Дарья Донцова - Лампа разыскивает Алладина
В уныние Белкина могла впасть из-за любой ерунды. Ну, допустим, шла утром в школу и забрызгала чулки. Любая школьница, случись с ней столь малозначительный конфуз, побежала бы в туалет и постаралась бы смыть пятна. Любая, но не Белкина.
Оля вытягивала испачканную ногу и начинала ныть:
– Вот! Испортила колготки!
– Ерунда, – отвечала Ната, – отстирается.
– Нет, пятна останутся.
– Эка печаль, купишь новые.
– Ага! А сейчас как?
– Замой в туалете.
– Не смогу.
– Почему?
– Неудобно, ноги мокрые станут.
– Ходи в грязных!
– А-а-а! Смеяться начнут, – рыдала Белкина, – вон Иванов уже пальцем тычет.
– Убери конечности под парту, он и перестанет, – справедливо предлагала Ната.
– Хорошо тебе, в чистых сидишь!
– Пошли в сортир, – рявкала Ната, – сама с тебя грязь смою.
Но если вы думаете, что, получив приведенные в порядок колготки, Ольга успокаивалась, то ошибаетесь, начинался новый раунд стенаний.
– Мокро, – причитала Белкина.
– Зато чистые.
– Холодно.
– Сейчас пройдет.
– Как это?
– Колготки высохнут.
– Нет! Не могу же их повесить на батарею.
– На ногах высохнут, долго ли!
– Ой, я заболею.
– Ерунда.
– Нет, точно, вот, уже, апчхи, апчхи, кхе, кхе.
– Успокойся! Сама же хотела брызги замыть.
– Не думала, что так мокро будет, – нудила Ольга, – воспаление легких начинается.
– Глупости, где легкие и где ноги!
– А-а-а! Хорошо тебе, в сухом сидишь, а я дрожу и кашляю уже, кхе, кхе!
Нате становилось неудобно. Получалось, что, желая помочь подруге, она сделала той лишь хуже, вдруг хилая Белкина и впрямь разболеется, посидев три минуты в слегка влажных колготках.
– Давай колготками поменяемся, – предложила Ната.
– Ну… хорошо, – кивнула Ольга.
Но и после обмена счастья у Белкиной не прибавилось.
– О-о-о, выгляжу ужасно, – причитала она, – смотри, твои чулки черные, они на моих ногах жутко смотрятся!
– Право, ты ошибаешься.
– Нет, точно! Просто палки в ботинках. Нет! Меня все засмеют! О! Ужасно! А! У! Жить не хочется.
– Пошли в туалет, – вздыхала Ната, – высохли твои колготки на моих ногах, опять переоденемся.
Получив назад свои чистые и абсолютно сухие колготки, Белкина не успокаивалась.
– Ах, какое уродство! – восклицала она.
– Теперь в чем дело? – теряла самообладание Ната.
– Висят гармошкой, ты мне их растянула, да и немудрено, ведь мои ножки маленькие и тонкие, твои здоровенные тумбы. Ой, не обижайся, правду ведь говорю.
Нате оставалось лишь скрипеть зубами.
Самое интересное, что, сказав кому-то гадость, Белкина потом растерянно подходила к Нате и спрашивала, например:
– Не знаешь, почему Нинка Коростылева со мной разговаривать не желает?
– Я бы на ее месте по башке тебе дала, – отвечала Ната. – Кто Нинку вчера подставил?
– Кто? Я? Нинку? – искренне изумлялась Ольга. – Когда? Где?
– А на литературе.
– Не помню!
– Ну как же, – Ната пыталась освежить девичью память Белкиной, – мы писали сочинение, это хоть из головы не выветрилось?
– Нет.
– Тебе поставили «два».
– Ага.
– А Нинке «четыре».
– Верно.
– И что ты сделала?
– Расстроилась, заплакала.
– А потом?
– Ну… домой пошла.
– Нет, ты подняла руку и спросила у русички: «Анна Семеновна, почему я получила «два», а Нинка «четыре»? Мы же с ней вместе с одной книжки списывали, вот из этой, можете прочитать. Во, глядите, слово в слово! Так в моей тетради написано: «Не раскрыла тему, два», а у Нины «хорошо» стоит! Несправедливо получается!»
– Скажешь, я не права? – бросилась в атаку Белкина. – Анна Семеновна вечно так! Да! Ужасно! Господи, как мне не везет! Только все равно я не врубаюсь, с какой стати Коростылева окрысилась?
Ната терпеливо продолжила объяснять:
– Какую цель ты преследовала, сообщая училке информацию о списывании?
– Хотела «четыре» получить, как Нинка.
– А что вышло?
– Ну… Анна Семеновна Коростылевой двояк тоже влепила.
– Теперь до тебя дошло?
Оля захлопала глазами.
– Нет!
– Ну и дура!
– Ага, только растолкуй, в чем дело!
– Из-за твоего замечательного выступления русичка снизила Нинке оценку, ты попросту подставила Коростылеву! – разжевала недотепе ситуацию Ната.
Секунду Белкина стояла молча, потом с воплем:
– Прости меня, – ринулась к Нине.
По лицу Белкиной текли слезы, губы тряслись, руки дрожали.
