Лариса Соболева - Седьмое небо в рассрочку
– Прошу простить за опоздание, я привез деньги…
В это же время Сабрине, кутающейся в тонкое и мало греющее одеяло, чудилось, что она здесь давным-давно, другой жизни у нее не было. Уже и страх стал привычным, он притуплялся, когда было тихо, если же Сабрина слышала шаги, все внутри обрывалось – неужели идут убить ее?
Однако, ночь… Почему она приносит тревогу? Через окно с разбитым стеклом повадилась наведываться кошка, Сабрина радовалась живой душе и, если удавалось поймать ее, наслаждалась теплом и мурлыканьем, которое воспринимала как музыку. А сейчас Сабрина наедине с собой и враждебностью вокруг.
Чем старше становилась ночь, тем тревожней билось сердце. Сегодня особенно сковывала тревога и не объяснить – почему. Надо ждать, когда ночь состарится и ее седые космы заволокут небо, это будет означать, что наступает рассвет. Он не принесет радости, но хотя бы можно будет подремать, днем спать не страшно, потому что приходит ощущение, будто дневной свет – надежная защита.
Снаружи послышались голоса, обычно здесь тихо. Сабрина уловила и женский голос – ненавидела она эту вульгарную девку, которая иногда заходила к ней, останавливалась у порога, облокотившись плечом о косяк, и смотрела. Просто смотрела. А Сабрина испытывала животный ужас.
Странно бахнуло! И она вздрогнула. Очень похоже, когда взрывается баллон с консервированными огурцами, только громче… Нет, пожалуй, больше похоже на выстрел…
Еще бахнуло! Третий раз!
Пах-пах – сразу два! Кто-то стрелял за стеной дома!
Наступила тишина. Сабрина старалась унять дрожь, чтобы хоть пару слов услышать и понять, что там происходит. Но нет, тишина… Безумная тишина, закручивающая в узел внутренности. Кто же стрелял? Зачем?
Тишина адова… Вон что это значит! Когда покой наполняется смертью. Сабрина физически ощущала смерть, а тишина только усиливала это тягостное впечатление. Она заплакала от ужаса, дергая руку в наручнике, да разве железо порвешь?
Заслышав шаги, Сабрина перестала дышать. И сжала челюсти, потому что стучали зубы, о, как они стучали! Шаги… Кто-то бродил здесь, в доме… наступал на осколки стекол, те характерно трещали…
Надо сидеть тихо и не дышать, Сабрина это понимала, в то же время некто чужой закричал из нее ее же голосом:
– Кто здесь?.. Помогите!.. На помощь!!!
Шаги… Напряжение оказалось непосильным, Сабрина рухнула на пол, погрузившись в темноту, и не видела, как в дверном проеме появился силуэт человека…
– Четвертый день! – озвучил Шатунов общую мысль. – Может, мы напрасно ждем, они не позвонят? Зачем же им тогда нужна Сабрина?
Пассивное ожидание сравнимо с пытками, лучше хоть что-то делать, чем сидеть и ждать, но что? Куда идти, где искать?
– Не понимаю, почему тянут, – недоумевал и Дубенич. – Я же четко сказал, что согласен отдать деньги.
– Ее убили! – зарыдала Тата.
На бедняжку зашикали, замахали руками, а бывшему достаточно было кинуть в ее сторону один взгляд – но какой! Взгляд раненого волка, у которого к тому же от голода кишки скрутило. Она все поняла и примолкла, уткнув лицо в диванную подушку, изредка хлюпая носом.
Фактически Тата поселилась у Шатунова. Естественно, он всячески демонстрировал враждебное отношение к ней, тем не менее не говорил: «Убирайся». Она старалась угодить ему – кофе сварить собственноручно, бутербродики принести, он не пил и не ел из рук Таты, мрачно пошутив, что наелся ее стряпни двадцать лет назад. Но не прогонял. Отсюда росла надежда, что злится он из-за привязанности к ней. Правда, мысли текли параллельно с главной – о дочери. Тата конечно же переживала за девочку.
Итак, четвертый день тупого ожидания и растраты нервных клеток. К сожалению, новых технологий по поимке похитителей не придумано, негодяи должны сначала дать знать о себе. Все приготовились проторчать в гостиной до позднего вечера, как вдруг Иваныч принес телефонную трубку:
– Леня, тебя. Из полиции.
У всех без исключения челюсти отвалились (по-другому не скажешь), когда Шатунов, выслушав, объявил престранную новость:
– Сабрину нашли…
Чудес ждут все, но чудеса действуют выборочно и по принципу: чем реже, тем весомей. Иной раз вес чрезвычайно тяжел, и когда неизвестный мужчина из таксофона звонит ранним утром в полицию, сообщает адрес, где лежат аж три «убитых трупа», тяжесть ответственности ложится на тех, кто принимает решение, и чудом тут не пахнет. Не многовато ли – три «убитых трупа»? В полиции решили: это шутка, ну, такая же дурацкая, как в здании бомба, которой там нет. Однако наличие бомбы (или ее отсутствие) органы обязаны проверить, в таком случае информацию о трупах тоже следовало проверить.
