связал хозяйку по японской методике шибари, но, пожалуй, слишком сильно пережал ей половые органы. Как бы Дольская не напрудила под себя от боли и возбуждения, тогда придётся обонять не только запах её розовых трусов, но и мочи.
Киллер мрачно отпивает кофе из армейского термоса. Есь-мась, как она оглушила его своей трескотнёй… Почему он не ликвидировал её сразу? Затащил бы в ванну, чирк по шее лезвием – и наслаждайся тишиной. Кто и где хватится этой бестолковой бабёнки, кроме работодателя и коллег по «Румиане полички»? Ни семьи, ни детей, даже в квартире прибраться толку нет. Хватит сантиментов, пора с ней что-то решать, чтоб не мучилась.
Проверив почту в телефоне, мужчина в куртке разносчика вынимает спецназовский нож с семидюймовым лезвием, плавно обходит засунутую в стул женщину с завязанным ртом и глазами. Голова Дольской оттянута за волосы, полный двойной подбородок заманчиво приподнят, и вот тут, пониже уха с серебряной серьгой в форме крестика, беззащитно бьётся сонная артерия. Одно круговое движение ножом – и нет на свете трубачки Любиции Дольской с пышной грудью и двумя неоплаченными штрафами за неправильную парковку.
– Мму-муму… – скулит в кляп Любиция, словно соглашаясь с мыслями киллера.
Взгляд наёмного убийцы скользит по её ягодицам, объёмным как печатный станок, затянутый розовой кисеёй. От промежности пленницы несёт подкопчёнными колбасками, квашеной капустой, разваренными грушами и тропическими сладостями. От неё пахнет крепкой здоровой женщиной, не поменявшей вовремя колготки. Киллер зло выдыхает насыщенный гормонами воздух. Баста, пора кончать этот балаган.
Он взмахивает спецназовским ножом, но вместо сонной артерии почему-то перерезает те участки скотча, которые крепят Любицию к стулу за ляжки и локти. Рассекает бечёвку, грызущую ей пах, распутывает и ослабляет уздечку, обмотанную вокруг косы. Дольская тут же роняет голову на сиденье. Её руки и щиколотки киллер оставляет связанными. Презирая себя за мягкотелость, сдёргивает с талии пленницы стул, подхватывает и усаживает женщину как следует – задом на сиденье.
– Пани Любиция, так и быть, я выну вам кляп, если вы будете вести себя прилично, слышите?
– Хыху! – кивает Дольская, блаженно вытягивая ноги и встряхивая закостеневшей от пытки шеей. – Хыху, хыуумммы…
Мужчина в куртке разносчика снимает остатки ненужного скотча с капроновых бёдер женщины, помедлив, отдирает крестообразную ленту от губ, вынимает изо рта Любиции изжёванные алые трусики – лоскут кружев, шёлка и горячей слюны.
– Спасибо, я знала, что у вас доброе сердце! – проникновенно шепчет полуобнажённая Дольская. Она притопывает босыми ногами и крутит головой, восстанавливая кровообращение. – Надо отдать должное, вы очень изобретательно умеете связывать женщин, не то что мой тряпка Юзек!
– Ради всего святого, сидите тихо и не воображайте, будто я вас пожалел, – киллер поспешно отходит от раскинутого на стуле дамского тела в мокрых чёрных колготках. – Просто не хватало ещё, чтобы вы от боли наделали себе в трусики. Не хочу дежурить в одной комнате с обоссавшейся пленницей.
– Разумно и прагматично, – поддакивает осмелевшая Дольская, сверкая полными коленками. – Ой, до чего хорошо сидеть на стуле по-человечески. Я будто заново родилась!
– Но не вздумайте избавиться от повязки на глазах! – напоминает киллер. – Моё слово непреклонно, вам запрещено меня видеть.
– Я и не думаю от неё избавляться, к тому же мне нечем её снять – вы же оставили мои руки скрученными за спину.
– И правильно сделал.
***
Некоторое время киллер курит в окно, пока Любиция возится на стуле, устраивая свой зад то так, то эдак. Но долго молчать она не может. Киллер слышит её умоляющий голос:
– Уважаемый пан Збир?
– Езус-Мария, вы опять за своё? Что вам ещё?
– Вам ведь всё равно пока нечего делать?
– Ну допустим. Ожидание – часть моей работы. Только, умоляю, не просите меня заодно прибраться в вашем гадюшнике.
Сидящая связанная женщина протягивает к нему свои полные ноги в чёрных дымчатых колготках. Сквозь капрон просвечивает очаровательный сиреневый педикюр. Лакированные, тщательно отполированные ноготки похожи на виноградные леденцы. Дольская не соврала: она умеет следить за собой.
– Я как раз о вашей работе.
