Галина Куликова - Поедательницы пирожных
Карина разогнулась и собралась было достойно ответить, но не успела. В приемную стремительно впорхнула юная блондинка Лиза Никифорова из клиентского отдела и с ходу выпалила:
— Карина, тут по рекламной кампании собачьего корма вопросы, с тобой хотел мой начальник поговорить. Можешь сейчас к нему по…
В этот момент из-за Карины, как месяц из-за облака, выплыл, потирая сухонькие ладошки, довольно улыбающийся Триллер.
Завидев его, Лиза, не произнеся больше ни слова, развернулась и опрометью бросилась назад. Савелий Львович на секунду замер, словно коршун в поднебесье, готовый обрушиться вниз на пытающегося скрыться от него наивного зайца. Затем плотоядно облизнулся и мелкой трусцой выбежал в коридор.
— Ничего себе! — восхитился Березин. — Вот это жажда жизни, позавидовать можно.
— Кому вы, Гриша, собираетесь завидовать? — послышался низкий, гудящий голос, и в приемную боком протиснулась высокая крупная дама сильно за сорок. Даму можно было назвать приятной, если бы не надменное и злое выражение лица. Это была Ванда Конокрад, жена коммерческого директора, работающая в агентстве помощником главного бухгалтера. Насколько знала Карина, Ванду держали исключительно из-за заслуг ее мужа, которого Марьянов очень ценил и которому абсолютно доверял.
Березин не успел и рта раскрыть, как Ванда Конокрад задала следующий вопрос:
— Карина, а кто цветы разбросал? И почему вы с веником, разве у нас уборщиц нет? Вы — секретарь генерального директора, его лицо, а лицо не убирает грязь.
Ванда вела себя в агентстве так, будто она как минимум совладелец компании. Считала своим долгом всем делать замечания и всему давать оценку. Ее не любили, но старались не связываться. Во-первых, потому, что она бегала к руководству с жалобами. А во-вторых, потому, что умный, мягкий, тихий и приветливый Аркадий Конокрад, как только дело касалось его жены, становился неадекватным и неуправляемым.
В агентстве почти все называли друг друга на «ты» и по имени. Исключением было только высшее руководство, которое величали по имени-отчеству. Впрочем, за глаза сотрудники все равно называли боссов по именам. Ванда принципиально всем «выкала», и ей, разумеется, отвечали тем же. Единственным человеком, которого Ванда уважала, если не сказать — боготворила, был Марьянов. В коллективе ходили упорные слухи, что Ванда в Марьянова влюблена. Разумеется, без взаимности — такое не решились бы сочинить даже самые злостные сплетники.
— Ванда, вы что-то хотели? — уклонилась от ответа Карина, рассудив, что в противном случае она обречена выслушивать поучения этой женщины еще долго.
— Где мой Конокрад? — Ванда плюхнулась в кресло рядом с литературной агентшей Триллера. — Не могу найти Аркадия, трубку не берет. Мне сказали, что он у Марьянова.
— Он на совещании у Родиона Алексеевича вместе со Скворцовым, — подтвердила Карина и, быстро спрятав веник за шкаф, уселась в кресло.
— И когда оно закончится?
— Не знаю. — Она пожала плечами.
— Вы секретарь и вы должны знать такие вещи, — назидательно промолвила Ванда. — Ведь речь идет о высшем руководстве агентства. Пока генеральный директор и коммерческий директор совещаются, мало ли какие важные вопросы могут возникнуть.
— Например, явится жена одного из них, — буркнула Карина.
— Что это вы там бурчите? — надменно поинтересовалась Ванда. — У вас должна быть хорошая дикция. Потому что вы лицо агентства. Не забывайте об этом, тренируйте рот. Артикулируйте в свободное от работы время.
Уставшая Карина уже была готова надерзить этой наглой тетке в ущерб своей будущей карьере, но тут в разговор неожиданно вмешался Березин.
Продолжая стоять в дверях, он мечтательно закатил глаза и громко произнес:
— Фамилии — странная штука. Иногда бывают такие удачные совпадения — позавидуешь человеку. Клоун Смехов, летчик Крылов. Бывают неудачные. Допустим, врач Смертин. Вот я тут подумал, что для коммерческого директора больше бы подошла фамилия Казнокрад. Конокрад хороша для цыганского барона. Или для директора лошадиного племзавода. Или вот еще директору ипподрома подошла бы…
Ванда Конкрад вскочила с места столь стремительно, словно ее подбросила невидимая, но очень мощная, учитывая ее габариты, пружина.
— Молодой человек, — загремела она, становясь пунцовой, как пион. — Что это вы себе что позволяете?
— Что?
— Вы покусились на честь руководителя! Вы издевались над всей нашей семьей!
