Дарья Донцова - Доллары царя Гороха
– Мы не можем поговорить с Настей? – попросила я. – Ну так осторожненько… Хотя… наверное, лучше не надо. Она уже один раз не захотела со мной беседовать и только насторожится, встретив меня тут. Ума не приложу, как поступить! И кто такая Клара? Думается, она в курсе таинственной истории. Может, ей даже известно, почему Настя решила убивать людей…
Внезапно до меня дошла одна очень простая мысль, и я воскликнула:
– Ой!
– Что такое? – насторожилась Эра Вадимовна.
– Я же спросила у Насти про Клару, и Трошева прикинулась удивленной. Но если Клара знает много интересного, то ей грозит опасность. Настя хладнокровно уберет ее с дороги, как и остальных!
– Клара́ умер, – неожиданно заявила Эра Вадимовна, – правда, она жива.
От неожиданности я привстала.
– Простите? Не поняла вас? Клара умерла, она жива?
– Клара́ умер.
– Кто?
– Клара́ скончался, не помню когда, но не слишком давно.
– Но почему вы говорите о ней как о представителе сильного пола? – удивилась я.
– Так Клара́ и был мужчиной, – спокойно пояснила Эра Вадимовна. – Михаил Николаевич Клара́, ударение на последнее «а», Клара́, а не Кла́ра. Он когда-то нам рассказывал о происхождении своей фамилии. Вроде его далекий предок француз, Мишель Клара́, был вывезен кем-то из Голицыных в девятнадцатом веке из Парижа, в качестве гувернера для своих детей.
Мишель так и не вернулся на родину. В России ему понравилось намного больше, чем во Франции. Он быстро выучил «басурманский» язык, женился на одной из горничных Голицыных, обзавелся сыновьями и умер совершенно счастливым, дожив до ста четырех лет. От него и пошла в России фамилия Клара́. До сих пор ее члены сохранили традицию давать одному из мальчиков имя Михаил.
Я только хлопала глазами. Вот это поворот. Совершенно не ожидала ничего подобного. Но откуда Сергей Якунин знал этого Михаила Николаевича и с какой стати решил послать ему деньги? Ведь Клара́ умер.
– Настя, естественно, великолепно знала профессора, – как ни в чем не бывало журчала Эра Вадимовна, – более того, именно Михаил Николаевич и привел ее на работу к нам. Настя говорила, что Клара́ сыграл уникальную роль в ее жизни. Родители Насти – представители творческой интеллигенции, батюшка вроде был художником, матушка поэтессой, впрочем, боюсь соврать. Когда мы праздновали юбилей Михаила Николаевича, Настя произнесла очень прочувственную речь, вышла на трибуну и дрожащим от волнения голосом заявила: «Мой отец близко дружил с Михаилом Николаевичем. Профессор Клара́ часто приходил к нам в гости, и я затаив дыхание слушала его потрясающие рассказы о дебрях Амазонки, непроходимых джунглях Индии и растительном мире Сахары. Именно эти повествования и сформировали у меня желание изучать экзотические растения».
Потом она вручила юбиляру огромный том под названием «Лувр». Клара́ увлекался живописью и терпеть не мог букетов, вид срезанных цветов причинял ему страдания.
– Михаил Николаевич был со странностями, – завершила рассказ Эра Вадимовна, – впрочем, его супруга, Гортензия Петровна, тоже. Два совершенно ненормальных исследователя. Уж на что у нас в музее и НИИ собрались энтузиасты, но эта пара выделялась даже на фоне сверхувлеченных людей. Их вообще в жизни не интересовало ничего, кроме растений. Ребенка (понять не могу, как он у них получился, Клара́ постоянно сидели в лаборатории) чуть ли не в недельном возрасте сдали в круглосуточные ясли…
Эра Вадимовна, которой господь не дал своих детишек, в глубине души осуждала не в меру увлеченных работой Клара́. Ну зачем, спрашивается, заводить дитя, коли оно тебе совершенно не нужно? Крохотный мальчишечка из детсада-пятидневки отправился в школу-интернат. На летние каникулы его сплавляли на море, к каким-то дальним родственникам на все лето. В родительском доме младший Клара́ поселился, лишь поступив в институт. Пару раз Эра Вадимовна видела юношу, он показался ей плохо воспитанным, грубоватым молодым человеком. С другой стороны, каким он мог быть, если рос практически сиротой при родителях? Эра Вадимовна очень удивилась, когда узнала, что Леша Клара́ учится на актера. Парень совершенно не походил на человека, способного к лицедейству, а вот, поди ж ты, усиленно овладевал системой Станиславского.
– Вы не можете мне подсказать адрес Алексея Клара́? – спросила я.
Эра Вадимовна замялась.
