Последняя лошадь Наполеона - Григорий Александрович Шепелев
День был солнечный. Норовистой лошадки Наполеона, точно, уже не существовало. Прохожие останавливались взглянуть на её обугленные останки, но не задерживались, шли дальше. Стояли лишь два милиционера.
– Кто это сделал? – крикнула Света, открыв окно. Милиционеры взглянули на неё хмуро, даром что она высунулась по пояс в одном белье. Потом, правда, улыбнулись. Один спросил:
– Это была ваша машина?
– Нет, не моя! Подруги.
– А где подруга сейчас?
– В сумасшедшем доме… в больнице!
– Ну, пусть она заявление пишет, когда ей вправят мозги.
– Разве их поймают?
– Это уж вы у врачей спросите.
– Нет, я про тех, кто поджёг машину!
– Всё может быть. Сейчас дознаватель сюда приедет.
Света закрыла окно и пошла к дивану, сжимая виски ладонями. Она думала не про лошадь, а про коня, что, в сущности, было одним и тем же. Сев на диван, она зарыдала. Леди Монтекки, решив перед репетицией не сажать своё горло длительным воем, немедленно оказалась рядом и обняла её.
– Светочка, не плачь! Это железяка, а не животное! Ничего, Риточка себе получше машину купит!
Мюрат спрыгнул с подоконника и толкнул Свету лапкой: да, мол, животное – это я! Трясущимися руками она схватила его и прижала мордочкой к своему лицу, мокрому от слёз. Котёнок лизнул её и мяукнул. Сотовый заиграл. Света машинально вышла на связь.
– Алло!
– Здравствуй, Светочка, – нарочито строго сказала мама, – как у тебя дела?
– Нормально. А что?
– Ты мне ничего не хочешь сказать?
– По поводу?
– Ну, по поводу сегодняшнего числа.
Света опустила котёнка на пол.
– Сегодняшнего числа?
– Да. А ты что там, плачешь?
– Ой, мамочка! С Днём рождения!
Голос Светы пресёкся. Слёзы затекали ей в рот. Выключив мобильник, в котором загрохотала буря упрёков, она вскочила и побежала в ванную, потому что ей не нужны были ни объятья Сони, ни обезьяньи штуки Мюрата. Ей нужно было побыть одной. Хоть десять минут.
Завтрак проходил в тяжёлом молчании. А о чём можно говорить под второпях сваренную овсянку и кофе без молока, которого не было? Соня тихо вздыхала. Мюрат подпрыгивал, звонко приземляясь на когти. Ещё бы, он получил единственную сосиску! Когда его оставили одного в квартире, он вновь взобрался на подоконник, чтоб проводить двух подруг задумчивым взглядом.
После работы Света час поприсутствовала на репетиции. Ей понравилось, как Тибальд прикончил Меркуцио. Эта сцена, впрочем, и не могла не быть убедительной, потому что два исполнителя – Янушевский и Атабеков, с первого дня своего знакомства мечтали убить друг друга. Но остальные работали вполноги, особенно Соня, всё-таки переутомившая свою глотку перед открытым окном. Также отличились Артур в роли Бальтазара и Марат Горин в роли Бенволио. Их обоих ещё до прихода Светы чем-то взбесили Анька с Тамарой, но ни один нюанс этого конфликта при Свете не был озвучен. Устав орать на халтурщиков, а Волненко назвав свиньёй, Корней Митрофанович объявил перерыв. Сразу после этого Света, не без труда уклонившись от кофепития с девочками, опять поехала к Рите. Она решила добиться встречи с Игорем Карловичем. Однако, ей вместо этого разрешили встретиться с самой Ритой, сказав, что той стало лучше.
Комната для свиданий была уютно обставлена. В ней имелось даже и пианино «Лирика», явно найденное в руинах психопатической музыкальной школы после бомбёжки и перееханное бульдозером. Сыграв «К Элизе», Света расположилась на небольшом кожаном диванчике и ждала минут десять, прежде чем дверь открылась и вошла Рита. Она, действительно, выглядела неплохо. По крайней мере, ссадин и синяков на её лице слегка поубавилось.
