Сергей Ульев - Шерлок Холмс и десять негритят
— А у меня он продолжается.
— В таком случае ни в чем себе не отказывайте, шеф. Быть может, это наша последняя трапеза.
Пока Ватсон трясущимися пальцами расстегивал ворот одежды мисс Марпл, Холмс уверенно произнес:
— Думаю, голос шел вон из той комнаты.
— Там кто-то прячется? — вырвалось у Жюва.
— Кто бы это ни был, нам следует подать на него в суд, — заявил Мейсон. — А уж на перекрестном допросе я из него всю душу вытяну.
— Вы и в самом деле зануда, дорогой друг, — сухо обронил Холмс и, обнажив револьвер, кинулся к двери у камина, ведущей в соседнюю комнату. Стремительно распахнув ее, ворвался туда.
— Ну конечно, так оно и есть, — донесся до них его голос.
Большинство из гостей поспешили к нему. Отец Браун не поддался всеобщему порыву и остался сидеть в сторонке, словно это все его не касалось. Ниро Вульф продолжал жевать, а доктор Ватсон — приводить в чувство мисс Марпл.
В смежной с гостиной комнате к стене был придвинут столик. На нем стоял старомодный граммофон, повернутый таким образом, что его раструб упирался в стену.
Холмс завел граммофон, поставил иглу на пластинку, и они снова услышали: «Человекообразные обезьяны никогда не простят…»
— Выключите! — крикнул Дюпен. — Не могу слышать про человекообразных обезьян.
Холмс нехотя поднял иглу, и Дюпен с облегчением вздохнул.
— Какой-то психопат или психопатка, — заключил Мегрэ. Его подмывало пройти в прихожую, взять шляпу и незаметно удрать.
— Я полагаю, что это была глупая и злая шутка, — сказал Дюпен.
— Вы думаете, это шутка? — тихо, но внушительно произнес Пуаро.
— А как по-вашему? — уставился на него Дюпен.
— Как сказала однажды королева Виктория: «Это нам не смешно»! — ответил маленький человечек, старательно обрабатывая свои усы расческой.
— Может, и не психопат, — размышлял Мегрэ, с интересом наблюдая за манипуляциями Пуаро, — а даже хуже…
— Кажется, я знаю, кто бы это мог быть, — пробормотал в волнении инспектор Жюв — так тихо, что слов его никто не разобрал.
— Послушайте, вы забыли об одном, господа, — сказал Мейсон. — Кто, шут его дери, мог завести граммофон и поставить пластинку? — Он наклонился к стенографирующей его речь секретарше: — Делла, про шута можете не записывать.
— Вы правы, месье, — кивнул Мегрэ, выпуская дым вперемешку со словами. — Граммофон не мог заработать сам по себе.
— Это следует выяснить, — сказал Холмс.
Он двинулся обратно в гостиную. Остальные последовали за ним.
Тут же из другой двери в гостиной появился Томас с рюмкой коньяка на подносе. Вслед за ним шел умытый и причесанный Филип Марлоу. Обходя степенного дворецкого, он мгновенно учуял коньяк и, схватив с подноса рюмку, залпом осушил предназначавшееся для мисс Марпл лекарство.
Ватсону оставалось только сокрушенно покачать головой.
— Опять что-то не так, док? — сказал Марлоу. — Но что делать, если у меня запершило в горле.
Пуаро склонился над стонущей мисс Марпл.
— Джейн, послушай, Джейн, не бойся. Ты меня слышишь? Соберись с силами.
Мисс Марпл дышала тяжело и неровно. Ее глаза, испуганные и настороженные, снова и снова обводили взглядом лица гостей.
— Она ищет священника, — сказал отец Браун. — Расступитесь, господа.
— Не торопитесь, святой отец, — придержал его за сутану Арчи Гудвин. — Пожилые леди живучи как кошки. Помнится, моя тетушка как-то объелась отравленными грибами. Столько шума было, столько визга! Хотели уже за священником послать. И что вы думаете? Пронесло пару раз — и поправилась.
Мисс Марпл закатила глаза.
— Вы сказали, грибы были отравлены? — осторожно переспросил Холмс.
— Я оговорился, — ухмыльнулся Гудвин. — Они были просто несъедобны.
— Ах вот как…
Ватсон успокаивал мисс Марпл:
— Вам сейчас станет лучше. Это была только шутка.
— Я потеряла сознание, доктор? — еле слышно спросила она из-под чепца.
— Да.
— Надеюсь, этим никто не успел воспользоваться?
— Что она имеет в виду? — пробормотал Жюв.
— Не ваше дело, месье, — одернул его Пуаро. — Бедняжка бредит.
Тем временем Томас поднес мисс Марпл новую порцию коньяка. На счастье, Марлоу находился в этот момент на другом конце комнаты, и весь коньяк достался мисс Марпл.
Старушка заметно повеселела. Ее щечки сразу порозовели, во взгляде появился рассудок.
