Иоанна Хмелевская - Закон постоянного невезения

Поэтому четвертое предложение высказала уже я сама. Я отвезу бабушку с тетей и дядей в театр и потом приеду за ними, а за это время проверну уборку и стирку, что периодически необходимо делать в каждом доме.

Несмотря на значительное смягчение чувств благодаря сестре Рысека, бунт во мне продолжал бушевать, и дорогие гости мне уже порядком поднадоели.

В случае возражений я твердо решила высказать им пару слов правды и вежливо этак поинтересоваться, уверены ли они, что у них в Австралии домашние хозяйства работают автоматически, без участия человеческих рук. Я такого робота не имею. При мысли о возможном скандале у меня даже мурашки пробежали по спине.

А зря, потому что никто и не протестовал.

Я позвонила в театр, билеты еще были, их отложили в кассе. Лукаша пораньше отпустили с работы, и он уже ждал меня на автостоянке перед входом.

– Едем, – распорядился он, когда наш живой балласт пропал из виду в глубине здания.

– Куда? – возмутилась я. – То есть, конечно, едем, но ко мне, домой.

– Нет…

– Минутку. Мне нужно срочно забрать текст от издателя. И еще мне нужно сделать уборку!

– У тебя с головой все в порядке? Тебе на шею вешают убийство, а ты хочешь уборкой заниматься?

Успеешь еще, а сейчас я хочу тебе показать небольшое представление. Текст мы можем забрать по дороге. Где этот издатель?

– На Вавельской.

– Он тебя ждет?

– Ждет.

– Хорошо, поехали!

– Но на моей! На всякий случай! Чтобы не стояла здесь перед театром!

Мы поехали на моей машине. Прежде чем я добралась на Вавельскую, Лукаш успел проинформировать меня, что он намерен исполнить мое пожелание, а именно явиться перед Пустынко. В кабаке.

В элегантном ресторане Гранд Отеля. Чем и взволновал меня до крайности.

В этом возбуждении я лишь слегка удивилась, что в издательстве вместе с текстом – громоздкой, толстой рукописью – меня ждал не привратник в дежурке, а лично сам редактор означенного труда. Он вручил мне тяжелую папку размером с чемодан.

– Я хотел с вами переговорить, – смущенно начал он. – Я ни на что не намекаю, может, мне этого вообще не стоило бы говорить… Но… Вы делали корректуру труда о папоротниках… Меня интересуют подписи под рисунками…

Не понимая толком, чего ради нормальный до сего времени мужик впал в столь странную нерешительность, я вопросительно на него посмотрела.

– Это мое личное.., мои личные опасения… Ну, короче говоря, вы посмотрите.., просто посмотрите, может быть, что-то привлечет ваше внимание…

– Удивительно детально вы мне все это объяснили. Но я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду.

Плагиат?..

Он аж перепугался.

– Ради бога, не произносите этого слова, это решительно слишком сильно сказано! Мы с вами говорим с глазу на глаз, я крайне всего этого опасаюсь, и вообще – я вам ничего не говорил!

Безмерно заинтригованная и полная любопытства, я вынесла чемодан к машине, решив как можно скорее заглянуть в этот труд. Что он там нашел, разрази меня гром? О папоротниках… Да, я читала труд о папоротниках, довольно давно, там еще были прекрасные фотографии Доминика…

Доминика, вот в чем дело…

– Что-то тут со всех сторон не так, – сообщила я Лукашу, садясь с машину. – Чувствую я какую-то вонь в атмосфере, и по большей части все это доходит до меня… И какому же кретину пришло в голову замочить Доминика как раз сейчас? Он мой личный враг или что?

– Думаю, что скорее его враг. Пошли. Похоже, будет весело.

Мы снова оказались в баре, однако с прекрасным видом на весь ресторанный зал, а из зала был прекрасный вид на нас. Пустынко с какими-то двумя типами сидел к нам боком, занятый разговором.

Смешней всего было то, что там же находилась и Кая Пешт в разноязыкой, насколько я смогла сориентироваться, компании. Снова необычайно подвижная, снова обращающая на себя внимание, с одним только исключением. Пустынко ее знать не знал и видеть не видел. А вот у его собеседников головы крутились за ней, словно на винтах.

В какой-то момент Пустынко обернулся, чтобы позвать официанта, и взгляд его упал на Лукаша. Он надолго окаменел. Смотрел, не моргая, на его лице появилось выражение смертельного изумления, неверия и ужаса. Изумление сменила внезапная паника, а неверие перешло в отчаяние. Он открыл, было, рот, закрыл его и в полной растерянности заморгал глазами.

– Пусть удостоверится! – пробормотал Лукаш и вежливо ему поклонился.

