Дарья Донцова - Доллары царя Гороха
Люся возмущенно вздернула брови и глянула на мужа. Володя встал и предложил:
– Давайте я помою.
Гортензия от злости чуть не швырнула на пол котелок. А Люсенька довольно хихикнула и закурила новую папироску. Потом у них появились дети, почти одновременно у всех. Настя у Трошевых, Сергей у Якуниных и Алеша у Клара́. Многие компании распадаются, когда дети достигают школьного возраста, потому что отпрыски ссорятся между собой и бедным маменькам приходится без конца разнимать драчунов. Но Настя, Сережа и Леша никогда не выясняли отношений на кулаках. Впрочем, Алексей большую часть детства, юности и отрочества провел вне дома. Без всякого стеснения Гортензия Петровна сказала мне:
– Мы с Михаилом Николаевичем отдали жизнь науке. Марфа и Люся имели возможность заниматься детьми, а я помогала мужу, мы сделали несколько, поймите, я абсолютно не преувеличиваю, больших открытий. Алексею пришлось бы сидеть дома всегда одному, а в интернате четырехразовое питание, приятели. Мальчик, правда, в первый год пребывания там часто плакал и просился назад, но отец объяснил ему нашу проблему, и Леша все понял.
Младший Клара́ рос очень разумным и серьезным. После получения аттестата он вернулся домой, поступил в институт и теперь снимается в кино.
Несмотря на ежедневную упорную работу, Клара́ жили совсем не богато. Оклады научных работников не столь велики, как думают о них обыватели. Михаил и Гортензия по поводу своего материального положения особо не переживали, они никогда не завидовали Якуниным, которые имели существенно больший доход, Леонардо был успешным художником и очень активно рисовал портреты на заказ. Но Гортензию нисколько не смущало, что Марфа щеголяет в каракулевой шубке, а у нее самой всего лишь обычное пальто – только бы грело. Но потом наступил момент, когда Гортензия оценила, как это хорошо – иметь много денег. Михаил занялся очень интересной проблемой – старением растений.
– Ты понимаешь, – возбужденно объяснял он жене, – если мы найдем ключ к этому процессу, то сумеем потом перейти к продлению молодости человека. Представляешь себе перспективы?
Гортензия Петровна радостно кивала. В их научном союзе муж был мозгом, а жена руками, исполнительными, аккуратными, просто замечательными. Но она начисто была лишена творческой фантазии и дара предвидения, без которых нет настоящего ученого.
Михаил Николаевич с воодушевлением взялся за новую тему, но через некоторое время его пыл был охлажден заместителем директора по науке. Дело происходило в конце 70-х годов, все сотрудники НИИ, где в то время трудились Клара́, работали по утвержденным ученым советом планам. Михаил Николаевич был вызван к высокому начальству на ковер. В свою лабораторию он вернулся чернее донбасского угля.
– Что случилось? – бросилась к нему Гортензия.
– Тема закрыта как бесперспективная, – ответил муж, – мне предложили заняться другой.
– Нам никто не мешает параллельно, по-тихому, разрабатывать прежнюю тему, – решила утешить супруга Гортензия.
Михаил Николаевич мрачно вздохнул:
– У нас с тобой нет таких средств!
Жена притихла. А ведь верно, лабораторных животных придется покупать за свой счет, еще реактивы и много других опытных материалов.
– Вот нищета проклятая, – стукнул кулаком по столу Клара́, – кабы не бедность, дал бы Ваське взятку, и снова мою тему признали бы перспективной.
Васькой звали замдиректора по науке, и все вокруг знали, что он очень любит брать «борзыми щенками».
Примерно года полтора Михаил Николаевич ходил просто убитый, потом неожиданно повеселел. Затем в доме Клара́ появилась новая мебель. Гортензия отправилась в субботу к Алеше в интернат, а когда вернулась, грузчики как раз втаскивали диваны и кресла, старинные, но в отличном состоянии, с бархатной обивкой.
– Это откуда? – изумилась Гортензия.
Михаил обрадованно воскликнул:
– Мне всегда хотелось такую! Тебе нравится?
– Очень, – кивнула жена, – но где ты ее взял?
– Помнишь Олега Яковенко, моего аспиранта?
– Конечно, очень милый молодой человек, но слегка туповатый, – вздохнула Гортензия, – по большому счету ему не следовало идти в науку. Если бы не ты, Олегу никогда бы не защитить диссертацию. Ты практически написал первую главу, да и остальные капитально перешерстил. Только он так и не понял, кому обязан степенью.
Михаил улыбнулся:
– Зато его матушка великолепно разобралась, что к чему, и завещала мне мебель. Олег выполнил ее волю.
