Наталья Александрова - Серенада для шефа
Между делом Надежда ловко подхватила Бейсика, пытавшегося прошмыгнуть в комнату, и плотно закрыла дверь.
– Только попробуй у меня орать под дверью и обои рвать. Веди себя прилично, там человек больной, пусть поспит.
Бейсик негодующе фыркнул в ответ.
На работе Надежда быстренько управилась с делами, подсунула начальнику в стол заявление и ушла с обеда. Потратила часа полтора на магазины. Войдя домой, застала такую картину.
Сан Саныч, поджав ноги, полулежал на диване, укутавшись одеялом, и читал «Двенадцать стульев». Остальные две трети дивана занимал кот. Лежа на спине, вытянув лапы, он крепко спал, демонстрируя всем свое кремовое пузо размером с полковой барабан.
– О, я вижу, вы уже как следует познакомились. Вы ели что-нибудь, Сан Саныч?
– Я – нет, но кота покормил.
– Зачем?
– Ну, он так мяукал и подводил меня то к миске, то к холодильнику. Я там нашел в кастрюле рыбу, котов ведь рыбой кормят, и дал ему.
Надежда заглянула в холодильник.
– Сан Саныч, это же ему на три дня было!
– Он не заболеет? – испугался Сан Саныч.
– Он? Заболеет? Да он вечно всем врет, что голодный. Думаете, я его утром не кормила? Заболеет он, как же, обжора несчастный. Это я с ним заболею.
К обеду Сан Саныч почувствовал себя лучше, поел, как здоровый, на кухне, но после еды еле добрался до дивана и задремал. Надежда, стараясь не шуметь, вымыла посуду, потом погладила белье и наконец, когда делать в кухне было уже совершенно нечего, осторожно приоткрыла дверь. Он лежал на боку и крепко спал. Кот перебрался на кресло.
– Очень мило! А мне, выходит, и деться некуда.
Она на цыпочках прошла мимо дивана, потянулась за книжкой, уронила будильник – в общем, все проснулись.
– Ох, Надежда Николаевна, надо мне уходить, я вам мешаю.
– Ох, Сан Саныч, очень я вам не советую этого делать. Конечно, удерживать я вас не могу, если вас дома ждут, а так очень бы вам нужно еще полежать. К вечеру может температура подняться.
– Я, конечно, домой звонил, но никто меня там не ждет. Живу я с сыном, у него своя семья, так что я сам по себе.
Неожиданно для себя он рассказал ей, как после смерти жены невестка стала резко требовать разъехаться. У нее комната в коммуналке, она хотела, чтобы он, Сан Саныч, туда переехал. А ему хоть и тоскливо было в той же квартире жить, где жена умирала, но в коммуналке с соседями тоже уже не по возрасту. В общем, отказался он. И теперь невестка с ним не разговаривает, на сына шипит, на внука кричит. Сын отмалчивается, а он виноватым себя чувствует, иногда уже почти готов уступить, да как вспомнит ту дремучую коммуналку, так нет сил согласиться. Так и живут семьей.
«Один, – поняла Надежда, – он совсем один. Господи, как же мужика допекло, если он к ней, Надежде, малознакомому человеку, через весь город потащился!»
Она потрогала его лоб.
– Сейчас лекарство выпьем, потом почитайте что-нибудь.
– Да, я у вас тут нашел «Двенадцать стульев».
– Знаете, я тоже, когда болею, эту книжку перечитываю. Тонус поднимается. Можно еще «Мастера и Маргариту» или Гоголя «Ночь перед Рождеством».
– Гоголя я не пробовал.
– Попробуйте, я поищу у Алены сейчас.
– Это ваша дочка там на фотографии?
– Да, и зять, а вы думали, что я старая дева?
– Нет, но…
– Думали, думали! Еще бы: одинокая, вся в работе, да еще и с котом. Кота этого Аленка в позапрошлом году у алкаша какого-то за трешку купила. Я была против, тесно у нас, так она сама его вырастила. Заморенный такой был котенок, а теперь полдивана занимает. Что жмуришься, про тебя говорят, разбойник рыжий. Он по Алене очень скучает.
– А вы?
– И я, конечно, да у нее теперь своя семья. Нашла себе курсанта-моряка и выскочила замуж, он учебу закончил, теперь они в Северодвинске. К весне должны приехать, я бабушкой стану.
– А жить где?
– Родители хлопочут перевод ему и жилье. Тут уж теперь только мы с Бейсиком будем жить.
У него на языке вертелся еще один вопрос.
– Что, еще про мужа хотите спросить? Давно мы с ним не виделись, с Аленкиной свадьбы.
Потом они пили чай с абрикосовым вареньем, смотрели телевизор и рано улеглись спать, каждый в своем углу. Надежда вырубилась мгновенно, но проснулась среди ночи. Она взглянула на будильник: три часа. Сан Саныч лежал на спине совершенно неподвижно и смотрел в потолок. В глазах, казавшихся совсем черными в полутьме, стояла какая-то мука.
