Сан-Антонио - Волк в бабушкиной одежде
Перед таким приливом вопросов я чувствую себя вышедшим из берегов. Чтобы скрыть неловкость, хватаю пульверизатор и прошу открыть рот, что, как это ни парадоксально, является лучшим средством закрыть его. Он заслужил очередное по расписанию купоросное опрыскивание в сточный желоб. Ну вот, он начинает нормально дышать. По телеку в это время какая-то дама рассказывает о жизни в горах, а я жалею только об одном, что наша Гора не сидит здесь, слушая и млея.
Пинюш по дороге повстречался с бутылью шампанского, о которой ранее упомянул Фуасса, и теперь тихонько с ней общается. Он выплескивает ей часть своих эмоций, а она ему – слова утешения.
– Ну как, получше? – спрашиваю я у рантье.
– Немного, спасибо. Умоляю вас, расскажите, что произошло.
– Не стоит пока об этом. Когда мы пришли, вы были у себя в комнате наверху, не так ли?
– Да, я дремал. Мадлена, ну мадам Ренар, пришла сообщить о вашем визите. Пока я накидывал халат, она спустилась обратно. Я думал застать ее здесь. Не увидя, подсознательно сделал вывод, что она пошла причесаться. У нее был удар?
– Да, удар. Но не сердечный. Кто-то убил ее. Он испускает такой стон, что ни одна музыкальная пила не исторгнет ничего похожего.
– Убил! Какой ужас! Достойная женщина, не причинившая зла ни единой мошке!
Я говорю про себя, что, может быть, она в самом деле уважала мошек, бедная людоедка, но, по-моему, не простаков, которых она холила и лелеяла. Ох, не зря, не зря мне так захотелось завернуть вечером в Воскрессон. И дело Фуасса значительно сложнее, чем я предполагал.
Пино бормочет:
– Ты заметил, Сан-А, что лужайка усыпана банкнотами?
– Банкнотами? – удивляется бедный Фуасса.
– Где сундук, в который вы положили миллионы? – спрашиваю я.
– Наверху, в кабинете.
Выхожу из гостиной не говоря ни слова и карабкаюсь на верхний этаж. Бегло осмотревшись, обнаруживаю спальню Фуасса, другую, служившую будуаром домоправительницы (они разделены только ванной комнатой), и наконец, кабинет рантье-астматика. Сейф и в самом деле тут, но его тяжелая дверца распахнута, как рот больного, которому вырезают гланды. Полки бронеящика пусты. Один нот достоинством десять кусков сиротеет на полу. Озадаченный Сан-Антонио садится на угол письменного стола и делает то, что делает нормально выточенный шуруп: он шурупит[4]. Он хочет понять. Это естественно, не так ли? Он говорит себе кое-что о мамаше Ренар и отбеливателе «как бишь его...» Он говорит себе еще много поучительного и затем спускается вниз.
Папаша Фуасса добрался-таки до тела возлюбленной и воет так, что окрестные псы, желая перекрыть его, начинают выть на луну.
– Моя Мадлена! Моя Мадлена! – астматирует он. Он воет громче, чем могла бы сама Мадлена. Он месит дрожащими руками столь любимое тело, и дыхание его прерывается. Нам пришлось истратить столько сил, Пинюшу и вашему герою, чтобы оторвать его от своей Джульетты. Пока селянин ля Пино ведет его в "хоум", я наклоняюсь над дамой и смотрю на ее рот. Потерев кончиком носового платка ее губы, вижу, что помада стирается, как, впрочем, большинство помад. Катапультируюсь в гостиную и хватаю сигарету, лежавшую в пепельнице. Никаких следов! Ну, ребята, это улика, или я ничего не петрю? Ухватили сюжет? Нет? Ну тогда у вас, простите за бестактность, кроличий понос вместо мозгов. Шевелите кочаном, какого черта? Или тогда подарите ваши серые ячейки пчелам, они там отложат мед! Следите за логикой и закройте пасть, а то сквозит! Раз на сигарете нет следов помады, то курила не усатая Мадлена. И не папаша Фуасса, которому из-за астмы сей спорт противопоказан, гм-гм? Вывод: на асиенде был третий.
Вы не поражены? Погодите, доказательство Сан-А-Великолепного еще не кончено, мне еще скакать тридцать метров до камеры хранения всех идей, дети мои. Я сейчас воображу сцену. Перед тем как мы дернули звоночек папаши Фуасса, ситуация представлялась таким образом: папа Фуасса на лежаке в полном кризе. Внизу его мышка смотрит кетч по телеку в компании некоего господина, которого мы назовем "X" для удобства перемещения. Этот "X" вместе с дамой собирается кое-что переместить. И это нечто, я готов держать пари на брачную ночь в Праге, против открытия чекового счета по переписке; суть четырнадцать кирпичиков. Появляемся мы. Приятель мадам Ренар берет ноги в руки и затаивается. Старушка нас встречает, вводит и говорит, что идет предупредить основного. Она-таки идет его предупредить. Но предупреждает и своего дружка "X". Улавливаете, мои маленькие, страдающие запором тыковки? Можно продолжать? Уверены, что еще нет мозговой грыжи? Ну ладно! Наш поздний визит пугает сообщника. Он говорит себе, что самое время зацапать денежки, поскольку оные могут уплыть из-под носа с прощальным приветом. Он говорит это мамаше Ренар, которая поднимается наверх открыть сейф и схватить сок овощей[5]. Только там, в саду, между двумя персонажами происходит тюрлимбомбом. "X" цапает заступ по соседству и долбает по супнице возлюбленной. Она вырубается, но не откидывает копыта. Он приканчивает ее штыковым ударом, потому что дело срочное, собирает поспешно урожай и удирает. Конец первой главы.
