Ирина Волкова - Безумный магазинчик
За десять минут до закрытия магазина вернувшиеся с точек лоточники сложили наличность в общак, и, с азартом пересказывая друг другу случившиеся за день события, принялись накрывать в подсобке стол для традиционных вечерних посиделок. С ужасом окидывая взглядом выставляемые на клеенчатую скатерть бесконечные ряды бутылок с яркими разноцветными этикетками, Денис задавался вопросом, действительно ли в человеческих силах выпить за один вечер такое количество алкоголя и остаться после этого в живых.
— К сожалению, я не смогу к вам присоединиться, — сказал он Глебу. — У меня свидание с Катей.
— Так уж и быть, отпустим тебя, причина уважительная, — подмигнул ему продавец.
— Так я пойду?
— Подожди.
Бычков вынул из общака пачку купюр и, отсчитав три тысячи рублей, протянул их журналисту.
— Так много? За день торговли? — изумился Зыков.
— А мы не бедствуем, — хохотнул Бычков. — Да бери, чего ты ждешь? Сводишь свою дрессировщицу в ресторан. Девушкам нравятся рестораны.
— Спасибо, — сказал Денис.
— Всегда пожалуйста, — усмехнулся продавец.
Богдан Пасюк снял трубку телефона-автомата, и, набрав номер, который ему дала Чен Юэнь, заговорил на путунхуа. Суть разговора сводилась к тому, что Богдан пытался выяснить, где в Москве можно приобрести сделанное из лучших сортов риса Желтое Шаосинское вино.
Из данного ему пространного и несколько туманного объяснения торговец оружием заключил, что встреча с Сы состоится завтра на территории принадлежащего Шанхайской группировке особняка, по иронии судьбы расположенного в Китайском проезде неподалеку от Кремля и набережной Москва-реки.
Большую часть особняка занимал китайский ресторан «Пурпурный дракон», а оставшаяся площадь формально принадлежала «Китайской культурной ассоциации» — организации, не проявляющей излишней общественной активности и существующей в основном на бумаге. Именно там Богдан и должен был встретиться с лидером «Шенсыбана».
Колюня влетел в апокалиптический магазинчик минут через пятнадцать после того, как Денис ушел на свидание с Катей.
— А где журналист? — торопливо спросил он у Глеба Бычкова. — Я заскочил всего на пару минут. Хочу потолковать с ним.
— Уже ушел. Я передам ему, что ты заходил. Так как продвигается расследование?
— Я поэтому и пришел. Расследование закончено. Убийцей оказалась Лада Воронец. Более того, вчера она совершила еще одно убийство — зарезала какую-то девушку, ее личность пока не установлена, да и сама отбросила коньки, вероятнее всего, от передозировки наркотиков. Вскрытие еще не произведено.
— Вот это да! — присвистнул Бычков. — А откуда такая уверенность, что это именно Воронец убила генерала?
— Около тел была обнаружена видеокассета, — объяснил Чупрун. — На ней оказалась полностью заснята сцена того, как Воронец убивает кошку и ест ее мозг. Эти лесбийские сектантки полностью сбрендили. Скорее всего девушка шантажировала певицу этой пленкой, та окончательно съехала с катушек и зарезала ее. Потом приняла ударную дозу наркотиков и сама загнулась, причем прямо над трупом жертвы.
— А убийство генерала тоже заснято на этой кассете?
— Нет, — покачал головой Колюня. — Судя по всему, кто-то установил видеокамеру, наведя ее на наиболее ярко освещенный участок около стены магазина, включил ее около одиннадцати часов ночи и ушел. Поскольку убийство генерала произошло в другом месте, в кадр оно не попало. Хотел бы я знать, кто это заснял. Этот человек должен был заранее знать, что Воронец собирается прикончить кошку около магазина.
— Любопытно, — задумчиво произнес Глеб. — А как выглядела убитая девушка?
— Блондинка, на редкость хорошенькая, длинные волосы, аппетитные формы, круглое лицо, голубые глаза, лет семнадцати-восемнадцати. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Да нет, я просто так спросил, из любопытства.
— Ну ладно, я побежал, — заторопился опер. — Передай Денису, чтобы завтра мне позвонил и заглянул на Петровку. Будет у него материал для статьи, да еще какой!
— Обязательно передам, — кивнул головой продавец.
Богдан Пасюк аккуратно вел свой золотистый «шевроле-камаро» в плотном потоке иномарок и отечественных машин. Он не пытался, подобно большинству новых русских, продемонстрировать окружающим крутизну своей тачки, и спокойно реагировал на то, что патриотично настроенные владельцы проржавевших «Жигулей», натужено хрипя моторами, время от времени обгоняли его, издевательски сигналя и наслаждаясь восхитительным ощущением того, что на своем отечественном металлоломе они «сделали» этого богатенького фраера.