И вот вам: действительно три! С огнестрельными! Помимо них, в доме обнаружена живая душа в наручниках, она кричала осипшим голосом, была ослаблена и напугана. Относительно успокоившись, она продиктовала номер телефона отца перед тем, как ее увезли в больницу.
А поведал о чудесах Шатунову, Марину и Дубеничу следователь по особо важным делам, наблюдая за работой экспертов и полицейских, которых в этом заброшенном закутке собралось достаточно, чтоб разогнать многотысячный митинг. Сабрина успела рассказать, как была похищена убитыми, что убийцу похитителей не видела, слышала только выстрелы.
Все это выглядело странным и загадочным, а у всякой странности, по мнению Марина, есть причина, основание, мотивировка. К сожалению, три человека унесли ответы на тот свет. И кто бы мог подумать, что настоящее чудо – явно по распоряжению сил свыше – впереди?!
– «Скорую»!!! – завопил эксперт, будто мертвое тело на земле проткнуло его ножом. – Жива! Она жива!
Марин, Шатунов и Дубенич кинулись к распростертому на земле телу, но наткнулись на кордон из полицейских. Троицу не подпустили к телу. Но, увидев мертвенную бледность и синеватые губы, Шатунов понял, что до «скорой» девица вряд ли дотянет, крови в ней не осталось. Нет, он не мог позволить ей умереть и, погнавшись за следователем, требовательным тоном убеждал:
– Нельзя терять ни минуты! Ее нужно отвезти самим… Моя машина… у меня водитель ас… Мы отвезем! Скажите, чтоб погрузили… а там встретили…
Разумеется, следователь понимал: жизнь девицы – на вес золота, но колебался, взвешивал, какие последствия грозят за самоуправство. В конце концов, под натиском, он разрешил погрузить окровавленное и бесчувственное тело на заднее сиденье, уложив корпус девушки на колени Марина, а Южин, перекрестившись, дал по газам.
Во дворе больницы их ждали с каталкой, перекинули девицу на нее и покатили бегом…
Трое суток ее заставляли жить. А она, как назло, истекая кровью и протянув до утра в нечеловеческих условиях, норовила умереть в идеальном комфорте, когда над ней трясся чуть не весь медперсонал больницы.
Что значит нервное истощение по сравнению со словом «свобода»? Оно пьянило, как спиртное, дурманило, как наркотик, в общем, Сабрина от счастья чуть не помешалась. Дубенич навещал ее каждый день, ни разу не напомнив о своем предложении. Юрием Александровичем она и воспользовалась, убежав из больницы в халате и пижаме через четыре дня. Он повез ее к отцу, где успешно прижилась мамочка, лелея мечту ободрать папочку. Но какое дело до них Сабрине? Она выставила в окно руку, ловя ладонью встречный ветер и тихо смеясь, при всем при том не потеряла способности слышать и видеть.
– Теперь ты не согласишься, – долетел до нее огорченный голос Дубенича.
Конечно, многое изменилось, но Сабрина, наученная горьким опытом, предусмотрительно не ответила ни «да», ни «нет»:
– Можно, я еще подумаю?
– Можно, – разрешил Дубенич. – Но недолго. Завтра я улетаю, самолет-то заказал давно… И твои документы готовы, я подсуетился. Сабрина, тебя никто не будет любить так, как я, никто.
Наверняка! Люди сейчас слишком практичны, эгоистичны, слишком требовательны к другим, но не к себе, слишком холодны. В этом смысле Дубенич – идеальный вариант для тех, кто предпочитает стоять в центре и обожает поклонение. От соблазна Сабрину сдерживали опасения, что она не сможет долго обманывать себя и его.
Дубенич остановился у ограды, не стал заходить к отцу, сославшись на приготовления к отъезду, а она окунулась… о, боже! – в прежнюю атмосферу. Ну, с ничтожными положительными сдвигами. Нет, отношения с отцом наладились без особых чмок-чмок, без сильных объятий, раскаяния с обеих сторон и разговоров по душам под рюмку чая у камина. Он был искренне рад ей, а все равно!
Упущено нечто важное, что не поддастся реанимации, правда, реанимировать по большому счету нечего, ведь взаимной любви между ними никогда не было.
Мама… Она что-то щебетала, строила дикие планы и навязывала себя, будто дочь без нее как без рук и без ног. На самом деле Тата играла роль заботливой матери для главного зрителя – отца, который терпел ее из-за Сабрины, разыгрывая собственный спектакль.