– Скажите-ка, месье Фуасса, у вашей... компаньонки, кроме других комбинаций, была, полагаю, комбинация замка сейфа?
– Я ничего не скрывал от мадам Ренар. Это была женщина великих достоинств... Он подпрыгивает.
– Деньги! – кричит он. – Не хотите ли вы сказать...
– Да, они улетели, и дверца сейфа зевает, как слушатели на лекции о борьбе с алкоголизмом. Я бы хотел спросить: ее кто-нибудь навещал?
– Да, иногда к ней приходил сын... Я бросаю на Пинуша свой взгляд 69-бис, применяемый только в исключительных обстоятельствах.
– А сегодня вечером?
– Нет, он приходил на прошлой неделе. Сейчас он в рейсе на теплоходе "Франция".
– Больше никто не навещал вашу... э-э... домоправительницу?
– Абсолютно никто.
– Сегодня вечером вы никого не принимали?
– Нет, господин комиссар, никого.
Приход медика прерывает беседу. Бедный врач вошел без звонка и наткнулся на труп мадам Ренар. Он шумит и скандалит. Я выхожу к нему и разъясняю ситуацию.
– Вы не можете быть полезны этой даме, займитесь лучше Фуасса, – советую я.
Мои коллеги из комиссариата тоже появляются на сцене. Я излагаю события еще раз. Вскоре в загоне начинается большая суматоха. Воспользовавшись ею, я уединяюсь с преподобным Пино, чтобы кое-что обмозговать. Он серьезно выслушивает мою теорию, но вместо того, чтобы согласиться, качает головой.
– Слушай, Сан-А, конечно, есть что-то верное в твоих предположениях..., но...
Он выковыривает ногтем скопившуюся в углах глаз муть, вытряхивает из усов остатки яичного желтка и продолжает:
– Если визитер был, то как он приехал? Когда мы прикатили, никакой машины на улице не стояло. И вокзал отсюда далеко...
Я морщу лоб. Он прав. Непрошеный посетитель, ибо не забудем, что "X" находился здесь тайком, обязательно должен был запастись средством передвижения... По крайней мере... При условии, что не живет совсем рядом.
Излагаю это Писуну. И опять не получаю полного одобрения.
– Все-таки есть одна вещь, которая меня беспокоит, – выдает он.
– Давай!
– Ты говоришь о тайном посетителе. Тайном, потому что Фуасса не знал о его присутствии, согласен?
– Да, ну и что?
– Ну, видишь ли, наносить визит даме и устраиваться перед телевизором с сигаретой в клюве, тогда как хозяин, о котором идет речь, в это время в комнате наверху?..
Он прав, Пинюшкон, это неправдоподобно. Лапоть я, что сам не додумался. Так завелся, сопоставив факты о сигарете и губной помаде!
В свою очередь Невозмутимый приступает к удивительной демонстрации логики.
– Одно из трех, – провозглашает он. – Или дама курила и напомадилась только после нашего звонка. Или курил Фуасса. Или был гость, только вовсе не тайный.
– Блестящий старец! Ты бы получил первый приз на конкурсе.
Он надувается.
– Теперь проверим каждую из трех, как говорила девочка в известной сказке, садясь за стол в лесной хижине.
Я обшариваю карманы убитой. Там только платок. Затем обыскиваю первый этаж в поисках губной помады – и не нахожу ее. Но у мадам Ренар не было времени подняться на второй для припудривания между моментами, когда мы позвонили и когда она появилась перед нами во всей красе в дверном проеме. Мы, стало быть, должны обратиться к двум другим гипотезам. Я беру доктора под крылышко сразу после того, как он сделал укол Фуасса.
– Скажите, доктор, месье Фуасса курил?
– Вы шутите? В его-то состоянии?
– Спасибо, доктор, это все, что я хотел знать. Я подхожу к изголовью Фуасса, которого снова уложили и который тихо плачет в свою подушку, одуревший от укола и событий. Бесцеремонно присаживаюсь на кровать.
– Месье Фуасса. У вас был кто-то, когда пришли мы, Пино и я. Кто-то, кто не собирался от вас прятаться, потому что он курил и смотрел телевизор в нижней комнате. Я вас прошу немедленно назвать его!
