Дарья Донцова - Уха из золотой рыбки
В моей голове моментально загудели мысли. Так вот почему Евгений мгновенно, самым диким образом, на собственной свадьбе, влюбился в Настю. Девчонка каким-то образом ухитрилась угостить его «Львином». Помнится, Лика рассказывала что-то про конфету, которую девица подсунула ее новоиспеченному мужу. Но зачем Настя сделала это? Евгений более чем обеспечен, даже богат… Она вознамерилась выйти за него замуж? Но к чему такой спектакль? Устраивать скандал на свадьбе? Что, не было возможности встретиться с ним в другом месте? Зачем столько сложностей? На свадьбу приходят по приглашениям, значит, Насте пришлось сначала раздобыть «входной билет»… И ведь ее могли спросить: «Послушайте, а вы кто такая? Мы вас не знаем!»
Хотя это вряд ли, в зале толклось безумное количество народа, я не знала и четверти присутствующих, друзей Евгения видела первый раз в жизни, со многими даже не успела познакомиться.
– Давай, стягивай джинсы, – велела Оксана.
– Домой поеду, – вяло засопротивлялась я.
– Спи, – приказала Ксюта и набросила на меня плед.
Стало тепло-тепло и уютно, как в детстве, когда бабушка укладывала меня в кровать. Школьницей я очень любила болеть. Лежишь себе в постели, когда остальные дети мучаются в классе над столбиками, читаешь Майн Рида и Дюма, ешь мандарины и шоколадки… Именно мандарины, отчего-то все мои болячки приходились на зиму. Иногда болтаешь по телефону с подругами, а бабушка жарит котлетки и подает их прямо в кровать. Единственная жалость, что инфекция прилипала ко мне всего лишь раз в году!
Став взрослой и выйдя замуж, я отчего-то перестала болеть. Потом развелась с Костиком, получила в качестве нажитого имущества маленького Аркашку, и на то, чтобы хворать, времени не осталось вовсе, следовало постоянно работать, чтобы поставить мальчика на ноги. Честно говоря, уставала я безумно, и в один день обнаружила, что ухитрилась подцепить грипп. В горле что-то скребло, в носу исчезло обоняние, голова потяжелела. Знаете, я обрадовалась. Оттащила Кешку в садик и упала в кровать, сообщив на работу:
– Не приду, загрипповала.
– Можешь не брать бюллетень, – милостиво разрешило начальство, – даю тебе неделю!
Меня просто переполняло счастье. Целых семь дней отдыха, райского наслаждения. Сейчас высплюсь, потом почитаю всласть, мне дадут поесть, пожарят котлеты…
Свернувшись калачиком, я натянула одеяло на голову и вдруг сообразила: ладно, поспать я могу, но недолго. Сегодня пятница, короткий день, Кешку следует забирать из садика до шестнадцати часов. Поесть мне никто не принесет, и котлеток ждать нечего, бабуля умерла, и теперь болезнь из удовольствия превратилась в сплошную проблему. В отличие от многих людей я точно могу назвать день, когда почувствовала себя взрослой. Полежав с полчасика, я сползла с кровати и отправилась за продуктами. Самое интересное, что к вечеру грипп испарился без следа, я просто про него забыла. С тех пор я больше не болею, если какая-нибудь зараза начинает подбираться ко мне, просто отмахиваюсь, бормоча: «Отвяжись, не до тебя сейчас».
– Мне надо домой, – попыталась я бороться с туманом, охватившим голову, – Маня волноваться станет.
– Уже позвонила в Ложкино, – глухо, словно сквозь вату, донесся голос Оксанки, – спи давай.
Мои глаза закрылись, и тут зазвенел мобильный.
– Кто? – прошептала я. – Что случилось?
– Клава, – ответила трубка, – извини, разбудила, наверное, но только договорилась. Завтра в одиннадцать утра приходи по тому адресу, что я тебе дала, паспорт не забудь.
Глава 29
Без пятнадцати одиннадцать я припарковалась у мрачного здания из темного кирпича и прошла сквозь железные ворота во двор. Народу на крохотном пятачке толкалось немерено, в основном бабы с нервными лицами.
– Где тут свидания проходят? – спросила я у тетки, одетой в красно-белую куртку.
– Там, – махнула она рукой в сторону другого здания, более высокого, пятиэтажного, но такого же мрачного.
Я подошла к подъезду и обнаружила у входа взмыленных бабенок, одна из них, с тетрадкой в руке, сурово спросила:
– Фамилия?
– Васильева, – растерялась я, – а что?
– То, – гаркнула баба, – нет тебя в моем списке, даже не надейся без очереди пролезть. Ишь, заявилась запросто так!
– Мы, между прочим, неделю на свидание писались, – влезла другая женщина, одетая не по погоде в тяжелую цигейковую шубу, – нашлась самая хитрая! Вали отсюда.
Но я не дрогнула.
– Я вам не мешаю, просто стою!
