Александра Романова - Шанель №007
Новый офис фирмы явно подвергся недавно процедуре, носящей загадочное название евроремонт. Слава богу, я уже сталкивалась с его последствиями. Это случилось, когда в институте меня послали замещать заболевшего преподавателя на гуманитарный факультет. Наличие гуманитарного факультета в Техническом университете уже само по себе явилось для меня откровением, вторым же откровением стало то, что самостоятельно проникнуть в назначенную для занятий аудиторию я не сумела. Мне помогли студенты, не забыв любезно пояснить, что ручки дверей, как, впрочем, и все остальное, сделаны по европейским стандартам. К слову, фамилии студентов показались мне знакомыми, но я лишь на следующий день поняла, где встречала эти фамилии раньше. На кабинетах наших проректоров — похоже, факультет создавался специально для тех из их детей, кто не в силах учиться вместе с нормальными людьми даже по блату.
Таким образом, благодаря полученному опыту я сумела просочиться в следующую комнату, не утруждая мужчин просьбой открыть мне дверь. Боюсь, эта просьба весьма бы их удивила.
Оглядевшись, я с горечью поняла, что, придя вовремя, явно явилась слишком рано. Видимо, пунктуальность здесь не в почете. По крайней мере гости слонялись из угла в угол, ожидая начала презентации, и не знали, куда себя деть. Я наметила мягкое на вид кресло и только собиралась в него усесться, как с ужасом вспомнила, что изображаю из себя Свету. А как поступила бы она в подобной ситуации, я, к сожалению, знала твердо. Она отправилась бы помогать на кухню.
Кухня встретила меня обилием приятных запахов, моментально напомнивших организму, что, за исключением мюслей и бутербродов, он сегодня не сумел поживиться ничем. Наверное, какой-то из окружающих меня агрегатов был фритюрницей, а какой-то аэрогрилем. Знакомая с этими достижениями цивилизации лишь по рекламным картинкам, я не сумела их опознать, безошибочно идентифицировав лишь микроволновую печь. Правда, пользоваться ею мне ни разу не приходилось, однако уверяют, что это просто.
Я оглядела окружающих. Три девицы и три молодых человека. Если бы я пришла на экзамен, то могла бы смело заключать пари, что мне придется поставить пять двоек, зато один парень потянул бы на четыре или даже на пять. Он-то и направился ко мне.
— Ты, разумеется, Светик, — радостно известил меня он. — А я Андрей. Эдик много нам про тебя рассказывал. Не узнать тебя по его описанию было бы невозможно!
— Правда? — вежливо осведомилась я, судорожно думая, кто же такой этот мерзкий Эдик и не заявится ли он сюда. Вспомнила! Эдик — Светин хозяин. Она как-то жаловалась, что вместо денег ей часто выдают бумажки, которые работники фирмы называют «эдиками» — ими можно расплачиваться исключительно в принадлежащих Эдику магазинах.
— Эдик так тебя ценит! — продолжал Андрей. — Просто замечательно, что вы с ним согласились нам помочь. На первых порах у нас наверняка возникнут проблемы. Мы ведь так расширились совсем недавно. И все благодаря удивительным способностям Геннадия Борисовича, — и он повернулся к орангутаноподобному субъекту, внимательно изучающему мои ноги. — Он — душа и мозг нашего предприятия.
— Для тебя… блин… — Гена, — милостиво разрешил душа и мозг, вцепившись в мою руку и тряся ее в весьма крепком пожатии. — Эдька сказал, ты баба во! И ты — баба во!
— Спасибо, — пробормотала я, безуспешно пытаясь вырвать руку.
— И я ему сейчас скажу, — словно заезженная пластинка, повторил Гена, — ты баба во!
Я оцепенела. Неужели позвонит Эдику? Что же мне делать? Уж он-то прекрасно знает Светин голос!
— Эдька, — как сквозь пелену, услышала я, — она пришла. И она — баба во!
Поскольку ради телефона мою руку пришлось отпустить, я судорожно попятилась, надеясь скрыться. Бац! Я обернулась. Да что ж они все сгрудились на кухне, гады такие? На полу у моих ног лежал тот, который с галунами. И не так уж сильно я в него врезалась, честное слово. Просто неустойчивый попался.
— А это — заместитель Геннадия Борисовича, — проинформировал меня вездесущий Андрей. — В основном тебе придется работать именно с ним. Давайте я вам помогу, Николай Борисович!
Горько вздохнув, что ливрейный лакей оказался обыкновенным заместителем, я принесла свои извинения. Наверное, он их принял. По крайней мере замычал, дохнул на меня винным перегаром и куда-то смылся. Я хотела последовать его примеру (в последнем пункте, разумеется), однако Андрей явно не желал прекращать свою деятельность экскурсовода.
— А я осуществляю менеджмент, — признался он почти шепотом, словно открывая великую тайну. — Ну, ты понимаешь?
— Да, — на всякий случай соврала я. — А кто это режет колбасу? Очень красивая девочка.
