Наталья Александрова - Три кита и бычок в томате
Ирина несколько раз бывала в студии канала «Что?» на Петроградской стороне и без труда нашла туда дорогу. Как всегда на телевидении, здесь царила суматоха, как в дурдоме перед ревизией. По коридорам носились взмыленные девицы с круглыми от ужаса глазами.
– Где Манилов? – вопила одна из них. – До эфира четыре минуты, а он еще не появился!
– Да появится, куда он денется? – отвечала другая. – Он всегда прилетает в последний момент!
– Хорошо тебе, это не твой эфир! А он же еще не гримировался!
– Вы Верещагина? – набросилась одна из этих девиц на Ирину. – Где же вы пропадаете? Вас все ждут… – И она поволокла посетительницу по коридору, не умолкая ни на секунду. – Хороший шарф, он будет смотреться в кадре, только прическу придется изменить…
– Я не Верещагина! – воскликнула Ирина, безуспешно пытаясь вырваться.
– А где Верещагина? – Девица застыла на месте, ошалело оглядываясь.
– Понятия не имею!
– А вы на какую передачу? «Когда не все дома»?
– Я ищу Сергея Антипова. Он мне очень нужен!
– Антипова? – Девица захлопала глазами и окликнула пробегавшую мимо коллегу:
– Фекла, ты Антипова не видела?
– Да дома он! – фыркнула та. – И не говори мне, будто не знаешь!
– А тебя это вообще не касается! Уже два месяца не касается! – вскинулась первая девица.
Ирина напомнила о своем существовании негромким деликатным покашливанием.
– На улицу выйдете, так? – начала ее собеседница. – Перейдете дорогу, там будет такой дом, с картинами… не ошибетесь. Он живет на самом верху, на седьмом этаже…
– Номер квартиры? – потребовала Ирина.
– А черт ее знает, – девица пожала плечами. – Да она там одна, мимо не пройдете!
Тут же она отскочила от Ирины и бросилась по коридору с истошным криком:
– Вы не Верещагина?
Добиваются больших успехов в жизни только те люди, которые делают то, что по-настоящему умеют. Те, кто занимается не своим делом, так навсегда и остаются на вторых ролях.
Николай Альбертович Гранатов лучше всего умел делать вид. Он был в этом, можно сказать, настоящим профессионалом.
Эта замечательная способность проявилась у него еще в раннем детстве, когда маленький Коля Гранатов ходил в детский сад. Там Коля так умело делал вид милого, послушного, дисциплинированного ребенка, что воспитательнице Анне Григорьевне и в голову не приходило, какие каверзы он потихоньку устраивал.
– Дети! – говорила Анна Григорьевна, ласково гладя Колю по аккуратно причесанной головке. – Кто выкрасил шерстку Мурзика? Признайтесь, и я не буду вас наказывать! Только подумайте, как неприятно бедному котику ходить с зеленой шерсткой!
Коля сочувственно всхлипывал и смотрел на воспитательницу честными голубыми глазами, окончательно убеждая ее, что уж он-то совершенно непричастен к возмутительному происшествию.
– Какой у вас добрый, чувствительный ребенок! – говорила Анна Григорьевна Колиной маме. – Он просто физически неспособен на плохие поступки!
– Дети! – говорила через несколько лет учительница Валентина Михайловна. – Признавайтесь, кто разбил окно в кабинете физики? Кто вылил соляную кислоту в горшок с редким кактусом? Кто нарисовал усы на портрете Екатерины Великой в кабинете истории? Кто потушил сигарету о наглядное пособие? Дети, имейте смелость открыто признаваться в своих проступках!
Коля Гранатов смотрел на нее так искренне, так проникновенно, с таким глубоким сочувствием, что всегда оставался вне всяких подозрений.
Когда весь Колин класс, за исключением закоренелого двоечника и хулигана Слепнева по кличке Слепень, был дружно зачислен в комсомол, ни у кого не возникло сомнений в том, кто должен стать комсоргом: честное лицо, искренний взгляд голубых глаз и активная жизненная позиция Коли Гранатова склонили всех в его пользу.
Позже, когда большие люди решали вопросы о его новых назначениях, им было достаточно взглянуть в его прозрачные искренние глаза, чтобы увериться в надежности и преданности Николая, в том, что на него можно положиться, ему можно доверить самую серьезную, самую ответственную работу. Самое главное – каждый новый начальник ни минуты не сомневался, что Николай будет предан только ему. Лично ему, и никому другому.