– Сан Саныч, что с вами? Саша! – она сама не заметила, как оговорилась. Едва накинув халат и подбежав, она тронула его за плечо. Он очнулся.
– Простите меня, я вас напугал. Пока жена болела, я совсем спать разучился. В это время, как раз с трех до пяти, она меня несколько раз будила, а я не могу так: то засыпать, то просыпаться, я совсем не спал. Вот с тех пор так проснусь ночью и жду, что она позовет или застонет, ничего не могу поделать. А сейчас еще мысли всякие в голову лезут по поводу следствия.
Надежда представила, как он лежит так каждую ночь совсем один в темноте и с тоской ждет и ждет, когда пройдет время, и под утро наконец засыпает, а потом надо вставать на работу, и длинный гнусный день, и на работе неприятности… с ума сойти можно! Она погладила его по голове, он повернулся на бок и прижался щекой к ее руке, как ребенок. На один миг ей захотелось обнять его, поцеловать, а там будь что будет, но усилием воли она отогнала от себя всю эту чушь.
«Спокойно, – сказала себе Надежда, – спокойно, он пришел сюда не за этим. Это он и в другом месте может получить, тем более что вопрос с крахмальными рубашками остается открытым. Он пришел к тебе за помощью, и он ее получит. И без дураков».
Он почувствовал ее настроение, отпустил руку.
– Спасибо, мне уже лучше.
– Сан Саныч, расскажите мне теперь подробно, о чем вас там на следствии спрашивали.
– Ну что, как я понял, родственники Марины пожаловались на того следователя, который дело вел, там у них какая-то внеочередная проверка, начальство устроило разгон, и дело передали в другое место, я там у них не разбираюсь. В общем, прихожу я, сидит в кабинете дама такая представительная, лет пятидесяти, серьги у нее большие зеленого цвета. Старший следователь Громова, говорит. А до этого она меня два часа в коридоре продержала, в интересах следствия наверно. Я, конечно, уже там, в коридоре разозлился, на работу ведь надо! И как взяла она меня в оборот! Показывает официальное заключение из консультации о том, что Марина была беременна, и спрашивает, что вы, я то есть, об этом думаете. Я говорю, ничего не думаю и ничего не знаю.
«А какие у вас были отношения с вашей лаборанткой?»
Я говорю, чисто служебные были отношения.
«А почему у вас с ней все время были конфликты? А может быть, вы к ней, так сказать, нерабочий интерес испытывали, а она вам не уступала?»
И смотрит на меня так, прищурясь, что вот, мол, козел старый, взял девочку молоденькую в лаборантки и вязался к ней в кабинете.
Я говорю, вы уж что-нибудь одно мне инкриминируйте: если она мне не уступала, то к беременности ее я никакого отношения не имею, а если она мне уступила, то зачем мне с ней тогда ругаться?
А она тогда тему меняет и спрашивает: а где вы были, гражданин Лебедев, шестого ноября с семи до одиннадцати вечера, прямо как у Райкина, только мне не до смеха.
Вышел с работы, говорю, в пять часов пятнадцать минут, как полагается, человек я одинокий, прошелся по магазинам и к девяти примерно дома был.
Это, говорит, мы у ваших домашних спросим, но даже если и были вы дома в девять часов, то где же вы без малого четыре часа пропадали?
Я говорю, в магазинах по очередям стоял, а потом домой пешком шел. Она не верит. И не могу я ей объяснить, что неохота мне с невесткой на кухне лишний раз сталкиваться, я жду, когда они поужинают и уйдут. Я поэтому и на работе все время задерживаюсь, а тут все опечатали. И от болезни будто молот в голове от ее слов стучит.
– Кошмар какой!
– Ну, в общем, отпустила она меня. Идите, говорит, гражданин Лебедев, и не волнуйтесь: мы с вами часто будем встречаться, и процент раскрываемости у меня оч-чень высокий. Вышел я на улицу, в голове гудит, руки трясутся, чувствую, что, если не поговорю с кем-нибудь, точно рехнусь. Ну и поехал к вам.
– Да-а, – протянула Надежда, – выражаясь юридическим языком, алиби у вас слабовато.
– А вы бы что подумали насчет того, что я четыре часа до дома добирался?
– Я бы подумала, что вы какую-то знакомую женщину навещали и теперь ее впутывать не хотите.
– Да нет у меня никаких знакомых женщин!
– Нет? А кто же рубашки вам стирает так чисто?
– Да сам я стираю себе рубашки! И белье! И носки!
– Сан Саныч, да вы же уникум! Конечно, я понимаю, жизнь заставляет, но чтобы так чисто, да еще и крахмалить! Да так же не каждая женщина сумеет. У меня с моей бывшей свекровью из-за белья вечно трения были! И постельное белье тоже сами?
– Постельное белье машина стирает, а я сам полощу и подсиниваю.
