Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки
Иван Саныч только отмахнулся.
Перед самым выходом он предложил выпить на посошок, потому что от волнения его начало потрясывать, — но Осип так выразительно посмотрел на его, что Астахов-младший решил оставить эту меру для снятия психологического напряжения на потом. Впрочем, он все-таки успел перехватить здоровенный глоток пива «Балтика Медовое крепкое», пока месье Осип не видел.
А Осип не видел чудовищного поступка Вани Астахова по той простой причине, что он считал деньги. Деньги, оставшиеся после памятного обшаривания карманов беспечных парижан на Елисейских полях. Те франки, что наличествовали в кошельках двух обворованных французов и одной француженки, давно были обменены на «пиломатериалы» (по выражению Астахова), то есть рубли. Но и этих последних оставалось не так уж много, что-то около пяти тысяч, что по ценам неплохого питерского ресторана, коим являлась «Падуя», было совсем-совсем немного.
Правда, имелся незначительный НЗ в размере двухсот единиц в «капусте», но и эта «растительность» была весьма скудной в свете предстоящих расходов.
Так что денежная проблема грозила подкатить к горлу (а у отца просить денег Иван не хотел). И это при семидесяти миллионах Ваниного наследства и богатой Осиповой невесте! Обидно.
Они вышли из дома. В этот момент к подъезду подкатила темно-зеленая «десятка», дверь открылась, и оттуда сначала показалась длинная нога, затянутая в ажурный чулок, в дорогущей туфле на высоком каблуке. Вслед за первой ногой показалась и вторая, а затем на свет божий проявилась и самая обладательница упомянутых нижних конечностей.
При виде этой дамочки, обряженной в короткое вечернее платье достаточно вульгарного фасона, с глубоким декольте и явно не предполагавшего под собой изобилия нижнего белья, Осип выкатил глаза в лучших традициях старшины Гуркина и гмыкнул. А Иван Саныч приветственно помахал дамочке рукой и крикнул:
— Привет, Ира? Откуда едешь, не из Чебоксар ли?
В ответ на это Ира презрительно фыркнула и после некоторой паузы проговорила низким, глубокого грудного тембра голосом, тягучим и липким, как малиновый кисель:
— Да не, Ванечка, не из Чебоксар. Недавно в Римини прогулялась. Во Флоренции была, в Сан-Марино, ну и вообще покатались недурно. С одним пухлым папиком. Кстати, вовремя я приняла его предложение. Убили его позавчера вот. Подложили взрывчатку, — Ира взмахнула длиннейшими ресницами и закрыла глаза: — и так грохнуло, что машину на гаечки разобрало, а галстук его зашвырнуло на крышу пятиэтажки. А на галстуке запонка была, которую я ему подарила.
— Черрт! — выдохнул Осип, но не потому, что его глубоко взволновала трагическая и безвременная кончина «пухлого папика», а потому что при упоминании о запонке Ира глубоко вздохнула, и под ее платьем колыхнулись тугие шары размера этак четвертого.
— В общем, садитесь в машину, мальчики, — проговорила она. — Не торчать же на улице, чтобы нас все местные старушки-костогрызки песочили.
Осип, отдуваясь, бухнулся на заднее сиденье, обитое черной кожей, под насмешливым взглядом Ивана Саныча и недоуменно-равнодушным — Иры.
— Ну, сто лет не виделись, Ваня, — сказала Ира. — Думала, что больше и не увидимся. Ты где пропадал-то?
— В Париже! — ответил Астахов.
— В Париже? Это хорошо. Давно я там уже не была. Месяцев семь. Хороший город, только денег туда надо уж очень много везти.
— Да то ж не твоя забота! — ядовито отозвался Иван Саныч. — Твое дело — обеспечить досуг.
Ира нисколько не обиделась. Очевидно, элитные путаны давным-давно избавились о вредной привычки обижаться. Она распустила сочные губки цветком и, показательно чмокнув Астахова куда-то в висок, нараспев произнесла таким тоном, что штаны Осипа затрещали:
— Ты все такой же ха-ам и отвратительный ти-ип. Зачем я тебе понадобилась?
— Да тут, Ира, наклюнулась одна непоняточка. В общем, нужно немного консумировать одного богатенького французика, который сейчас сидит в «Падуе». Не столько консумировать, — Ваня поймал мутный взгляд хренеющего Осипа и пояснил, — в смысле разводить на выпивку и все такое, а — подпоить. Хорошенько.
— Французика — это хорошо. Они, правда, приставучие (это точно, подумал Ваня, вспомнив борт самолета) и сразу лезут со всякими гнусностями, не то что наши, которым сначала за жись поговорить можно. Зато — вежливые, обаяшки, хотя и манеры некоторые на наших черножопых смахивают.