И он уверенно двигался от назначения к назначению, медленно, но неуклонно поднимаясь по карьерной лестнице. Каждый следующий кабинет становился все просторнее, каждая следующая секретарша – все сообразительнее и привлекательнее, каждое новое поле деятельности – все перспективнее. Соответственно, вместе с карьерным ростом увеличивалась его квартира, улучшалась марка служебной машины, возрастали и прочие сопутствующие блага.
Правда, Николай Альбертович предпочитал трудиться на ниве не слишком конкретных свершений. Он держался ближе к идеологии, отлично понимая, что ответственность здесь несколько меньше, а пирогов и пышек перепадает даже больше, чем в любой другой области. Кроме того, именно здесь особенно полезным был его врожденный талант – умение делать вид.
Ведь если тебе поручено запустить в строй новый завод, или новый самолет, или современную телефонную станцию – делай вид или не делай, а конечный продукт рано или поздно придется предъявить. В идеологической же области все результаты настолько неуловимы, настолько неконкретны, что умело сделанный вид вполне может сойти за блестяще проделанную работу.
Со временем замечательные способности Николая Альбертовича были оценены по достоинству, и его перевели в Москву.
«В Москву! В Москву!» – с глубоким чувством восклицали чеховские три сестры.
«В Москву! В Москву!» – с не меньшим чувством восклицали все советские чиновники, и Николай Альбертович ничуть от них не отличался. Перебравшись в столицу, он решил, что начинается самый главный этап его карьеры…
И тут-то грянула перестройка.
В первый момент Николай Альбертович Гранатов испугался. Он, да и многие другие, подумал, что такие люди, как он, больше не нужны, что умение делать вид более не востребовано. Но прошло некоторое время, и Николай Альбертович понял, что ничего не изменилось. Или почти ничего. Позвонив по нескольким старым телефонам, он застал на прежних местах своих хороших знакомых советских времен. Их посты теперь назывались по-другому, но кабинеты они занимали те же самые, а возможностями обладали даже большими, чем прежде. И Гранатов быстро сориентировался в новой ситуации.
Он понял, что новые люди – бизнесмены, миллионеры, олигархи – конечно, ведут широкую, яркую жизнь, покупают дворцы и яхты, произведения искусства и красивых женщин, но подлинная власть как была, так и осталась в руках чиновников, начальников, обитателей просторных московских кабинетов. Они не так заметны, как миллионеры или деятели шоу-бизнеса, но это даже лучше. В их власти разрешить или не разрешить многомиллионную сделку, утвердить или не утвердить огромный контракт, а значит – миллионеры должны с ними делиться, должны платить чиновникам за право на жизнь, за право на воздух, за право на свои миллионы.
Гранатов хорошо усвоил новые правила игры и начал стричь купоны, пользуясь выгодами своего московского кабинета.
Но он не понял или понял слишком поздно, что в новой ситуации недостаточно только делать вид. Если чиновник взял деньги, он должен их отработать.
Брать деньги Гранатов умел очень хорошо.
Он выработал на этот случай особое выражение лица, брезгливое и несколько высокомерное. То есть он брал деньги с таким видом, как будто делал дающему одолжение. Можно даже сказать – благодеяние. После этого деньги следовало отработать, а именно – грамотно разделить сумму, то есть отстегнуть значительную часть вышестоящему чиновнику. И тогда все вопросы будут благополучно решены.
Но однажды случилось страшное.
Николай Альбертович взял деньги у солидной московской компании. За эти деньги он должен был сделать так, чтобы эта компания получила большой государственный заказ.
Он взял деньги у представителя компании, придав своему лицу соответствующее случаю высокомерное выражение, и очень скоро встретился с вышестоящим товарищем, чтобы передать тому причитающуюся часть денег.
И здесь его ожидал неприятный сюрприз.
Вышестоящий товарищ не взял у него денег.
Этому могло быть только два объяснения: либо тот боялся брать деньги, зная о каких-то новых строгостях, либо он не мог их взять, потому что уже взял у другой фирмы, у конкурентов.
И второй вариант был куда более вероятным. И куда более огорчительным. Потому что строгости можно переждать, а вот конкуренты – это навсегда.
Придав своему лицу высокомерное и недовольное выражение, что он умел делать нисколько не хуже Гранатова, вышестоящий товарищ процедил:
– Не могу! И не проси, Коля! Рад бы тебе помочь, но – не могу! Не все, понимаешь, в моих силах!
– Скромничаете, Иван Артурович! – Гранатов угодливо заглядывал в глаза начальника. – Уж в ваших-то силах абсолютно все! Захотите – солнце остановите!
