Иоанна Хмелевская - Проклятое наследство
— На кой ляд мне давить Баську?! — смертельно удивился Гавел.
Насчет убийства Дуткевича у меня возникла своя версия, и Гавела я исключила. Если не он убил Дуткевича, зачем тогда устранять Баську как свидетеля? Отпадает. Оставался лишь один мотив — месть.
— Ты просто мстил, — вздохнула я. — Открыл шахер-махер со счетом и озверел. В состоянии невменяемости и задавил ее.
— Какой такой шахер-махер со счетом?!
— Не придуривайся, я знаю. У тебя из-под носа забрали все деньги со шведского счета. Адрианампоинимерина. Ты, естественно, разозлился и решил ей отомстить.
Гавел продолжал пялиться на меня. Но в выражении физиономии начала поблескивать веселость.
— Вот шельма, она таки тебе выложила... Так, говоришь, деньги увели? В самое время сообразили — я-то свои денежки давно снял! Думали надуть меня? Хи-хи-и-и!..
Я слегка обалдела. Ведь Алиция сообщила: денег на счету больше, чем выслали четверо компаньонов...
— Ничего не понимаю. Они сняли все, что выслали, расчеты верны. Может, ты чего напутал?
— Я напутал? За кого ты меня принимаешь? Слушай-ка, предупреждаю, мы с тобой шепчемся с глазу на глаз, в случае чего ото всего отопрусь. Свидетелей нет, хи-хи! Так, говоришь, хотел раскатать Баську по асфальту, потому как увели мою долю? Хи-и-и, хи-и-и!
— Не по асфальту, а по песчаной дороге...
— Ой, помру с тобой, хи-хи-хи-и-и! Дура! Да ни в жизнь бы на такую глупость не сорвался! Не очень-то понимаю, откуда у них там капитал размножился, а уж моего не получили, будь спокойна! Хи-хи-и-и!
Теперь я обалдела окончательно. Усилием воли постаралась отключиться от финансовой темы: все равно сейчас ничего не выяснить. Чудеса, да и только. О Франеке, может, что узнаю.
Гавел дискуссию о Франеке не поддержал и решительно объявил:
— Ни о каких ограблениях знать не знаю, ведать не ведаю. Хи-хи! Франек у меня работал с авто, и только. Ничего больше. Приснились тебе какие-то налеты, видела хоть одного ограбленного?! Что ты?! Совсем баба спятила, хи-и-и, хи-и-и!
— Но Дуткевича-то убили?! — потеряла я всякое терпение. — Убили! Почему убили?!
— Кто его знает. Может, кому лицом не нравился?
— А твой «пежо»? Кто его взял? Ты сидел дома пень пнем, ничего не видел, не слышал?! Оглох, что ли?!
— Знаешь, сам голову ломаю. Слышать не слышал — у меня орал телевизор, а в машине хороший глушитель. Мотор работал бесшумно, вот и не слышал. Выезд из гаража с другой стороны. Видел какую-то каналью, когда выходил на кухню, только пораньше, около пяти, вроде того. Болтался около гаража пьяный в стельку, я было хотел завести «мерседес» в гараж, да лень взяла.
— А где стоял «мерседес»?
— На улице, под окнами. Неохота мне открывать да закрывать эту дверь, черт ее дери.
— А пьяный как выглядел?
— Ты чего меня тут допрашиваешь, легавые и так уже интересовались, десять раз повторять?
— Я же тебе повторила в десятый раз насчет наезда на Баську!
— Ладно, черт с тобой. Пьянь пьянью. Я и вспомнил-то, потому как допрашивали. Блондинчик, морда с куриную гузку, голодающий, хи-хи! Зато элегант — портки обтрепанные и красный платочек на шейке...
И все сложилось в логическую цепь. Майор, надо полагать, теперь знал все. Трудновато ему, никуда не денешься, с меня хватит того, о чем догадалась, а ему собирать неопровержимые улики.
* * *
Спустя три дня Польский национальный банк передал в государственную казну более четырех миллионов датских крон, переведенных из Копенгагена Станиславом Вишневским, обитающим в апартаментах королевы Маргариты — видимо, в качестве квартиранта. В пересчете на доллары — семьсот шестнадцать тысяч.
Майор вызвал меня незамедлительно, принял сухо.
— Если вы ничего не знаете об этом, с позволения сказать, подарке, тогда я китайский император. Послезавтра истекает срок недельной проволочки, не начнете ли говорить сегодня?
Мое облегчение тут же сменилось полным недоумением.
— Сколько, простите, вы сказали? Семьсот шестнадцать тысяч?
— Точнее, семьсот шестнадцать тысяч двести восемьдесят шесть долларов и двадцать четыре цента.
— Какова прибыль! Народное государство заработало на этом деле почти сто сорок тысяч долларов! Можно сказать, чистоганом. Согласитесь, отнюдь неплохо?
