Михаил Петров - Гончаров и его подзащитная
— Пардон, ребята. — Сплевывая кровь и понемногу приходя в себя, я понял, что допустил грубейшую ошибку. — Покорно прошу прощения. Отпустите меня.
— Нет, ты слышишь, что он лопочет? — переходя на словесное издевательство, глумился Стас. — Санек, вызывай карету.
— А может, отпустим? Он же все расскажет.
— Не расскажет, он к утру и помнить ничего не будет.
— А вдруг? Давай не будем связываться, бросим как есть, и хрен с ним.
— Да вы что, мужики? — вмешался третий писклявый голос. — Ведь он замерзнет. Что тогда делать?
— А ничего. Прохожих не было. Мы его видеть не видели и слышать не слышали, — отрезал главный садист.
— Мы-то не видели, а вот баба в окне напротив давно за нами наблюдает.
Грязно выругавшись, Санек взялся за рацию, но в этом разумном начале его прервал рядовой Стас:
— Не надо, мы его сейчас в опорный оттащим и скинем там без лишних вопросов. У меня там сегодня свой мужик дежурит. Все будет о'кей. Захочет — сдаст, захочет — отпустит. И нам спокойно, и ему приятно. Вперед и с песней.
На морозе теплая кровь быстро охлаждалась и превращалась в неприятную ледяную корочку, а кроме того, начали опухать нижняя губа и левый глаз. Эти обстоятельства существенно ограничивали кругозор и делали меня похожим на верблюда. По крайней мере, таким я себя увидел в зеркале, что висело на стене опорного пункта, куда я был доставлен и сдан из рук в руки дежурному офицеру капитану Оленину. Естественно, он меня не узнал, но мне этого пока не требовалось.
— Где вы его, такого красивого, откопали? — спросил он, едва глянув на мое личико. — Стас, кто ему сопливник расквасил?
— Откуда ж нам знать, товарищ капитан, каким нашли, такого и принесли. Пьяный.
— А чего тогда «луноход» не вызвали?
— Да мы его тут рядом подобрали, подумали, может, помощь ему нужна…
— Короче, Стас, я все понял. Еще одно такое художество — и мой рапорт ляжет на стол начальства. Покрывать твои шалости я больше не намерен. Можешь передать это отцу. Должен быть предел. Все, вы свободны.
— Ну что, мужик, домой дойдешь? — едва за сопляками закрылась дверь, спросил капитан. — Только сначала зайди в туалет и хорошенько умойся.
— Да нет, капитан, домой я не пойду, давай-ка оформлять документы.
— Что-о-о? — Удивленно выкатив шары, коротышка даже привстал. — В трезвяк захотелось? Устрою я тебе трезвяк.
— И пожалуйста, поскорее пиши протокол, я вас, тварей, на кукан-то надену.
— Что ты сказал? — Круглые щечки участкового пошли пятнами, а рука сама потянулась к неизменной дубинке, верному другу и справедливому судье в разрешении трудных споров.
— А то, что ты слышал. — Жестом останавливая его, я повысил голос: — А кроме протокола, ты, говнюк, примешь от меня заявление по поводу моего избиения вашими сотрудниками, которых ты, кстати сказать, покрываешь. И заявление это будет написано в двух экземплярах на имя Юрки Шутова. Кажется, он нынче является начальником вашего РОВД?
— Да, подполковник Шутов, ну и что?
— А то, что он мой хороший товарищ и бывший коллега. А кроме того, есть несколько свидетелей моего избиения и в том числе две женщины, наблюдавшие за этим актом из своих окон. Я все сказал, так что, не теряя времени, приступим к оформлению надлежащих документов. Я думаю, у вас найдется пара листов чистой бумаги?
— Ты это… Не горячись…
— А я и не горячусь, говорю спокойно и взвешенно, это у вас, господин капитан, руки почему-то затряслись. Наверное, с большого бодуна или кур по ночам щупать изволили, участковый Оленин. Мне помнится, такой фамилией бахвалился избивавший меня сопляк Стас.
— Не понимаю, о чем вы говорите? — очухавшись, начал занимать оборону капитан.
— В кабинете у Шутова поймешь. Но кажется, я просил бумаги?
— Нет у меня никакой бумаги, и мой вам совет — идите отсюда подобру-поздорову.
— Вроде как бы меня здесь и не было? Не получится, милок.
— Как хотите. Сидите себе на здоровье.
За окном послышался звук подъехавшей машины, и участковый нервно встрепенулся, словно заранее отряхиваясь от грядущих неприятностей.
— Ну как у тебя, Федорыч, все спокойно? — входя, начальственно спросил старлей в камуфляже. — О, а это что за чудо в перьях, где ты его выловил? — кивнув на меня, оскалился парень.
— Да ну его в баню, батальонники его подобрали, доброе дело сделали, а он еще претензии какие-то предъявляет. Права качать начал.
