Татьяна Луганцева - Высокий блондин без ботинок

Водитель остановил машину, сухо пояснив:

— Галерея… приехали…

По всей видимости, он не испытывал особой радости за Марко Тозини, то есть за его выбор спутницы жизни. Это читалось в глазах водителя, ему казалось, что эта рыжая девица была явно не в себе.

Галерея искусств располагалась в современном здании неправильной формы из бетона и стекла. Стояло оно обособленно и в стороне от дороги. Григорий с Надей вошли в прохладное просторное помещение и, купив билеты, прошли в залы. На стенах были развешаны картины — портреты, пейзажи, абстракция… Некоторые из них притягивали к себе взгляды, а на другие глаза не хотели смотреть. По блестящим мраморным плитам пола к ним спешила высокая стройная женщина с темными волосами и светлыми глазами.

— О нет… — простонала Надежда, увидев Викторию Шанс.

— Какие люди! Наша рыжая выскочка и ее «крыша»! Я еще в Москве поняла, что все куплено, если на этих двух террористок уголовное дело не завели!

— Поосторожнее с выражениями, — предостерег ее Григорий Степанович.

— Она здесь хозяйка, — пояснила Надя, — но меня пригласила сюда синьора Тозини, ведь не без ее участия ты здесь выставляешься. Знаешь, я могу прикрыть твою лавочку, мы с мамой Марко — большие подруги, — съязвила Надежда.

— Ладно! — поджала губки Виктория, сразу сдаваясь. — Можете ознакомиться с работами.

— Спасибо. Выставка приносит доход? — скептически поинтересовалась Надежда, глядя на пустые залы.

— Зря язвишь. Мне достаточно продать несколько работ, чтобы окупить все затраты. Кроме того, это мой первый опыт, и он, я считаю, удачен. Два полотна я уже продала.

— Ладно, я никому не желаю зла, процветай! — махнула Надя рукой.

— Конечно, если ты уже украла у меня жениха, прикрываясь подружкой, — фыркнула Виктория и пошла от них на своих высоких каблуках походкой модели.

Григорий Степанович остановился у одной картины странного содержания. В каком-то медном тазу лежали груши, яблоки и персики. Несколько плодов находились прямо на столе, на домотканой скатерти, фактура ткани которой была выписана с особой тщательностью. Милый натюрморт дополняла человеческая голова, аккуратно отрезанная и лежащая среди фруктов.

— Не знаешь, что сказал бы психиатр о художнике, если бы увидел написанный им этот натюрморт? — спросил следователь.

— Ну… что у автора странные фантазии, а написано здорово, — засмеялась Надя и пошла дальше.

Григорий нагнулся к картине.

— Да уж… странные фантазии посещали Константина Михайловича Краснова.

Надя замерла на месте.

— Кого?

— Художника Краснова, автора этой работы, а что?

— Как странно! — воскликнула Надя.

— Ты только что рассмотрела сюжет?

— Я не об этом… Дело в том, что Константин Михайлович Краснов был отцом Милы.

— Милы — твоей подруги?! Ты серьезно? — настала очередь удивляться Григорию.

— Вот уж интересное совпадение.

Они не сразу заметили, как к ним приблизилась пожилая дама маленького роста, одетая в длинную юбку и кружевную тунику. Дама была в шляпке и кружевных перчатках, такая ни дать ни взять аристократка. Лицо ее с тонкой и сухой кожей, словно пергаментная бумага, было явно омоложено с помощью пластических операций, причем неоднократно. Подслеповатые глаза и губы были подкрашены. На ней были золотые украшения, дорогие и изящные, чувствовался хороший вкус.

— Простите, молодые люди, я случайно услышала, что вы говорили о художнике Краснове. Вы слишком молоды, чтобы знать его лично…

— Я знаю его дочь, — приветливо улыбнулась Надежда.

— Это очень печально…

— Почему? — искренне удивилась Надя. — Вы — русская?

— Я полжизни провела в России.

Эта дама явно располагала к приятной беседе.

— Меня зовут Зоя Михайловна, по мужу Амандес, а в девичестве Мазуркова, — представилась она. — Я так рада видеть своих соотечественников, так рада слышать русскую речь… это словно знак. Пойдемте во внутренний дворик, там есть премиленькое кафе, я угощу вас кофе с пирожными, — предложила она, — а затем вы вернетесь к просмотру экспозиции.

Надя охотно согласилась, увлекая с собой Григория, она вообще легко входила в контакт с людьми.

— Знаете, Зоя Михайловна, мы не такие уж знатоки и ценители живописи, — честно призналась Надя.