– Честно говоря, я не общалась близко с покойным Михаилом Николаевичем, мы сталкивались лишь по работе. Поэтому и не знаю, где обитает Леша, может, у матери, но вполне вероятно, что он имеет свою квартиру. После того как Клара́ умер, Гортензия Петровна сразу ушла на пенсию, у нее начались серьезные проблемы со здоровьем. Подробности я не знаю.
– Так она жива?! – закричала я.
– Насколько мне известно, да, – кивнула Эра Вадимовна.
Я уцепила заведующую за рукав.
– Миленькая, дайте мне ее адрес и, пожалуйста, поговорите с Настей, проведите разведку боем, мне никак нельзя с ней встретиться, во всяком случае, сегодня. Может, завтра, загримировавшись…
Эра Вадимовна укоризненно погрозила мне пальцем.
– Ох, молодость! Никакой разумности. Адрес Гортензии Петровны вам скажу, он у нас в книжке записан, скорей всего она, уйдя с работы, не поменяла место жительства. Думается, у нее не тот возраст, чтобы скакать с квартиры на квартиру. Что касается Насти… Понимаете, я ведь ученый, человек, приученный мыслить методично, поэтому хочу вас предостеречь от одной ошибки, которую очень часто совершают аспиранты на первом году обучения. Залетит в их головы одна мыслишка, и все, неоперившийся «профессор» абсолютно уверен, что она одна единственно правильная, и начинает усиленно подгонять под нее факты. Подобное видение проблемы неверно, оно чревато ошибками, следует смотреть широко, охватывать все поле сразу, а не один сантиметр. Вот вы считаете Настю убийцей…
– Да!
– Это абсолютно бездоказательно. Почему?
– Ну я же уже излагала свои соображения. Смерть нескольких женщин, появление незадолго до кончины около них шатенки.
– Простое совпадение, и потом, темноволосых людей море.
– Но…
– Не следует зацикливаться на одной версии, – перебила меня Эра Вадимовна. – Знаете, мне пришла в голову замечательная идея.
– Какая же? – поинтересовалась я.
– У нас в музее и НИИ находится известное количество каракомы. Растение невероятно ядовито, и поэтому, естественно, его нельзя взять просто так. Существуют строгие правила отпуска средства из спецхранилища. Назад исследователь может вернуть чуть меньше, чем брал для изучения, но тогда он обязан представить свои записи, завизированные начальником лаборатории. Ну, допустим, получил на руки два грамма, сдал один, а второй израсходовал в процессе опытов, нужные бумаги прилагаются. Это, конечно, очень общо, но по крайней мере вы теперь понимаете, что просто так утащить некоторое количество каракомы никак нельзя. Следовательно, если вы считаете Настю убийцей, значит, нам нужно понять, где она раздобыла яд. Напрашивается ответ – в музее. Там в экспозиции представлен плод. Естественно, витрина тщательно заперта, но Настя может воспользоваться ключом. Думаю, она знает, где он хранится. Я вскрою витрину и проверю. Если там лежит простой сахар, а по внешнему виду отраву трудно отличить от него, тогда один разговор. Но коли там настоящая каракома, следовательно, Настя тут ни при чем.
Эра Вадимовна посмотрела на меня торжествующим взглядом.
– Очень интересный подход, – одобрила я, – но у меня назрел вопрос: в Полинезии эту ядовитую штучку легко достать?
Эра Вадимовна недоуменно хмыкнула.
– Да. Каракома не растет в городах, но в сельских районах встречается часто.
– Почему же тогда местное население поголовно не отравилось?
Эра Вадимовна снисходительно улыбнулась.
– Вообще-то это глупый вопрос. Вам придет в голову есть бузину или волчьи ягоды? Они весьма привлекательно выглядят. А трогать борщевик станете?
– Нет, конечно.
– Позвольте поинтересоваться – почему?
– Ягоды очень ядовиты, об этом все знают, а борщевик так обожжет, что потом год лечиться придется, и останется рубец.
– Вот и ответ на ваш вопрос. Полинезийцы знают, что каракома несъедобна.
– Но почему же она попала в музей экзотических растений, если ее легко добыть?
– Душенька, – терпеливо ответила Эра Вадимовна, – уж и не знаю, существует ли в Полинезии собрание экзотов растительного мира, но если оно там есть, то каракомы в экспозиции не будет. Туда стопроцентно угодит наш борщевик вкупе с бузиной. Вот они там будут самой настоящей экзотикой, понимаете?
Я кивнула:
– Конечно, а теперь послушайте меня. Настя часто ездит в Полинезию. Ей нет необходимости воровать каракому в музее или в лаборатории. Она просто купила ее в какой-нибудь глухой деревеньке или сорвала с дерева и привезла в Россию.