Пустынко обрел наконец способность двигаться, резко повернулся обратно к своему столику, и видно было, с каким колоссальным трудом он старается обрести спокойствие. По чистой случайности в поле моего зрения попала Кая Пешт, которая как раз проходила между столиками и взглянула на Пустынко.

Она лишь слегка наморщила брови, после чего моментально перенесла взор на Лукаша. Выражение ее лица нисколько не изменилось, и она даже ни на миг не приостановилась.

– Ну теперь-то они прибегнут к совершенно иным методам, чтобы тебя прикончить, – ядовито заметила я.

Лукаш пожал плечами.

– Primo, слишком поздно, я уже на них настучал, a secundo, иной метод не подействует. Я слишком много о ней знаю. Не буду утверждать, что на необитаемом острове я бы бросился в пасть акулы, чтобы спастись от Каи, однако здесь точно уж нет, несмотря ни на что.

– А вообще-то интересно, что теперь будет. Если бы не мое семейство, у меня нашлось бы время понаслаждаться развитием событий… Если, разумеется, меня наконец перестанут подозревать!

37

И как раз в это самое время Иза Брант окончательно перестала быть подозреваемой.

Парнишка из Заленжа поддался очарованию майора Бежана и заговорил. Он лишь потребовал, чтобы разговор происходил в каком-то таком месте, где бы их никто не видел, чтобы потом он мог гордо утверждать, что не сказал ни единого слова.

Укромным местом оказался очень старый, разбитый и совершено проржавевший автобус, уже двадцать лет как брошенный посреди теплиц бывшего огорода, пристанище для окрестных котов. Бежан залез в эту развалину нормальным путем, через проем для бывшей двери, парнишка же наподобие ужа проскользнул сквозь дыру в полу. Сержант Вильчинский украдкой, хотя и бдительно, контролировал окружающую территорию, прекрасно зная, что в нашей стране нет такого укромного места, где бы не появился хотя бы один случайный и нежелательный свидетель.

Показания парнишки целиком и полностью подтвердили этот факт.

Вилла покойника в Лесной Тишине, без сомнения, располагалась в сторонке, на некотором удалении от других домов и была окружена богатой природой. И все же…

Парнишка направился в лес, чтобы срезать себе орешника на удочки. Орешник для этих целей должен был быть старый, толстый, разросшийся, и, разумеется, самые великолепные его кусты росли рядом с домом Доминика. Парнишка прекрасно знал, что в этом доме живет всего один мужик, глаз на затылке у него нет и в пяти местах одновременно он оказаться тоже не может, поэтому без каких-либо проблем преодолел загородку, презрев калитку. Он перелез поверху, по ветви дуба, спрыгнул и – порядок, он уже в саду. Если, конечно, этот красивейший парк можно было назвать садом.

Бежан прервал его.

– Но ведь у этого мужика вроде бы были приличные запоры. И так легко было туда попасть?

– Кому легко, а кому и нет. Там только одно такое место, а ветка тонкая. Меня она еще выдержит, а под взрослым мужиком тут же сломается. Года через два ее наверняка спилят.

– Понятно. Продолжай.

Парнишка продолжал свой рассказ.

Вначале, ясное дело, ему нужно было заглянуть внутрь дома, чтобы проверить, где находится и чем занят хозяин. У того на почве собственных растений был настоящий бзик, не позволял сорвать ни малейшего листика, не говоря уж о побегах орешника!..

– И нигде в лесу такого орешника нет? – с легким удивлением спросил Бежан. – Мне казалось, что есть.

Малый слегка смутился.

– Вроде бы и есть, но у него – самый лучший.

Ну, можно выбрать… А что, он от пары палочек обеднеет, что ли?

Бежан понял, что мальчишке нужны были не просто палки на удочки, но и острые ощущения.

Палки с переживаниями, из самого охраняемого куста – вот это да! Он кивнул и продолжал слушать.

Итак, парнишка заглянул и констатировал, что у хозяина дома – гость, которого он принимает в салоне. Они сидят вместе за небольшим столиком, пьют кофе и что-то еще из стаканов, заняты разговором, так что на шорохи в орешнике, растущем по другую сторону дома, внимания не обратят. Он крадучись помчался к желанной чаще с другой стороны, с фасада, потому что в этом салоне окна до самой земли, и они могли бы его увидеть. Ну и по дороге наткнулся на мотоцикл, оставленный за кустом, «хонда» с варшавскими номерами, поэтому он понял, что гость приехал на мотоцикле, но парнишку это, в общем-то, мало касалось. Он занялся своими палками, тихонько, без шума, ничего не отламывая, – кто же будет ломать орешник? – вырезал специальным таким ножичком лишние ветки.