Лариса Соболева - Седьмое небо в рассрочку
Шатунов даже приостановился, настолько его поразил вывод:
– Действительно, я с ними никогда…
– Короче, напрягите свою память.
Шатунов понимал, что выглядит идиотом в глазах молодого человека. Но он не идиот. Был им когда-то, когда не замечал, какие ветвистые рога у него выросли, а больше не помнил за собой подобного отклонения. В запасе остался единственный аргумент:
– Для меня это вообще звучит дико – тайник! Как летающая тарелка, которой я никогда не видел. Тайник… Думаешь, я не запомнил бы этого слова, если б оно между нами фигурировало?
Марин раскинул широко руки в стороны, что и без слов означало: ничем помочь вам не могу.
В одном брючном костюме Сабрина не решилась ехать к будущему мужу (как он обещал) – женихом его назвать… смешно. Жених – это молодость, энергия, а Дубенич далеко не молод.
Даже на первых порах понадобится белье, какая-то одежда, Сабрина собрала самое необходимое. Хорошо, что матери не было, так проще. А то начнет лить слезы, кричать, мол, как мне без тебя жить, я погибну, и Сабрина останется. Раздался звонок.
– Да, Юрий Александрович?
– Ты где?
– Выхожу из дома.
– Я послал за тобой машину, подожди ее.
Сабрина заперла дверь, ключи кинула в почтовый ящик и закурила. Она растревожилась, ведь здесь росла с рождения, теперь покинет дом навсегда. Грустно. Но ведь это правильно. Что здесь ждет? Будет нянчиться с мамой до старости? Подумав об этом, Сабрина подхватила чемодан и выбежала за ворота, чтоб жалость не победила желание изменить свое никчемное существование.
Она дошла до угла, где удобней подождать машину, опять позвонил Дубенич, приятно, что он проявляет столько заботы:
– Машина приехала?
– Нет. Не беспокойтесь, я приеду, это решено… Ай!..
– Сабрина… Что там у тебя?.. Сабрина!
Она сама не поняла. Остановился автомобиль, выскочил амбал и затолкал ее внутрь, а стройная женщина выхватила мобильник.
Садясь на первое сиденье, Люка слушала мужские вопли:
– Сабрина, ответь! Почему молчишь?
– Она не может говорить, – сказала Люка в трубку.
Громкой связью Сабрина пользовалась на улице, где куча посторонних шумов заглушает голоса в трубке, так что слышала диалог полностью.
– А ты… ты кто? – растерялся Дубенич.
– Смерть ее.
– Не понимаю… Послушай! Она тебе ничего не сделала, на ней ты срываешь зло, так?
– Угадал.
– Что тебе надо? Что ты хочешь?
– Все ты понял. Если миллион зеленых не жалко, мы отдадим тебе Сабрину в вечное пользование.
– Миллион?! – Голос у него потускнел, ну, понятно, жаба задавила. – Такой суммы у меня на руках нет…
– Собери, я подожду. Ну, готов платить?
– Готов, – решился Дубенич. – Но мне понадобится время, такую сумму ни один банк не выдаст, надеюсь, ты знаешь.
– Вообще-то я пошутила. Я хочу два миллиона, так что скажи Шатунову, пусть тоже готовит бабки.
Она нажала на кнопку, вынула симку и выбросила мобильник в окно. После оглянулась посмотреть на перепуганную, сжавшуюся и вытаращившую глаза Сабрину. М-да, красивая девочка… Люка подарила ей ободряющую улыбку.
Леонид Федорович приехал домой разбитым, во-первых, следовало похмелиться, во-вторых, поспать. Нет, поспать просто необходимо, с той ночи если и спал он, то час-два, у него силы на исходе, точнее, их нет. Шел он точно по курсу, но дорогу неожиданно перегородил Иваныч, зашептав:
– Леня, тебя ждет эта… ну, эта…
– Я не принимаю. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра…
– Здравствуй, Леонид.
Он готов пережить ядерную войну, нашествие варварских племен, разруху и голод, но не готов слышать голос Таты в собственном доме, а видеть ее – брр! Она сидела в его гостиной, в его кресле, пила его чай из его чашки! Сидела с выпрямленной спиной, в короткой юбке, раскрашенная, как папуас. Так разбиваются мечты. Вымести бывшую не удастся, раз она вползла в дом, Шатунов обреченно выдохнул:
– Иваныч, принеси что-нибудь… и рассола.
На вялых ногах он добрался до дивана и рухнул на подушки. Эта женщина ничего не вызывала в нем, она осталась призраком юношеского представления о любви и счастье. Но раздражала.
А Тата о многом сожалела. Но кто знал, что Ленька – хам и ничтожество, с рожей Ваньки-дурака, без перспектив облагородиться хоть когда-нибудь, с которым стыдно было появиться в обществе, потому что он жрал как свинья, ржал как конь – выпрыгнет на первые позиции? Теперь мэр с ним обнимается, губернатор зовет на торжества, никому не мешают ухватки питекантропа, ведь Шатунов не изменился, разве что на его тупой роже обозначилось: я есть могучая силища.