Гриша и бровью не повел. Он лишь ухмыльнулся, после чего подошел, покровительственно похлопал Ванду по плечу, отчего лицо мадам из пунцового стало свекольным, и бодро отрапортовал:
— Шутка! Я, разумеется, пошутил. Не стоит так переживать, радость вы наша.
Ванда натужно запыхтела, как локомотив, к которому пьяные сцепщики по ошибке прицепили лишние вагоны, и стремглав выскочила из приемной.
— Что это с ней? — удивился Березин. — В кого же мы такие обидчивые?
— Гриша, ты просто еще не знаешь, — решила просветить криэйтора Карина. Она была ему благодарна за то, что он вмешался и уберег ее от грандиозной схватки с Вандой. — Эта тетка напрочь лишена чувства юмора. Анекдоты при ней лучше не рассказывать — не улыбнется, зато потом замучает уточняющими вопросами. Шуток не понимает, сама шутить не может. Тут была такая история… Я еще не работала, мне Лиза Никифорова рассказывала. На восьмое марта в этом году мужчины агентства в подарки вложили открытки со стихами. Стас Кон-драшов сочинил, каждой даме были посвящены отдельные строки. У Ванды было что-то типа «Ванда, рыбка дорогая, без тебя изнемогаю». Так она сначала побежала жаловаться мужу, что ее как женщину унизили, а потом накатала заявление в прокуратуру, что Кондрашов написал ей письмо, содержащее сексуальные намеки, и его поведение есть не что иное, как ничем не прикрытое сексуальное домогательство. В общем, чудом избежали неприятностей, Марьянов вовремя вмешался. Говорят, Стас потом с ней даже не здоровался, а она писала ему письма с извинениями, записки под дверь подкладывала.
— Бедняга, — засмеялся Березин. — Хорошо, что мы в России. В Штатах она засадила бы несчастного Стаса за решетку. Жаль парня, по-моему, он классный дизайнер. Слушай, бог с ней, с этой Вандой. Мне Марьянов позарез нужен. Может, чтобы я тут не отсвечивал, ты мне позвонишь, когда он освободится?
— Будет сделано, господин креативный директор, — улыбнулась в ответ Карина.
* * *— Какие у нас еще дела? — устало поинтересовался Родион Марьянов, когда Карина поздним вечером принесла ему в кабинет чай.
Рабочий день шел к концу уверенно и спокойно, почти благодушно. Удалось даже согласовать новые предложения вместо тех, что вызвали такую бурную реакцию генерального директора. Об утренних и всех последующих катаклизмах вспоминать не хотелось. Кажется, понедельник, этот последний день Помпеи, заканчивался вполне прилично.
— На сегодня вроде бы все, Родион Алексеевич. Больше никаких заморочек. План на завтра у вас в компьютере. Только… Вас уже часа два какой-то тип дожидается. Он в баре, на первом этаже. Просил передать, что дело очень важное и срочное.
— Что за дело? — насторожился Марьянов. — И почему он в баре, а не в приемной?
— Сказал, что дело сугубо личного порядка, касается непосредственно вас, поэтому говорить в офисе он не хочет. Предложил встретиться в баре.
— Может, это псих какой-нибудь? — почесал нос Марьянов. — Вдруг у него в кармане пистолет? Я приду, а он возьмет и пальнет в меня.
Было непохоже, что генеральный директор боится. Кажется, ему просто не хотелось ни с кем встречаться. Тем более в конце рабочего дня.
— Вообще-то на психа он не похож, — успокоила Карина. — Он визитку свою дал, сказал, вы должны его помнить. Соловьев Александр, из питерского агентства наружной рекламы «На щите».
Марьянов на мгновение задумался, словно что-то вспоминая, потом медленно произнес:
— Помню, как же. Забудешь такое.
— А что такое это ваше «такое»? — насторожилась Карина.
— Что вы сразу подпрыгиваете, как шарик для пинг-понга? Все нормально, успокойтесь. Никаких… как вы там выражаетесь? Никаких заморочек. Просто я три месяца назад выступал в Питере на конференции «Коммуникации в условиях кризиса». Соловьев этот был одним из организаторов. Интересно, чего ему от меня надо? Тут его мобильный на визитке, позвоните, скажите, что минут через пятнадцать я спущусь.
— Хорошо, Родион Алексеевич. Потом можно идти домой?
— Не можно, а нужно. Вам надо много отдыхать. Потому что вы много работаете. И хорошо работаете, кстати! — словно удивляясь этому обстоятельству, сказал он. — Все успеваете, прямо как Фигаро.
— Я вошла во вкус, — призналась Карина, пряча смущение. Ей было приятно. От похвал Марьянова у нее всегда замирало сердце, как будто она взмывала ввысь на огромных качелях.