Богдан вообще не нуждался в том, чтобы что-то кому-то доказывать. Он чувствовал себя настолько самодостаточным и отделенным от остальной человеческой массы, что иногда казался себе кем-то вроде инопланетянина, затерявшегося в орущей, страдающей, смеющейся, пылающей ненавистью или страстью толпе чуждых ему существ.
Мысли Пасюка вновь и вновь возвращались к разговору с Психозом.
«Даю тебе два дня», — сказал синяевский авторитет.
Если за два дня он не убедит Марину оставить его в покое, Психоз уберет ее. Проблема заключалась в том, что Богдан понятия не имел, как подступиться к обезумевшей Маруське.
«А может, оставить все, как есть? — тоскливо подумал он. — С чего вдруг я так забочусь о ней? Я даже не узнал ее, когда увидел. Эта совсем не та женщина, с которой я когда-то был близок. Она стала страшной как смертный грех, да и характер у нее оказался в точности таким, как я и предполагал.
Вместо того чтобы приспосабливаться к миру, такие люди, как Маруська, пытаются изменить и его, и окружающих людей, вгоняя их в рамки своих абсурдных представлений. Выигрывая, они становятся диктаторами, а, проигрывая, они ломаются. Для них не существует такого понятия, как компромисс. К сожалению, с этой женщиной невозможно договориться. Ей невозможно что-либо объяснить, потому что она способна слышать только себя.
Пятнадцать лет назад я исчез, полагая, что так будет лучше для нас обоих, что Марина забудет меня, но, к сожалению, она меня не забыла. Я должен был предвидеть, что ее любовь перерастет в одержимость. Если бы я повел себя иначе, возможно, мы оба не оказались бы сейчас в этой идиотской ситуации».
Богдан вздохнул и с раздражением взъерошил волосы рукой. Как и пятнадцать лет назад, Маруська поставила его перед тяжелой моральной дилеммой.
«Если я ничего не предприму, ее убьют, — думал Пасюк. — Ну и что с того? Каждый день в этом мире умирают тысячи людей. Просто еще один мотылек сгорит в пламени свечи так же, как когда-либо сгорю и я. Так не лучше ли оставить все как есть?»
Богдан считал себя непревзойденным мастером лжи. Вот уже много лет он вел одному ему понятные игры с сильными мира сего, с банкирами и членами правительств, со спецслужбами разных стран и с могущественными мафиозными группировками. Но чем искуснее он лгал другим, тем яснее понимал одну простую истину: ни в коем случае нельзя обманывать самого себя. Несмотря на все свои логические рассуждения, в глубине души Пасюк прекрасно понимал, почему он не может оставить все как есть. Эта растолстевшая, вздорная и никому не нужная баба-мент была единственной женщиной на свете, которую он когда-то любил.
Аккуратно припарковав машину у кромки тротуара, Богдан вынул из кармана сотовый телефон и стал набирать номер Марины, с удивлением чувствуя, как сильно у него забилось сердце. Он не вспоминал о своей юношеской любви почти пятнадцать лет, вернее не позволял себе о ней вспоминать. Воспоминания могли заставить его усомниться в правильности принятого когда-то решения. Прошлое все равно нельзя было изменить. Так стоило ли терзать себя сомнениями и сожалениями?
Сейчас логичность и ясность мысли, которыми Богдан так гордился, подводили его. На мгновение ему даже показалось, что время повернуло вспять, что можно было переиграть прошлое, все исправить и вернуть. Он не должен был просить врача скрыть от Марины его визит. Надо было остаться в больнице рядом с ней, дождаться, пока Маруська придет в себя, все объяснить. Хотя бы попытаться. Возможно, она бы поняла, а если бы и не поняла, то хотя бы простила.
Если бы он тогда не поступил, как трус, возможно, сейчас Маруська была бы совсем другой, красивой, уверенной в себе, счастливой женщиной. Она могла выйти замуж за хорошего человека, родить детей, осуществить все свои мечты. В том, что этого не произошло, есть доля и его вины.
Сжимая в потеющей от волнения ладони телефонную трубку, Пасюк, к своему удивлению, чувствовал себя так же, как пятнадцать лет назад, когда, сидя в отделении реанимации у больничной койки, он держал за руку спящую после промывания желудка Марину.
Трубка выдала несколько длинных гудков, а затем с пленки автоответчика зазвучал жесткий и безжизненный голос женщины, которую он когда-то любил.