— Так мы его заберем? Поучим малость.
— Поехали. — Решительно поднимаясь, я рванулся к выходу.
— Не надо, сами разберемся. — Оттолкнув меня назад на скамью, капитан убедительно заверил: — Нет проблем, сами…
— Ну смотри, — понимающе ухмыльнулся старлей. — Если все в порядке, то какие могут быть вопросы. Мы отчаливаем.
Подождав, когда отъедет машина с проверяющими, Оленин с нажимом еще раз повторил:
— Сами разберемся. Я правильно говорю?
— Неправильно. Не с чем нам разбираться, и так все ясно.
— Ничего не ясно. Скажи мне, что ты хочешь?
— Достать этого молодого ублюдка по имени Стас. Это первое, а второе — завтра вечером откровенно и сердечно с тобой потолковать?
— На какую тему и где?
— Да хоть бы и здесь, часиков в шесть, а тему мы назовем, если ты ответишь мне на первый вопрос: как мне достать Стаса. Только, пожалуйста, не спрашивай, для чего и почему, мне кажется, тут и так все ясно. Со своей стороны обещаю тебя в это дело не впутывать. Мне показалось, ты этого не хочешь.
— Тебе правильно показалось, но какие гарантии ты можешь дать?
— Гарантии пусть тебе дает врач-проктолог.
— Понятно. Стас, как лицо привилегированное, по субботам и воскресеньям ночует дома, только связываться с ним я тебе не советую, можно запросто потерять башку.
— А это уж не твое дело, говори адрес.
— И именно по этой причине адрес я его не знаю. Но из казармы он выйдет часов в одиннадцать, однако этого я тебе не говорил.
— Лады, а теперь обсудим тему нашего вечернего разговора. Она касается той убиенной старушки, чью квартиру мы вместе вскрывали. Ты удивлен?
— Нет, я сразу тебя вспомнил, но зачем это тебе? Чепуха какая-то.
— Возможно, вечером я об этом тебе скажу. А до того времени тебе нужно как можно больше узнать. Кто этим делом занимается, насколько оно продвинулось и какие по этому поводу рассматриваются версии.
— Ну, кто этим занимается, я могу сказать хоть сейчас. Его крутит Серега Лапшин. Кроме этой бабки, у него еще два или три похожих убийства, но пока, насколько это мне известно, все глухо, все вхолостую.
— Ты не торопись, он завтра работает?
— До обеда должен быть.
— Ну вот и отлично, поговори с ним, предложи поближе присмотреться к патронажной сестре, к почтальону, что разносит пенсии, ну, словом, устрой эдакую пресс-конференцию, цель которой — узнать от него как можно больше. Ферштейн?
— Ферштейн-то ферштейн, а только зачем все это тебе?
— Я бывший следователь.
— Я это понял, ну и что?
— Хочу помочь следствию, а при положительном результате и поимке убийцы могу передать тебе лавровый венок.
— Он мне и на хрен не нужен. Своего дерьма хватает. Поменьше бы меня дергали, и на том спасибо, а то, как папа Карло, пашешь по двадцать часов в сутки… Ни выходных, ни проходных. Скоро баба из дому выгонит.
— Наша служба и опасна и трудна… Ну ладно, до вечера.
— Погоди, еще ночь пережить надо. Может, подвезти тебя?
— Не надо, тачку поймаю, бывай.
— Бывай. Да со Стасом-то поосторожнее, а лучше вообще наплюй и забудь.
— Чтобы он во время следующего дежурства опять кого-нибудь избил до полусмерти? Нет, друг, такого не будет.
Во втором часу ночи я приволокся домой и, не обращая внимания на Милкины стенания, помылся и, уже спящий, завалился к ней под бок.
К воротам, где располагался батальон умненьких детишек, не желающих покидать папкиного крыла, я подъехал к десяти часам. Припарковав машину в неприметном месте, я приготовился терпеливо и долго ждать, заранее предвкушая упоение и всю сладость расплаты с юным поганцем. Потихоньку элитные сынки начали просачиваться через железные ворота. Будущие хозяева жизни выходили в основном группками, оживленно переговариваясь на пальцах. От этой жестикуляции глухонемых олигофренов мне стало почему-то грустно. Наверное, потому, что старею и так было всегда — старшему поколению никогда не нравилось младшее. Диалектика! Но все равно это неправильно, когда молодой балбес, набитый деньгами и папиным авторитетом, не знает, кто такой Мусоргский и с чем едят теорему Пифагора.
Мой длинноносый козел выпрыгнул в компании двух парней, почти сразу с ними распрощался и стремительно двинулся в мою сторону. Такого оборота я не ожидал и чисто рефлекторно перевернул козырек. Неужели эта толстопузая участковая сволочь меня продала? От досады я даже заскрипел зубами. Тысячу раз правы мои знакомые, когда говорят о моей несусветной глупости.