– Как дела? – прошептала Света, вскочив и обняв её.
– Ничего. Как ты? Откуда фингал?
– Сейчас расскажу!
Крепко держась за руки, будто их могли разлучить в любое мгновение, они сели. И Света всё рассказала. Рита её ни разу не перебила, ни разу не отвела спокойного взгляда от её глаз, в которых блестели слёзы. Потом сказала, слабо поцеловав её в рот:
– Не переживай. Если бы угнали, было бы хуже. С вином просто шоколадно всё получилось!
– Почему хуже было бы? Почему?
– Потому, что смерть – лучше рабства. Смерть – это естественное событие, а вот рабство я бы не назвала естественным состоянием.
– Из смерти выхода нет, а из рабства – есть!
Рита улыбнулась.
– «Гестапо перекрыло все выходы, но Штирлиц ушёл через вход». «Для тех, кто попадает в Бастилию, не существует никаких «потом»!»
– Но ведь её смерть была неестественной!
– Почему? Машины ведь от болезней не умирают.
Света вздохнула.
– Ну, хорошо. А Юлька? Как тебе Юлька?
– Это вопрос, – нахмурила брови Рита, – знаешь, я не могу ответить на него прямо.
– Ну хорошо, ответь криво! Главное, объясни мне хоть что-нибудь!
– Как бы объяснить? Такое бывает. Ты сигарет мне не привезла?
У Светы глаза полезли на лоб.
– Что значит – бывает? У тебя всё в порядке с башкой? Сколько тебе галоперидола сегодня вкатили в жопу?
– Немного. Ну, как тебе объяснить? Попробую так. После смерти бабушки я увидела сон: она лежит мёртвая, а мы, родственники, сидим за столом, её поминаем. Вдруг она поднимается и глядит на нас мёртвыми глазами! Я испугалась, а тётя мне говорит: «Такое бывает!»
– Это не объяснение, твою мать!
– Согласна. Но иногда лучше жить с загадкой, чем с её разъяснением. Полагаю, что это – тот самый случай. Как там Мюрат?
– Мюрат как раз ничего, – проронила Света, задумавшись над словами Риты. Потом спросила:
– Чем сейчас тебя колют?
– Уже ничем особо не колют. Почти. В основном, обследуют.
– Когда выпишут?
– Да на днях! Потом я слетаю на три недели в Париж. Ты, может, со мной?
– Как – в Париж? Зачем?
– Вот странный вопрос! Он очень подходит к слову «Москва», а к слову «Париж» совсем не подходит. Я просто лечу в Париж. И этим всё сказано. Понимаешь?
– Нет. Но я тебе верю.
– Ты сигарет привезла? – ещё раз спросила Рита, заглядывая в пакет, принесённый Светой. Это была та самая передача, которую накануне не приняли – виноград, кондитерские изделия, хурма, груши и сигареты.
– Да, целый блок.
– Отлично! Джульетта больше не приходила?
– Сегодня ночью звонила в дверь, но я её не пустила. Я была с Сонькой.
– С Козловой?
– Да.
– Она не обосралась?
– Как ни странно, нет. Наверное, постеснялась Мюрата. Он вёл себя очень храбро.
– Он – дурачок, – улыбнулась Рита, – но это его нисколько не портит. Есть у него и более существенный недостаток.
– Какой?
– Готовность брать на себя ответственность. Абсолютно за всё. Премьера когда?
– Четвёртого ноль четвёртого. Представляешь, министр культуры будет!
– У вас? На этой самой премьере?
– Да.
Рита усмехнулась.
– Это мне нравится! Сам министр того, что здесь теперь называют словом «культура»? И что ему от вас надо?
– Хочет увидеть, на что идут бюджетные деньги.
– Это