А она как была директором захудалого ресторана, так и осталась там же, удержав его путем интриг, спала с нужными людьми, раздаривала золотые вещицы, полученные в подарок от законного супруга. Позже, когда везло и в кабаке заказывали банкеты, а среди гостей она видела Ленчика в почете и уважении, ее накрывало. Он же вообще не смотрел в сторону бывшей, будто не знал ее никогда. Но так же жрал, сверкая «гайками» на пальцах и цепями на шее, так же громко и безобразно ржал, а бабы от старух до пигалиц млели от плебейства Шатуна, находя в нем «массу юмора»…
– Ты постарел, – произнесла она.
Сказать женщине «ты тоже» – надо быть свиньей. Шатун вырос из того возраста, когда за мытарства и разочарования хочется отомстить хотя бы ядовитой колкостью. Сейчас главное – виски на подносе и помидорный рассол в литровой банке. Все это сокровище Иваныч поставил на столик, налил в стакан вискаря и подал Шатунову, который выпил залпом, а рассолом запил прямо из банки, шокируя бывшую. Отдышавшись и почувствовав некоторое облегчение, он спросил из вежливости:
– Что пить будешь?
– С утра не пью, к тому же я за рулем.
– Ну, вольному воля. – По жилам потекла энергия. Шатунов еще налил в стаканчик, да поймал на себе взгляд этой… – Че те надо?
– Леня, займи денег.
– Много?
– Не очень. Для тебя не очень. Тысяч… десять евро.
– Ты ж не отдашь.
Поздно она поняла: он выворачивал себя ради нее наизнанку. И миллион раз пожалела, что вела себя неосторожно. Впрочем, хватит страдать, он все равно остался Ленчиком, а ее отношение к нему лишь ухудшилось, ведь Шатун приучил ее к роскоши, поднял планку достатка, до которой Тата так и не допрыгнула. Теперь это полупьяное чмо мнит себя шейхом, а его родная дочь живет в нищете.
– Не отдам, – призналась она, разозлившись. – Деньги нужны Сабрине, а не мне. Она заняла крупную сумму, чтоб расплатиться с долгами, не смогла отдать, ее поставили на счетчик. Теперь требуют вернуть долг либо отработать проституткой в элитном борделе, куда заезжают солидные хрычи вроде тебя. Нынче сыкухи не в моде, вам подавай качественный материал. Ты и сейчас не дашь денег?
Истинную правду сказала! Ну, а то, что из денег Сабрины выделила нехилую сумму на операцию по спасению молодости, из-за чего испортились отношения с дочерью, ему незачем знать.
Шатунов как пощечину получил. Что он этим женщинам сделал, почему они его так не любят?
– Почему она мне сама не сказала? – спросил он.
– Не понимаешь? Ты же думаешь только о себе, ты груб, накричал на нее, выгнал…
– Хватит! – гаркнул он, подскочив. Шатунов потоптался немного, успокаиваясь, потом проткнул пальцем воздух, указывая на Тату. – Ты! Воспитала ее черствой и заносчивой. Почему она не попросила у меня денег, а прислала тебя? Что, гордыня мешает? Почему-то я должен читать ваши мысли, угадывать, когда вам хреново, и делать, как вам хочется! А вы? Не хочешь, Татуля, прочесть мои мысли? Правильно. Они тебе не понравятся… Алло!
– Шатунов! – кричал в трубку Дубенич. – Ты где? Тебе звонили?
– Кто? И не ори, у меня без твоего ора голова трещит.
– Твою дочь выкрали! Слышишь?.. Ты слышишь?
11
– Стоп! – поднял руку Марин. – Вот они, голубчики.
На экране монитора из туалета выбежал молодой, здоровый, лысый крепыш, он выбрал короткий маршрут – юркнул в боковую дверь, которая вела на улицу.
– Некачественная съемка, – посетовал Рожкин. – Лица нет.
– Можно увеличить, – сказал сотрудник аэропорта. – Конечно, до определенного предела, но лицо будет видно.
– Увеличивай сейчас, – потребовал Рожкин. – А, вот еще бежит…
– Этого парня задержал Рома, – пояснил Марин.
Парень молодой, лет двадцати пяти, бежал точно на камеру и вышел как кинозвезда на обложке журнала. Но, получив увеличенные снимки на руки, разочаровались: именно второй похититель меньше всего тянул на узнаваемость из-за экспрессии. К сожалению, не зафиксировалось ни одной естественной черты лица, все искажены напряжением.
– Ладно, кинем нашим, они восстановят рожицу, – пообещал Рожкин, отдавая снимок Марину. – Времени уйдет… Слушай, Марин, мы нашли альбом Умбры, в нем явно пошарили, изъяв фото. Не мог бы ты привезти девочку, Зойку – да? Может, он показывал ей альбом? Вдруг она помнит, что было на изъятых фотографиях.