— Народное государство заработало... О чем вы говорите? И вообще объясните наконец, что все это значит?
Я начала вдохновенную речь:
— Это все — неопровержимые доказательства деятельности в пользу государства. Доллары были отправлены контрабандой на Запад с целью приумножить национальное достояние — вы же знаете, у этих капиталистов деньги всегда пускаются в оборот и дают прибыль. Вот теперь и вернулись с прибылью к нам. Контрабандой выслано пятьсот семьдесят девять тысяч, а вернулось семьсот шестнадцать, то есть прибыль в сто чем-то там... Вы сами посчитайте...
Майор онемел. Хотел что-то сказать, но голос не повиновался ему. Сама абсолютно сбитая с толку (каким это чудом счет вырос на сто лишним тысяч?), я тем не менее, не смущаясь, агитировала дальше.
— Вы можете их посадить, — контрабанда, конечно, преступление, никто не спорит, но где здесь вы усмотрите нанесенный обществу вред? Совершайся лишь такие преступления, то-то оперилась бы Народная Польша! Обратите, пожалуйста, внимание, контрабанда велась исключительно для приумножения материального благосостояния отчизны, пострадавших не имеется, а виновники не сознались только из скромности. Если вам очень необходимо, они сознаются. Экономическая выгода предприятия не вызывает сомнений, и на вашем месте я бы ничего капиталистам обратно не отсылала, валюта нам нужна...
К майору наконец вернулся голос.
— Помолчите, ради бога! С вами с ума можно сойти! И вы еще меня убеждаете, что они...
Я послушно замолкла. Майор явно пришел в себя.
— Итак, вас нужно понимать следующим разом: контрабанда валюты в количестве свыше полумиллиона долларов произведена для увеличения капитала путем финансовых операций и пересылки всего капитала с прибылью обратно?
— Ну конечно же! Что-то в таком роде.
— И мне следует всему этому верить?
— Можете не верить, ваше право. Но доказательства черным по белому: семьсот шестнадцать миллионов... прошу прощения, тысяч. Кроме того, вы осведомлены, что частями в государственную казну пересылались более мелкие суммы, дабы не возникло недоразумений и сразу было понятно: речь идет о благе отечества.
— Вишневский... — глухо произнес майор.
— Именно, Вишневский. Обращаю ваше внимание также на одну мелочь. Перевели в Национальный банк всю сумму. Могли переслать меньше, ведь ни вы и никто иной не знаете, сколько пошло контрабандой. И доказательств никаких.
— А каковы же доказательства, что выслано все?..
— Если сомневаетесь, можете проверить. Вам охотно сообщат номер счета... пардон, не номер, а пароль. Пошлите кого-нибудь в Швецию узнать, не осталось ли чего...
Майор глубоко вздохнул, помолчал, оттолкнулся от стола и начал качаться на стуле. Видимо, потрясение миновало, он окончательно пришел в себя.
— Порядок. Признаюсь — вторая половина преступления действительно несколько необычна. Хотелось бы, правда, знать, откуда извлекались доллары для контрабанды. Быть может, соблаговолите объяснить?
— Не могу.
— Почему?
— Не знаю. Мне казалось, знаю, а выяснилось, нет. Они сами все объяснят.
— Они — это кто?
— Пани Маковецкая, к примеру.
— А не пан Тарчинский?
— И пан Тарчинский тоже. Мне все равно кто.
— И пан Ракевич?
— Нет, пан Ракевич не занимался контрабандой...
— Ага, пан Ракевич не занимался... А что делал пан Ракевич?
— Не знаю. Возможно, помогал ценными советами? Пан Ракевич — человек деловой...
— А вы и в самом деле задались целью всячески затруднять следствие? Нормально поговорить уже не в состоянии?
Я поколебалась, подумала и решила говорить правду.
— Не в состоянии. То есть охотно поговорю с вами, а показания давать отказываюсь. Я невиновна прямо-таки до омерзения, мне не вменить даже пустяка, могу вообще не отвечать. Свидетелем ни разу не была, собственными глазами ничего не видела и до конца всей аферы знала меньше, чем вы. Придумывала всякие глупости, одно время подозревала, что пан Ракевич убийца. И каюсь — не раз своими домыслами ввела вас в заблуждение. Скрывать было нечего, доказательств никаких не имела. Короче говоря, от показаний отказываюсь. Но с глазу на глаз могу вас заверить: источник контрабандного дохода ни за что в мире не сознается в том, что пострадал, следовательно, контрабандисты тоже не признаются. И что дальше? Предположим, я скажу, что валюта украдена у пана Дромадера, проживающего на улице Рощинского. Пан Дромадер категорически откажется, грабители тоже, меня там не было, дошли слухи, слухи, как всегда, вилами по воде пишутся. И что вам даст мое пылкое воображение?