— Какое замечательное средство, доктор Ватсон!
Доктор улыбнулся, погладив ей руку.
Эркюль Пуаро нахмурился. Этот жест показался ему фривольным и неуместным. Но отвесить доктору пощечину было явно не с руки.
— Так кто все-таки завел граммофон и поставил пластинку? — спросил Коррадо Каттани. — Не ты ли, Томас?
— Я не знал, что это за пластинка, синьор комиссар. Если бы я знал, я бы ее разби-и-ил.
— Охотно верю, — сказал Холмс, — но все же, Томас, вам лучше объясниться.
— Я выполнял указания, сэр.
— Чьи указания?
— Хозяина Киллерданс-холла.
— А именно?
— Я должен был поставить пластинку в тот момент, когда гости примутся за кофе, а мисс Марпл заговорит об у-у-убийстве.
— В самом деле, — вспомнил Холмс. — Перед всем этим она упомянула о каком-то чисто английском убийстве.
Дворецкий принялся с достоинством ковырять в ухе.
— Но позвольте, — вмешался Жюв, размахивая руками перед его носом, — мисс Марпл могла и не заговорить об убийстве!
— Это исключено, — сказал Гудвин. — Подозреваю, что ее голова забита одними убийствами.
— К сожалению, вы правы, месье, — вздохнул Пуаро. — Ох уж эта наша тяга к большому искусству…
— Искусству?! — вскричал Жюв. — Что вы такое несете, месье Пуаро?!
— Да, месье Жюв, я, Эркюль Пуаро, видел преступления, которые можно было бы назвать произведениями искусства, — важно подтвердил старичок, — в том смысле, что у преступника была творческая фантазия.
— Истинно так, — поддержал его отец Браун. — Не удивляйтесь, сын мой, преступление далеко не единственное произведение искусства, выходящее из мастерских преисподней.
Холмс не отступал от дворецкого ни на шаг.
— Дальше, Томас, — требовательно сказал он.
— Мисс Марпл заговорила об убийстве, и я поставил пластинку-ку-ку.
— Кстати, джентльмены, судя по этикетке, пластинка называется «Лебединая песня Собаки Баскервилей», — объявил Холмс.
— Я не боюсь собак, распевающих лебединые песни, пусть они даже танцуют собачий вальс! — буркнул Мейсон. — Делла, можете записать эту мысль.
— С удовольствием, шеф. Она просто восхитительна!
Отца Брауна внезапно прорвало.
— Неслыханная наглость! — возопил он. — Ни с того ни сего бросать чудовищные обвинения. Мы должны что-то предпринять. Пусть этот тип, кто б он там ни был…
— Вот именно, — сердито пробормотала старушка Марпл, прикорнувшая было на груди у доктора Ватсона, но разбуженная визгливым голосом священника. — Кто он такой, этот тип? Если он всерьез полагает, что я…
— Пуаро, оттащите ее куда-нибудь, — попросил Гудвин. — Больно видеть, как мадам страдает.
Пуаро попытался приподнять мисс Марпл.
— Я помогу вам, сэр, — сказал доктор Ватсон, и они вдвоем вывели шатающуюся старушку из комнаты.
Часть 2.
В добрый час!
Глава 10.
Золотые пауки
С болот донесся протяжный и невыразимо тоскливый вой. Начавшись с невнятного стона, этот звук постепенно перешел в глухой рев и опять сник до щемящего сердце стона.
— Какие жуткие звуки, — повела плечами Делла Стрит. — Просто мурашки по коже.
— Похоже на Собаку Баскервилей, — задумчиво произнес Холмс.
— Интересно знать, чего она так развылась, — буркнул инспектор Жюв.
Арчи Гудвин осклабился.
— Надрывается, как будто ей прищемили дверью хвост.
Ниро Вульф поморщился.
— Фу! Псину, видно, здесь никто не кормит.
— Голод тут совершенно не при чем, — с умным видом заметил Мейсон. — Собаки воют к покойнику.
Слова адвоката больно задели маленького священника. Отец Браун встал и, гневно нахмурясь, заговорил с кротким пылом:
— Сын мой, я осуждаю вас за то, что вы, благо собака говорить не умеет, выступаете от ее имени! Вас коснулось поветрие, имя которому — суеверие. Люди утратили здравый смысл и не видят мир таким, каков он есть. Тут и собака что-то предвещает и поросенок приносит счастье… Так вы катитесь назад, к обожествлению животных, обращаясь к священным слонам, крокодилам и змеям. И все лишь потому, что вас пугает слово «человек»!
— Отдаю должное вашему красноречию, святой отец, — сказал Мейсон. — Но ваши намеки на то, что это воет человек, просто смехотворны.
— Бог нас рассудит, — с достоинством ответил маленький священник, подобрал сутану и, отыскав задом свое кресло, сел со смиренным выражением на лице.