— Кстати, о черножопых, — сказал Ваня. — Помимо этого месье Жодле…
— Его зовут?…
— Месье Жодле. Так вот, помимо этого месье Жодле, есть еще один гражданин солнечной Франции. Только в девичестве этот парижанин звался Али Магомадов и происходит он из не менее солнечной Чечни.
— Э-э, чичик — это непорядок, — недовольно протянула Ира. — Хотя среди них попадаются нормальные мужики. Если их не злить. Породистые такие.
— Ну, ты мне эту апологию чеченцев бросай, — сказал Иван Саныч, — как раз месье Магомадов из тех, что любят побезобразничать. Он у нас в Париже дом сжег, — добавил он с достоинством, заметив, как загораются глаза элитной проститутки. — Так что нехороший человек.
— А ты в Париже на ПМЖ? — спросила она.
— Скоро буду. У меня там дядя наследство отгрузил. Неплохое. Вот, закончу тут дела, и сразу рвану во Францию. С концами. Теперь о деле, Ирочка.
И он наскоро изложил экс-чебоксарке Ире то, что ей надлежало проделать по разработанному экспресс-плану. Завершил же свой не столь длинный, как могло бы быть, — время поджимало — монолог стандартной, но весьма изящно завернутой, фразой:
— И теперь подумай, какой суммой мог бы выражаться твой гонорар.
Ира подумала. Потом подумала еще немного. Наконец ее губы тронула легкая усмешка, и она сказала:
— Да какие счеты могут быть между старыми друзьями, Ванечка? Мы ж с тобой почитай пять или шесть лет знакомы, если не больше.
— Семь.
— Ну вот видишь, даже семь. А семерка — число счастливое. Какие там еще могут быть счеты после семилетнего знакомства? Так все сделаю. Тем более что платит клиент. Этот, как его… Жодле. А господина Магомадова я повеселю. У меня есть одна штучка, от которой недавно один счастливый отец семейства, трое детей и клуша жена, бегал по квартире, насадив на свое наежившееся достоинство торт… ну и все такое, в общем.
— Представляю, что там за штучка, — пробормотал Иван Саныч.
— И вовсе не то, что ты подумал. А Жодле… он симпатичный, этот Жодле?
— Ну как тебе сказать? В меру носатенький, в меру волосатенький. Ножки кривенькие, глазки оливковые, в физии катаются, как на масляном блюде. Это когда он довольный и рабостный. А когда недовольный, так лучше на него и не смотреть вообще.
— Ну ладно, — выгнувшись и выставив вперед грудь, проговорила Ира, — значит, масляно-оливковый французик? «Французик из Бордо, надсаживая грудь…» Разведем. А Магомадова вашего… ну, завидно будет. Только ты, Иванушка, когда в Париже будешь жить, не забудь в гости пригласить. Да я сама к тебе на огонек заверну. Только адрес оставь.
— Ладно, ты, Ира, действуй, а мы скоро в «Падую» подгребем, — сказал Ваня. — Поехали-ка до нее, а там посмотрим.
— Да я еще должна домой подъехать. Переодеться. Не могу же я направиться в приличный ресторан в таком блядском виде, да?
Осип издал горлом непонятный раздавленный звук, а Ваня обернулся к нему и насмешливо проговорил:
— Да, вот такие дела, Осип. По-блядски выглядят только те, кто еще не стал блядью, а только метит.
Ира совершенно проигнорировала это замечание Астахова: кажется, ей было совершенно все равно, что говорят о ее персоне.
Эта самая персона была всесторонне обсуждена через десять минут, когда Ира, подъехав к своему дому, поднялась к себе в квартиру, а Осип и Астахов остались ждать ее в машине.
— Ну и знакомые телки у тебя, Саныч, — проговорил Моржов, — отпадные. Пер ее, нет.
— Да было дело… давно уже. Она тогда еще в таких козырных биксах не числилась. Так, была блядь средней руки. А потом подфартило, выкатилась на большую панель, ну и понеслось.
— Какая она-от… бескорыстная. Лавэ не требует.
— Бес-корыст-ная? — насмешливо протянул Астахов. — Кто, Ирка, что ли — бескорыстная? Да она со всех мужиков дерет по самому жуткому тарифу. А те ничего — платят. А меня она всегда выделяла, — горделиво добавил он. — Денег давала со своих заработков, это когда, значит, папа периодически забывал о моем существовании и о моей вредной привычке есть как минимум два, а лучше три раза в день. Называла меня своим альфонсом.
— Не понимаю я, Саныч, чего эти бабы так на тебя вешаютси, — сказал Осип, — посмотришь на тебя, как в чем только душа держится! А поди ж ты — нравишься им, курррва матка!!
— А я душевный, — заявил Ваня. — Вон она идет, кстати. У-ух ты!!