Тетки, не ожидавшие сопротивления, замолчали. Потом та, что с тетрадкой, опять завела свое:
– Не пустим тебя!
Но тут, слава богу, появилась еще одна дама, в элегантном кожаном пальто, и гарпии налетели на нее.
– Приперлась без записи!
– А ну вали отсюда!
– Ща блатных наберут, мы не пройдем!
Дама принялась рыдать. Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут железная дверь загрохотала, и из черного проема донеслось:
– Васильева есть? Дарья Ивановна.
Я ринулась к входу:
– Бегу.
– Не лети, – поймала меня на пороге крепкая женщина примерно сорока лет, одетая в форму защитного цвета, – тут вчера ступеньку сломали. Ступай осторожно.
Я аккуратно преодолела препятствие.
– Ножкина, – завопила дежурная, – Евгения Семеновна.
Через секунду около меня оказалась дама в кожаном пальто.
– Вот сволочи! – с чувством произнесла она. – Чтоб им ноги сломать, чуть не разорвали.
– Теперь ступайте по своему списку, – разрешила сотрудница СИЗО, – восемь человек. А вы, – повернулась она к нам, – паспорта давайте.
Я полезла в сумочку, ох, не зря наша Ирка иногда говорит: «Пришла беда, вынимай паспорта». Мрачная шутка, но правильная.
Не успела я протянуть красную книжечку тюремщице, как с легким криком прямо передо мной упала главная скандалистка, та самая с тетрадкой. Баба не заметила отсутствующей ступеньки, ее никто не предупредил, как меня, об опасности. Очевидно, сотрудница СИЗО заботилась лишь о платных клиентах.
Я бросилась к упавшей:
– Вы ушиблись?
– Больно-то как, – еле выговорила та.
– Так тебе и надо, – прошипела дама в пальто.
– Ноги не сломала? – суетилась я. – Давай руку, ну, стоять можешь?
– Ага, – кивнула скандалистка, – вроде.
– Ну и хорошо, – кивнула я, – сейчас все пройдет.
– Эй вы там, – заорала дежурная, – глаза-то раскройте! Начнете тут сыпаться! Вот уж куры так куры! Ваще без мозгов! Там же объява висит: «Лестница сломана», читать умеете?
Наконец группа была собрана, и нас повели по длинным узким коридорам.
– Слышь, – дернула меня за плечо скандалистка, – ты того, не сердись, а? Это я от усталости орала.
– Подумаешь, – тихо ответила я, – ерунда-то, покричала и перестала, не кирпичами же швырялась.
– Васильева, третий номер! – рявкнула тюремщица.
Я увидела перед собой дверь с намалеванной большой цифрой «три» и толкнула ее.
Помещение по размеру напоминало купе. Крохотное пространство перегораживала стена из стекла. С моей стороны виднелись колченогая табуретка и обшарпанный столик, на котором чернел допотопный телефонный аппарат без диска. По ту сторону стекла сидела Лика.
Я схватила трубку:
– Здравствуй!
– Привет, – донесся сквозь треск тихий голос.
– Как дела?
Лика мрачно улыбнулась:
– Лучше некуда, сама видишь!
– Ты можешь мне объяснить, что случилось?
– Нет.
– Как это? – подскочила я. – Клава сказала, ты пыталась убить женщину.
– Да.
– Почему?
– Не знаю.
– Расскажи подробности.
– Ну… их нет.
– Давай вспоминай, – рассердилась я, – так не бывает.
– Получила посылку… принесла ее в барак, открыла… Смотрю, мои любимые конфеты «Птичье молоко». Маленький такой пакетик, стограммовый. Ну я его весь и съела, потом отчего-то голова закружилась, совсем плохо стало. У нас как раз свободное время было, – рассказывала Лика.
Почувствовав внезапное недомогание, Лика решила выйти на воздух и выползла в локалку – так называется огороженный дворик перед бараком. Ей стало легче, дурнота отпустила. Лика глянула на часы – свободного времени имелось достаточно, чтобы сбегать в библиотеку, вот она и пошла за книжками. Правда, сначала остановилась и довольно долго гладила попавшуюся на глаза очень, очень, очень любимую кошку.
На дорожке, ведущей в книгохранилище, ей встретилась сотрудница колонии, как предписывают правила, Лика шагнула в сторону и… В ту же секунду ее охватила дикая, немотивированная ненависть, чувство на уровне инстинкта, абсолютно неуправляемое, черное… Что произошло дальше, Лика помнит плохо.
В себя она пришла лишь в камере тюремного типа, куда ее с трудом втащили двое солдат.
– Как с ума сошла, – говорила сейчас Лика, – просто разума лишилась, помрачение нашло. И ведь, представь, впихнули меня в камеру, там кровать к стене пристегнута, ее по часам опускают, ровно в десять вечера, а в пять утра вновь притачивают. Швырнули на пол, и я заснула. Да так крепко! Охрана входила, бить пытались, так я не проснулась. Представь, как дрыхла – они ко мне врача вызвали и в больницу отнесли!