Я надеялась отвлечь ею внимание собеседника, однако он равнодушно кивнул:
— Это Вика, моя жена. Теперь она будет руководить одной из наших школ.
Слово «школа» меня несколько успокоило, хотя, честно говоря, я с трудом представляла себе окружающих пашущими на ниве образования. Но всерьез задумываться не было времени, так как в этот момент к Вике подошел Гена. Пошуровав рукой в блюде с колбасой, он гневно пророкотал: «Ты как режешь, блин!» — и, схватив девушку за волосы, добросовестно повозил ее лицом по блюду. Я созерцала происходящее молча, лишившись дара речи. Почему молчали другие, осталось неизвестным. Вика быстро стряхнула с лица колбасу и приложила к носу салфетку, тут же пропитавшуюся кровью. Похоже, начальника это слегка проняло. Он скривился, вытащил из кармана купюру и небрежно сунул в вырез Викиного платья. Инцидент был исчерпан. Все вернулись к своим делам. Одна я стояла как завороженная.
Первой мыслью было срочно отсюда бежать. А второй — что в подобных кругах, пожалуй, не шутят. И, если Света уверяет, что ее убьют, это не фигура речи, а констатация факта. Раз женщину без особой причины тычут мордой в колбасу, что же с нею сотворят, когда причина будет иметься? Я должна создать подруге алиби. Даже хорошо, что Гена позвонил Эдику, — лишний свидетель не помешает. Теперь я обязана просидеть здесь подольше. И просижу!
Единственная поблажка, которую я себе позволила, — это отказалась от идеи помочь с приготовлением пищи. Откровенно признаюсь, хозяйственные способности являются не самой выигрышной моей стороной. Более того, один мой знакомый, долгое время мечтавший на мне жениться, моментально исцелился, увидев, как я режу твердокопченую колбасу.
Я выползла из кухни обратно в зал. Народу прибавилось. Еды на столах тоже. Самые нетерпеливые уже хватали куски прямо с блюд. А вот и бутерброды с икрой. Сейчас стащу один, и будь что будет! Сил больше нет терпеть! Я протянула руку — и снова ее опустила. Ведь я — это не я, а Света, и от моего поведения, быть может, зависит ее жизнь. А Света не стала бы воровать бутерброды. Она занялась бы совсем другим.
И я обреченно оглянулась по сторонам в поисках самого длинного мужчины в зале. Несомненно, вон тот. Значит, придется к нему пристать.
Скажу прямо, мне лично совершенно непонятно пристрастие Светы к пожарным каланчам. Мы с нею одинакового роста (скромно замечу, того самого, какой считался у древних римлян ростом Венеры) и в наш век манекенщиц выглядим скорее невысокими. Поэтому я предпочитаю мужчин… ну, разумеется, выше меня, однако на разумную величину… на которого приятно постоянно задирать голову? Так вот, Свете приятно. При виде двухметрового субъекта она просто теряет разум. Не сомневаюсь, что за своего бывшего мужа она выскочила исключительно потому, что тот был самым долговязым на курсе. Казалось бы, это должно было ее исцелить — да где там! До сих пор, описывая кого-нибудь, она первым делом упомянет рост, а в любой компании молниеносно притулится к какому-нибудь верзиле.
Я подошла к пожарной каланче. Легко сказать — притулится! Как же она это делает? Не скрою, мой личный опыт приставания приближается к нулю. В моей жизни превалировали иные интересы. Однако я сейчас — не я, а Света. И, бросив прощальный взгляд в сторону бутербродов, я лучезарно улыбнулась намеченной жертве.
Боюсь, от голода улыбка вышла чересчур плотоядной. По крайней мере жертва попятилась.
— Вы не знаете, когда начало? — спросила я, не прерывая атаки.
Мой визави глянул на часы:
— Сейчас восемь. Уже на час опаздывают. Они и в школе опаздывали.
Опять эта школа! Вообще-то, Света могла бы объяснить, куда именно меня отправляет. Так и тянет спросить, что за школа, но спрашивать нельзя. Надо перевести разговор на другое… только помнить, что я Света… значит, ни о каком театре… и тем более о книгах… о… о…
И тут я с ужасом обнаружила, что мне безумно хочется заговорить о математике. Вот ведь незадача! Самое главное, я — отнюдь не типичный ученый и думаю о науке гораздо меньше, чем полагается. А в свободное время и вовсе о ней забываю, и уж тем более не навязываю собеседникам. Но сейчас словно бес какой-то в меня вселился и требовал поведать каланче содержание первой теоремы о гомоморфизме. Понимаете ли, гомоморфный образ группы изоморфен фактор-группе по ядру гомоморфизма. Такая вот простенькая теоремка. Однако сомневаюсь, что Света выбрала бы ее в качестве инструмента обольщения. А я сейчас — Света и ни в коем случае не должна думать о гомоморфном образе группы! О чем угодно — лишь бы не о нем!