— Это неважно! Главное, что вы прекрасная и гармоничная пара, — ответила дама.

Григорий и Надежда не стали разубеждать ее в этом. Кафе действительно оказалось симпатичным — белые круглые столики и белые плетеные стулья, навес от солнца, обилие цветов и зелени вокруг.

— Позвольте мне угостить вас своим любимым десертом из коньяка, клубники, сливок, мороженого и сока лайма? — предложила новая знакомая и сразу же накрыла своей рукой в перчатке широкую ладонь Григория Степановича. — Не напрягайтесь, молодой человек. Вы, как мужчина, можете почувствовать неловкость, но я настаиваю. Я состоятельная дама и могу себе позволить угостить приятных знакомых.

Все это великолепие им принесли в больших креманках. На вкус этот десерт стоил того, чтобы специально прилететь в Италию и попробовать его. Надя поняла, что если на земле и существует рай, то он здесь. И она заслужила пребывать там, так как недавно побывала в аду.

— Мой первый муж был известный художник, не хочу называть его фамилию, так как брак с ним был самым тяжелым периодом в моей жизни, — начала рассказ Зоя Михайловна, закуривая сигарету в элегантном мундштуке из слоновой кости, инкрустированном бирюзой. — Это было в России… Я тогда познакомилась с Костей Красновым на одной выставке. Очень талантливый художник… Но долгую предысторию я пропускаю, в конечном итоге мы стали любовниками. Это была бешеная страсть, огонь бушевал в наших сердцах! — Зоя Михайловна кокетливо улыбнулась, и ее старое лицо помолодело лет на десять.

Надя отметила, что эта женщина в молодости была, вероятно, очень красива. Высокие скулы, яркий цвет глаз, даже от времени они не выцвели, длинная шея и, конечно, безупречные манеры.

— Костик был моложе меня, я была для него музой, наставницей. Иногда он сообщал жене, что едет в тот или иной город на выставку своих работ, а сам пропадал со мной на даче. Были времена… тогда я думала, что попала в сказку, но она плохо закончилась… В принципе вся наша история была ошибкой, она и должна была так закончиться…

Зоя Михайловна затянулась сигаретой и выпустила причудливое кольцо дыма.

— Кстати, Костя научил, — рассмеялась она, — вы кушайте, друзья мои.

— Я ничего не знала о такой жизни Константина Михайловича, — призналась Надежда, заинтригованная историей новой знакомой.

— Мы скрывали наши отношения от всех. Моему мужу тогда было за шестьдесят, а мне сорок лет, и детей у нас не было. Хотя я очень хотела, но Бог не давал. А тут так получилось, что я забеременела от Кости. Это был момент наивысшего счастья. Вы не представляете, какой восторг я испытала! А дальше… — лицо Зои Михайловны внезапно сжалось, стали видны морщины — следы времени. — Вот не хочу говорить, но все равно скажу, облегчу душу. Время не все лечит, что-то остается с нами до могилы. Костя признался мне, что болен… очень странной психической болезнью. Он и сам не знал о своей болезни до тех пор, пока не забеременела его жена, и тогда его знакомый врач предупредил, что им нельзя иметь детей, и объяснил причину. Но его жена Алевтина почувствовала холодок в их отношениях и решила привязать его к себе ребенком. Так у него появилась дочь Камилла. А дальше проявилась болезнь…. Человек ведет себя совершенно нормально, но любая стрессовая ситуация, любое эмоциональное воздействие высвобождает из недр подсознания второе «я». В этот момент человек не помнит себя и может творить что угодно. Когда и как оно проявит себя, всегда неизвестно. Потом человек возвращается к нормальной жизни и ничего не помнит, что с ним было. Камилла, со слов Кости, росла умной и талантливой девочкой. Ничто не предвещало… Она с детства неплохо рисовала, но до отца ей было далеко. Она очень любила животных, тащила их в дом и лечила.

Надя слушала эту интеллигентную женщину, открыв рот. Она и сама все знала про подругу, но было странно слышать это от постороннего человека.

— Первый приступ у девочки случился еще в подростковом возрасте, когда ей сказали, что она недостаточно хорошо что-то нарисовала. Тогда она зверски убила кошку, искромсав ее на куски и разрисовав кровью все холсты отца. Больше девочка не рисовала, поставив такой своеобразный автограф кровью на своем увлечении рисованием. Конечно, она ничего не знала о своем поступке, не помнила ничего. Когда девочка спросила, где ее любимая киска, ей просто ответили, что она умерла от болезни. Мила тогда очень переживала и решила посвятить свою жизнь ветеринарии.