Дарья Донцова - Черт из табакерки
– Надоело, боже, все надоело, не могу, отстаньте…
Она принялась мотать роскошной гривой волос. Банкноты с портретами американских президентов разлетелись по ковру.
– Уходите, – твердила Ксюша, – убирайтесь! Вас наняли следить за мной? Убирайтесь…
Крик перешел в горькие, отчаянные рыдания. Я аккуратно собрала доллары, положила их в кошелек Ксении и сказала:
– Не порите чушь! Лучше быстро говорите, куда дели результаты анализов Никиты.
– О господи, – простонала Ксюша, – русским языком объясняю, ничего не видела!
– А доктор Кисин утверждает обратное.
– Я с ним незнакома.
– Он говорит – передал бумаги Ксении, жене брата Альбины.
– Никогда не представляюсь женой! Никогда, поверьте. И зачем мне результаты чужого обследования?
– Врете много. Доктора в глаза не видали, документы тоже, Антону – не жена, и вообще он и слыхать не слыхивал о женитьбе на вас… Только кто же тогда зарегистрировал брак первого апреля?
Ксения напряглась:
– Ну очень сложно объяснить.
– Зато мне все понятно, – неожиданно выпалила я. – Узнали от онколога, что Никита выздоровел.
– А он был болен? – тихо поинтересовалась Ксюша.
– Вот эти примочки оставьте для следователя, – фыркнула я. – Великолепно знали: у Соловьева рак.
– Нет, – потрясение покачала головой Ксюша. – Впервые слышу.
– Да ладно. Давно в курсе, поэтому и поспешили расписаться с Антоном, чтобы иметь право на деньги. Тоша вроде не от мира сего, но черт его знает, как поступит, если получит капитал.
– Глупости, – взвизгнула Ксюша. – Бред сивой коровы!
– Кобылы, – поправила я.
– Что?
– Бред сивой кобылы, а не коровы…
Ксюша закусила губу, потом спокойно сказала:
– Все понятно, вы – ненормальная, сбежали из психушки. По вас поднадзорная палата плачет!
– А вас ждет не дождется камера смертников Бутырского изолятора, есть там такое милое местечко в Пугачевской башне.
– Почему? – оторопела Ксюша.
– Потому что вы – безжалостная убийца. Сначала подстроили автомобильную аварию и убрали Веру. Потом отравили Никиту и сумели свалить все подозрения на Альбину. И ведь как хитро придумали, вроде вам от кончины Соловьевых никакой выгоды: гражданская жена никаких прав на имущество не имеет. Но брак-то оформили по всем законам!
– Ты с дуба упала, идиотка, – прошептала Ксюша, зеленея на глазах, – в первый раз такую чушь слышу.
Я взяла телефон.
– Куда ты звонишь?
– В милицию, следователю Куприну, пусть приедет и сам разберется, что к чему!
– Не надо, пожалуйста, не надо…
– Если ты никого не убивала, то и бояться нечего, – отрезала я, тыча пальцем в кнопки.
– Но тогда придется рассказать Антону обо всем, – заплакала Ксюша.
– Об убийстве?
– Да нет, о свадьбе!
– Хочешь сказать, что он не знает о бракосочетании?
– Именно.
– Однако, – ехидно пропела я, – ты внесла его в зал регистрации в глубоком наркозе? Или он был в состоянии гипнотического транса?
– Он там вообще не был, – выпалила балерина.
– Как это? – изумилась я. Ксюша шумно высморкалась.
– Ладно, слушай. Глупость, конечно, получилась.
ГЛАВА 28
Сколько Ксения себя помнит – ей не везло. Сначала с родителями. Папа-дирижер и мама-певица твердо решили, что дочь должна стать балериной. Особых данных у девочки не наблюдалось, но блат – великое дело, и Ксюша попала в хореографическое училище. Впрочем, подобных ей “позвоночников” оказалось в доме на Третьей Фрунзенской улице много. Дети высокопоставленных родителей, отпрыски “своих” из мира искусства… Но были и другие, талантливые девочки и мальчики, выдержавшие совершенно честно огромный конкурс. И вот с ними-то педагоги занимались рьяно, порой не жалея своего свободного времени, понимая, что именно эти “гадкие утята” вырастут со временем в лучших лебедей балета. Так что в училище Ксюшу не выделяли, но выучили. Педагоги прославленной на весь мир кузницы хореографических кадров высокопрофессиональны, а научиться исполнять классические танцы может любой.
Потом папа нажал на все кнопки, и Ксюша попала в Большой театр, где ее задвинули в последний ряд кордебалета. Так девушка начала карьеру. Ничего, кроме разочарования, работа не приносила. Ксюша автоматически выполняла па, отточила технику, но не более того. Сольную партию не предложили ни разу.