– Нинуся, – кричала она, – убить меня мало, я не подумала о тебе. Прости, прости, прости.
Пораженная столь бурным раскаянием, Коростылева пообещала забыть неприятность. Слово Нина сдержала, но с Олей больше за одну парту не садилась. Если учесть, что ситуации, когда Белкина, желая получить выгоду для себя, спокойно забывала о других и ставила людей в неудобное положение, происходили и с остальными школьниками, стоит ли удивляться, что у девицы к восьмому классу не осталось ни одного друга, кроме Наты Красавиной.
Глава 29
Что удерживало Нату около Ольги, было непонятно никому. Сама Ната порой удивлялась: ну зачем ей Белкина? Кроме прочих вышеописанных черт характера, Оля обладала еще одним, ужасно раздражающим Нату качеством.
Белкина была на редкость завистлива и отчаянно хотела всегда получить то, что имела Ната. Родители Оли, вполне обеспеченные люди, старательно наряжали единственную доченьку, не отказывая той ни в чем. И по большому счету Белкина имела всего намного больше, чем Ната. Например, у Оли имелась хорошенькая шубка из искусственного меха под рысь, а Нате мама сумела купить лишь самое обычное драповое пальто, даже без мехового воротника. Обновка не очень понравилась девушке, но она прекрасно понимала, что ее предкам не осилить шубу, поэтому молча нацепила пальто и пришла в школу. В раздевалке Красавина столкнулась с Олей. Глаза Белкиной загорелись огнем.
– У тебя новое пальто, – констатировала она.
– Да, – кивнула Ната.
– А у меня нет, – заканючила Оля.
– Зато ты имеешь шубу, – напомнила Ната.
– Старую!
– Да ей всего лишь второй сезон.
– Все равно.
– Могу поменять новое пальто на древнюю шубенку, – усмехнулась Ната.
Белкина заткнулась. Но на втором уроке она расчихалась и ушла домой. Вечером Ната позвонила подруге.
– Ты заболела?
– Ага.
– Что случилось?
– Простыла, – загундосила Оля, – шуба моя – размахайка, снизу ветер поддувает. Снаружи красиво смотрится, а изнутри никуда не годная для зимы вещь.
Спустя неделю Белкина, веселая, словно молодой щенок, явилась в школу. На плечах у Олечки сидело драповое пальто, точь-в-точь такое, как у Наты.
– Вы с Красавиной словно из одного детдома, – захихикали одноклассницы.
Нате стало очень неприятно, а Ольга, спокойно вешая пальто на крючок, заявила:
– Мама мне приобрела. Сказала, что такую дешевку можно каждый день таскать, ее не жаль, как шубку.
Ната повернулась и молча пошла в класс. В конце концов, Белкина не в первый раз проделывала подобные фокусы. Стоило Нате появиться с новым портфелем, как у Ольги оказывался такой же. Ручки, тетради, заколки, часики – все у подружек через некоторое время становилось одинаковым.
Однажды Зинаида Ивановна, классная руководительница, вызвала Нату к себе и сказала:
– Послушай, ты уже взрослая девочка и должна понять: у вас с Белкиной разное материальное положение. Ее папа большой ученый, а твой простой шофер.
– Ну и что? – удивилась Ната.
– Не следует напрягать родителей, – сурово заявила Зинаида Ивановна, – нехорошо заставлять их покупать все, что есть у Оли Белкиной. Конечно, мама с папой очень любят тебя и тратятся. Но, приобретая дочери-капризнице обновки, сами они остаются без копейки. По-твоему, ты красиво себя ведешь?
– Вовсе не так дело обстоит, – сердито ответила Ната, – это Оля за мной обезьянничает.
Зинаида Ивановна посуровела окончательно.
– Думала, ты устыдишься и сделаешь правильные выводы, – сердито сказала она, – и что вышло? Пытаешься стоять на своем, причем лжешь.
Ната выслушала отповедь училки и решила: все, с нее хватит Белкиной. На следующий день девочка пересела на другую парту.
Оля бросилась к подруге:
– Что случилось?
– Ничего.
– Но ты перебралась на другую парту.
– Отсюда лучше видно доску.
– Да?
– Да!!!
– Ой, ты обиделась!
И тут Нату прорвало. Схватив подругу за шиворот, она затолкала ее в туалет и впервые высказала Белкиной свои претензии. Оля зарыдала.
– Прости, прости. Мне и правда хотелось иметь такие вещи, как у тебя.
– И дальше?
– Они на тебе здорово сидят, – рыдала Оля, – а я ужасно в своих платьях выгляжу. Ой, не надо ссориться! Я умру. У меня никого нет! Лишь одна ты на свете!
– Умойся, – мрачно велела Ната.
Белкина послушно наклонилась над раковиной, подставила сложенные ковшиком руки под струю и принялась, изредка всхлипывая, плескать на лицо водой. Нату пронзила острая жалость. Белкина-то не хотела никому причинить зла, Ольга, как всегда, не подумав над ситуацией, просто шла на поводу у своих желаний. Маленькая, глупая, несчастная, эгоистичная Белкина, Оля-Ляля-Леля, кому она нужна, кроме Наты. Дружить с Ольгой трудно, но и бросить ее невозможно.