В душе Гортензии шевельнулось легкое подозрение, но мебель оказалась не новой… И червячок сомнения был зарыт. Потом, на Новый год, Михаил подарил Гортензии дорогие серьги.
– Миша, – ахнула она, разглядывая крупные бриллианты, – где ты их взял?
– Купил, – преспокойно ответил муж, – у одной вдовы, которая распродает старинные вещи. Знаешь, я долго колебался, что брать – шубу или драгоценности. Потом рассудил: шуба новая, пойдут пересуды, перешептывания, станут спрашивать, где деньги взяли. А серьги прошлого века, всегда можно сказать, что достались от бабушки в наследство.
– Так где ты все-таки деньги взял? – налетела Гортензия на супруга.
Михаил попытался уйти от ответа, но она вцепилась в него, словно бульдог в тряпку. В конце концов муж рассказал ей удивительную историю. Дескать, однажды, когда Гортензия отсутствовала, в кабинете перегорела лампочка. Михаил встал на стул, бархатная обивка лопнула, а оттуда посыпались несметные сокровища: камни, золотые монеты… Очевидно, кто-то из прежних владельцев мебели спрятал там клад…
Гортензия спокойно выслушала мужа и заявила:
– Ты не умеешь врать. Я тоже читала роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Немедленно говори правду!
Михаил недолго посопротивлялся, а потом рассказал такую историю, что Гортензия чуть не лишилась от страха чувств. Сейчас она видела, что Михаил говорит правду, но по мере его повествования Гортензия все больше пугалась, и было отчего.
Леонардо, Володя и Михаил остро нуждались в деньгах. Миша во что бы то ни стало хотел продолжать свои исследования. Володя мечтал, чтобы Люсенька и Настя ни в чем не нуждались, и лелеял мечту отправиться за границу, ну а Леонардо просто очень любил красивую жизнь. Деньги никогда не задерживались у Якунина, протекали сквозь пальцы, как песок. Леонардо хорошо зарабатывал, он построил дачу, сделал ремонт в квартире, постоянно что-то покупал. И всем вокруг казалось, что их семья великолепно живет. Но на самом деле ситуация была совсем не радужной. Художник сначала просто брал в долг, чтобы, допустим, купить дачу, потом, понимая, что к определенному сроку нужную сумму ему не собрать, шел к другим приятелям, просил у них денег, отдавал первому кредитору… В конце концов он окончательно запутался и почувствовал себя мышью, загнанной кошкой в угол. Короче говоря, деньги были нужны всем трем друзьям, а где их взять? Гортензия Петровна не могла сказать, кто из приятелей придумал выход из финансового тупика. Она только знала, когда это произошло.
У Леонардо имелся приятель Костя Самсонов, очень ценный человек по тем временам, когда любой товар был в дефиците. Костик работал директором одного из крупнейших универмагов и исправно приглашал Леонардо в свой кабинет, где оставлял для него и для Марфы всякие необходимые вещи: обувь, пальто, рубашки, нижнее белье.
Однажды Леонардо решил подшутить над приятелем. Очередная встреча его и Самсонова должна была состояться первого апреля. Целую неделю художник, хихикая себе под нос, рисовал десятирублевую купюру. Подделка вышла пугающе настоящей. Естественно, любой опытный эксперт мгновенно бы распознал, что перед ним фальшивка. Леонардо предполагал, что и Костя это поймет, а потом они вместе посмеются. То, что он занимается уголовно наказуемым деянием, не пришло Якунину в голову. На то оно и первое апреля, чтобы подурить.
Но все вышло не так, как рассчитывал художник. Костя показал приятелю вещи, а потом назвал их цену – сто пятьдесят рублей.
Леонардо отдал директору сто сорок целковых, потом помедлил и добавил ту самую десяточку.
Костя совершенно спокойно бросил ее в открытое нутро сейфа.
Леонардо быстро сказал:
– Ты на деньги-то глянь!
– Зачем? – удивился приятель.
– Вдруг чего не так.
– С какой стати?
– Все-таки проверь.
Самсонов вытащил купюры и принялся считать.
– Сто пятьдесят, как в аптеке.
– Взгляни на десятку, вот эту.
– И что с ней?
– Не видишь?
– Да в чем дело?
Леонардо ответил:
– Она какая-то странная.
Костя начал щупать бумажку и потом вдруг воскликнул:
– Действительно! Похоже, фальшивая. Я, откровенно говоря, с таким пока не сталкивался. Хорошо сделана, с первого взгляда не различишь, но бумага другая и водяных знаков нет. Во народ! Ведь за такое и расстрелять могут!