Кое-кто из ее товарок, не слишком преуспевших в балеринах, променял карьеру на семью. Девочки выскочили замуж, растолстели, нарожали детей и навсегда расстались с карьерой танцорок. Кое-кто подался в танцевальные ансамбли, где требования, предъявляемые к солистам, были не столь строги, как в Большом театре. Начали плясать “Русскую” с балалайкой и объехали весь мир с гастролями.
Но Ксюше и тут не повезло. Папа-дирижер и слышать ничего не хотел о какой-нибудь “Березке” или “Ритмах планеты”. Стоило Ксюше заикнуться о намерении пойти на просмотр в ансамбль, как отец хватался за валидол и кричал: “Дочь Новосельцева никогда не станет плясать в ресторане”.
Почему в ресторане? Отчего Зал имени П.И. Чайковского, где чаще всего выступали ансамбли, казался папе кабаком, не знал никто, но уйти из Большого он дочери не позволил.
Не лучше обстояло дело и с надеждами на личное счастье. Стоило появиться какому-нибудь кавалеру, как мамочка-певица мигом накрывала стол, заставляя его разнообразными блюдами домашнего изготовления – кулебяками, салатами, заливными и желе.
Радушно наполняя тарелку гостя, она начинала милый разговор, сильно смахивающий на допрос. Сколько лет? Какая квартира? Большая ли зарплата? Каковы перспективы на работе? Кто родители? Где расположена дача? Как правило, юноши, подвергшиеся этой “процедуре”, больше никогда в дом не приходили и порывали с Ксюшей какие бы то ни было отношения. Девушка пыталась скрыть от любящей мамочки ухажеров, но не тут-то было. У Варвары Андреевны повсюду находились шпионы, доносившие на Ксению матери. Узнав, что Ксюшенька завела роман, мать категорично требовала: “Приведи кавалера в дом!”
Если Ксюша пыталась увильнуть и не выполняла приказ, то мамуля наносила удар ниже пояса. Ложилась в спальне на кровать и голосом умирающей оповещала: “Боже, как мне плохо!”
Приезжала “Скорая”, домработница бегала беспрестанно в ванную, меняя мокрое полотенце, возлагавшееся хозяйке на лоб. Ксюша начинала чувствовать себя убийцей и оставалась сидеть у постели матери. Спустя сутки маменька выздоравливала и, взяв дочурку за руку, шептала: “Слава богу, отпустило, не умерла на этот раз. Я так волнуюсь, когда ты проводишь время с неизвестным мужчиной… Ну приведи своего кавалера!”
Ксюша безнадежно кивала, и маменька бросалась на кухню отдавать приказания прислуге.
Потом она вдруг внезапно скончалась от обширного инфаркта. Бедная Ксюша прорыдала целый год: оказывается, у матери и впрямь было больное сердце, а дочь считала, что все ее припадки – лишь хорошо отрепетированный спектакль. После кончины супруги отец сильно сдал, начал пить, и не прошло и двух лет, как Ксения осталась круглой сиротой.
Возраст подкатил к тридцати. Прежние кавалеры были давно женаты, а среди нынешних – почти сплошь мужчины, обремененные алиментами. Никто из них не спешил делать предложение стареющей девушке. Парни охотно приходили в гости, пили чай, укладывались спать в удобную постель с великолепным бельем, но… Но дальше дело не шло. О женитьбе никто из них не заговаривал. Потом на ее пути попался Антон.
Ксюша быстро смекнула, что, возможно, это ее последний шанс. Антон на первый взгляд казался идеальным кандидатом для брака. Во-первых, он был богат. Ездил на блестящей иномарке, великолепно одевался и, расплачиваясь в магазине или кафе, бормотал, вытаскивая кошелек: “Не помню, сколько у меня там завалялось”.
Ксюша, живущая на зарплату танцовщицы, всегда точно знала, сколько денег у нее в сумочке – три копейки. Платили в Большом театре гроши, и женщина экономила, как могла, стараясь прилично одеваться. Положение балерины обязывало. Никому не рассказывая, Ксюша заглядывала в магазин секонд хэнд, выискивала там вполне пристойные вещи и потом гордо врала подругам, задававшим вопрос: “Где взяла?”
– В бутике “Версаче”, дороговато, конечно, но хорошие шмотки того стоят!
Через полгода Ксюша поняла, что Антон очень даже непрост. С виду мягкий, аморфный, расстерянный, он, когда требовалось, проявлял твердость и даже неприступность. Один раз Ксюша слышала, как любовник разговаривает с водителем, который, не успев затормозить, разбил фару его “БМВ”. Балерина поразилась резкому, холодному тону и какой-то беспощадности, с которой интеллигентный Тоша выколотил из не слишком богатого на вид шофера двести долларов. Тогда ей впервые пришла в голову мысль, что мужчина ее мечты носит маску, и сейчас из-под этой маски на миг глянуло мурло злобного хама. Но, спрятав баксы, Тоша растерянно улыбнулся и вновь стал своим, родным, любимым.
